— Извини, но сходите в зоопарк без меня, — сказал он Дзюнпэю. — Медведь не обидится, если я не приду.
И Дзюнпэй пошел в зоопарк с Саёко и Сарой. Посадив Сару себе на шею, показал ей медведей.
— Это и есть Масакити? — спросила Сара, тыча пальчиком в большого, черного как смоль гималайского медведя.
— Нет, не Масакити. Тот будет поменьше, и морда у него смышленей. А это — дебошир Тонкити.
— Эй, Тонкити! — несколько раз крикнула Сара медведю. Но медведь ее не замечал. Сара посмотрела на Дзюнпэя и попросила: — Дзюн-тян, расскажи еще о Тонкити.
— Вот беда. Если честно, интересных историй о Тонкити мало. Медведь он заурядный. В отличие от Масакити, деньги считать и говорить на человеческом языке не умеет.
— Но хоть что-то хорошее в нем есть?
— Есть-то есть, — сказал Дзюнпэй. — Ты права. В любом заурядном медведе есть хоть что-то хорошее. Да, кстати, забыл. Этот самый Тонтики…
— Может, Тонкити? — нетерпеливо поправила Сара.
— Извини… этот Тонкити умел мастерски ловить рыбу. Он прятался, стоя в реке за скалой, и ловил. А это могут делать только расторопные медведи. Тонкити особо умным назвать нельзя, но рыбы он ловил больше всех остальных медведей. Так много, что всю не переесть. Но по-человечески не говорил, поэтому пойти в город ее продавать тоже не мог.
— Но тут же все просто, — удивилась Сара. — Он мог бы меняться с Масакити на мед. Ведь у Масакити его тоже столько, что не переешь.
— Верно. Именно так. Тонкити подумал точно так же, как Сара. Они начали менять рыбу на мед и лучше узнали друг друга. Выяснилось, что Масакити совсем не задавака, а Тонкити совсем не дебошир. Так они и подружились. Когда встречались, разговаривали о том о сем. Рассказывали друг другу, что знали сами, обменивались анекдотами. Тонкити изо всех сил ловил рыбу, Масакити из всех сил собирал мед. Но вот однажды — как гром среди ясного неба — из реки пропала вся рыба.
— Среди ясного неба?
— Как гром среди ясного неба. То есть внезапно, — пояснила Саёко.
— Выходит, рыба вся вдруг пропала, — огорчилась Сара. — Почему?
— Вся рыба мира собралась на сходку и порешила в ту реку больше не заходить. Еще бы — там живет маститый рыболов Тонкити. С тех пор Тонкити не поймал ни одной рыбины. Лишь изредка попадалась какая-нибудь исхудалая лягушка. Делать было нечего. Что в мире может быть хуже исхудалой лягушки?
— Бедный Тонкити, — сказала Сара.
— И что, его отправили в зоопарк? — поинтересовалась Саёко.
— О, это долгая история, — сказал Дзюнпэй и откашлялся.
— Но, в общем, так оно и было, да?
— И что, Масакити ему не помог? — спросила Сара.
— Конечно, он пытался помочь. Они ведь друзья не разлей вода. Друзья для того и нужны. И вот Масакити решил поделиться медом даром. Тонкити на это ответил: «Так не годится. Не стоит меня баловать». А Масакити сказал: