Они поднялись по старой, выщербленной временем и ногами посетителей лестнице и пошли по коридору, стараясь не шуметь.
– Так это, говоришь, была столовая? – переспросила Гусева.
– Угу, – кивнул Юдин, – в тридцатых годах, видимо, считалось, что быт убивает любовь. Причем любовь всякую – не только к ближнему, но и к коммунизму.
– Раз это бывшая столовая, – сказала Даша, – значит, тут где-то должно быть большое-пребольшое помещение. Место, где стояли столы и проходили трапезы. Я, ожидая тебя снаружи, видела высокие окна с витражами. Думаю, пищу принимали именно там. Лучше места для архива не придумаешь.
– Логично, – кивнул Вася и хлопнул Дашу по плечу: – Молодец, хвалю.
Гусева постепенно согревалась, щеки девушки разгорелись, и ей захотелось спать. Даша потерла глаза и несколько раз широко распахнула и зажмурила веки.
Коридор закончился высокой сводчатой дверью.
– Сейчас посмотрю, нет ли тут сигнализации, – сказал Вася, подсвечивая себе мобильником.
Юдин осмотрел все провода, потом подергал ручку двери и покачал головой.
– Тут обычный замок, – сказал он, вытаскивая из кармана проволочку.
Через несколько секунд дверь распахнулась. Тихо и осторожно ступая по скрипучему полу, Даша и Вася зашли в зал и осмотрелись. Они стояли на узком балкончике, опоясывающем огромный зал на уровне второго этажа. Перила были высокими и неизящными, но в их прямой и безыскусной форме было что-то притягательное. Все пространство внизу было заставлено высокими полками, создававшими причудливый лабиринт. Из окон, украшенных витражами, падал слабый свет луны.
– Пошли, – шепнул Василий девушке, – я думаю, мы будем долго искать нужную папку. Я ведь не знаю своего настоящего имени. Только дату рождения.
– Хорошо было бы, если б дела были упорядочены не по фамилиям, а по датам, – кивнула Даша, свешиваясь с балкончика и глядя вниз. – Впрочем, возможно, так оно и есть.
– Упадешь, – предупредил Юдин. – Тут все очень старое. Пошли лучше вниз.
Проходы между полками были узкими. В нос забивалась пыль. Казалось, сюда уже давно никто не заходил.
– Апхчи! – чихнул Вася, зажимая рот и нос.
Астроном вытащил из кармана маленький фонарик размером не больше батарейки и включил его. Острый луч осветил плотные ряды папок.
– Это шестьдесят пятый год. Нам дальше, – сказал он, включая свет.
Некоторое время молодые люди петляли по архиву, время от времени подсвечивая фонариком корешки папок.
– Семьдесят третий год. Уже теплее, – сказал Василий.
Они прошли еще немного.
– Семьдесят четвертый. Еще ближе, – добавил он несколько минут спустя.
Сердце билось все сильнее и сильнее. Кто он? Как его звали? Кто были его настоящие родители и почему они его бросили? Может, в этом не было их вины? Возможно, они просто умерли?
Юдин тряхнул головой, отгоняя мысли, лезшие ему в голову.
– Семьдесят пятый, – сказал Вася.
Он посветил на корешки. Папок было много, и, конечно, далеко не все из них относились к усыновлениям. Спустя час им показалось, что надежды никакой нет, когда Юдин, подтащивший стремянку, достал с самой верхней полки тоненькую папку.
«Александр Громов, м, восемнадцатое июля тысяча девятьсот семьдесят пятого года», – прочитал Василий, и его сердце забилось. Имя и фамилия были зачеркнуты, сверху было написано: «Василий Юдин». Также виднелись две пометки: «смена ФИО» и «ООиП».
– Вот мое личное дело, – сказал Юдин.
Он спустился на пол. Задержав дыхание, мужчина открыл папку, но она оказалась совершенно пустой. Несколько секунд Юдин ошеломленно разглядывал серый картон, потом закрыл ее.
– Кто-то побывал здесь до нас, – сказал он, – наверху нет пыли. Я заметил это, как только добрался до верха. Документы забрали совсем недавно.
– Зато ты теперь знаешь свое настоящее имя, – сказала Даша. – Мы можем попытаться найти документы в роддоме. Там тоже должен быть архив! Также есть шансы, что в этом районе живет не так уж много Громовых. Это могут оказаться твои родственники! К тому же ООиП – это, видимо, отдел опеки и попечительства. Вряд ли люди, не желающие, чтобы ты узнал правду о своем происхождении, смогли уничтожить все документы без исключения.
– Да, – кивнул Вася. – Надо нанести визит в роддом. Только, пожалуйста, – продолжил он, наклоняясь к самому уху подруги, – не называй меня Александром Громовым.
– Конечно, – кивнула Даша. – Для меня ты – Вася Юдин, и только так.
– Вот, правильно, – кивнул астроном. – А теперь пойдем.
Он сунул папку за пояс, и они пошли назад к лесенке, ведущей на балкон второго этажа.
Было семь утра, но полковник еще не ложился. Вместе с опухшим и засыпавшим на лету Чабрецовым они сидели на кухне у Анны Юдиной и пили черный кофе, запивая его пепси-колой.
«Надо „Бёрна“ купить, – думал Чабрецов, – тогда мы сможем продержаться еще сутки. Но рано или поздно наступит принудительное засыпание».
– В прошлый раз я сказала неправду, – повторила Анна, вытирая слезы, – но у меня были на то основания. Тайну усыновления защищает закон. Но и вы мне соврали. Никакие вы не юристы!
Рязанцев и Чабрецов синхронно продемонстрировали корочки.
– Я так потом и подумала, – сказала Анна, – носом почуяла, что вы из правоохранительных органов. Думала, Вася что-то натворил.
Рязанцев потер ладонями лоб.
– Сегодня ночью он пришел ко мне весь израненный, – сказала мама Васи, и голос ее дрогнул, – он не сказал, что с ним случилось. И я знаю, почему не сказал. Он очень меня любит. И я его очень люблю. Поэтому прошу вас – пожалуйста, сделайте все, чтобы он оказался в безопасности!
– Позвоните ему, – попросил Чабрецов. – Пожалуйста. Мы его спрячем. А тем временем поднимем все архивы и установим имена его родителей. Правда, если Вася был подброшен, найти родителей не удастся. А вот если от него отказались в роддоме и имеется бумага, подписанная его биологической матерью, тогда, вероятно, можно будет что-то сделать. Но для этого понадобится некоторое время.
«Да, Вася герой, – подумал про себя Чабрецов, – но на любого героя найдется свой антигерой. Пока преступники опережают нас по всем фронтам. Надо поднять документы, надо найти Дашу, надо еще раз проанализировать все факты… Много чего надо».
В восемь Рязанцеву позвонили из Роспатента и сказали, что свидетельство готово. Каждый винтик прибора, созданного в отделе пульсаров, отныне находился под охраной закона.
– Владимир Евгеньевич сказал, что вы пока поживете у нас, – сказала Валентина Петровна Васе, Еве и Даше, выставляя на стол блюдо с пирожками. – Если честно, я искренне этому рада. Степочка сейчас в больнице, и мне очень одиноко. Оставайтесь здесь, сколько нужно. Говорят, вы прячетесь, – сказала мама Касьянова, понижая голос. – Почему? И от кого? Еще он сказал, что Степочку отравили потому, что он что-то узнал, или что-то заметил, или что-то сообразил…
Голос Валентины Петровны сорвался.
– Как он там? – спросил Вася.
– Средне, – вздохнула Касьянова. – Все еще без сознания. Его перевезли в небольшую частную клинику. Там работает врач, наблюдающий моего сына уже много лет. Он говорит… что все будет хорошо.
Вздохнув, женщина повернулась к Еве и Даше.
– Ну, садитесь, девушки, – сказала она, – угощайтесь.
– Спасибо, – кивнула Гусева, впиваясь зубами в пирожок.
– Благодарю, – сказала Ершова, подвигая поближе к себе чашку с чаем.
Над поверхностью воды поднималась легкое белое марево. Юдин откинулся на стуле, расслабился и закрыл глаза. Его фигура выглядела сильной и одновременно ленивой и уверенной. Ева подумала о том, что никогда не видела, чтобы Василий находился в состоянии растерянности или подавленности.
Или нет, не так.
Даже расслабленный и усталый, Юдин все равно выглядел чрезвычайно притягательно. Была в нем какая-то первобытная мужская мощь. Десять тысяч лет назад Вася стал бы вождем первобытного племени и водил бы своих соплеменников в бой и на охоту. Пять тысяч лет назад Юдин находился бы на переднем крае борьбы кроманьонцев с неандертальцами. Несколько сотен лет в прошлое – и Василий встал бы на борьбу с монголо-татарским нашествием. Сейчас же он находился на передовой российской науки.
«Почему именно он? – в сотый раз подумала Ева. – Кому так сильно нужен Вася, что он готов совершать преступление за преступлением?»
Юдин приоткрыл глаза и посмотрел на Ершову, отхлебывавшую чай. Очевидно, его тоже очень интересовали эти вопросы.
– Извините, – пробормотала девушка, обращаясь к Валентине Петровне, – где у вас удобства?
– Вот, по коридору налево, – пояснила мама Степана, подливая Васе и Даше еще чаю.
Ева встала и вышла в коридор.
Чабрецов ходил взад-вперед по кабинету Рязанцева. Сам полковник стал у кофеварки. Кофе они с Денисом уже буквально ненавидели, но мужественно глотали бурый напиток.
– Я направил запросы во все учреждения, – сказал Чабрецов, подавившись пойлом и закашлявшись, – в ЗАГСы, отделы опеки и попечительства, районные архивы, ЖЭКи и суды. Но из двух мест мне уже позвонили и сказали, что никаких документов об Александре Громове у них нет. В дом малютки, где находился Саша Громов до его усыновления Юдиной, я отправил свою подчиненную.
– А я направил человека проехаться по роддомам, – сказал полковник. – Там могут быть следы. Или, на худой конец, кто-то может помнить, как госпожа Громова отказалась от ребенка.
– Люди, охотящиеся за ним, что-то знают, – поморщился Денис, пытаясь допить кофе. – Что-то, чего не знаем мы. Значит, и мы можем это узнать.
– Но это может быть и ложным следом, – покачал головой полковник. – Лично мне версия о создании системы наведения террористами ядерных ракет показалась убе…
– А вдруг все связано с наследством? – перебил коллегу Чабрецов. – Биологическая мать Юдина родила его и оставила в роддоме. А папаша через несколько лет сколотил приличное состояние, а потом покинул сей бренный мир. Допустим, наследник у него один – брошенный когда-то сын. И вот окружение богатого бизнесмена…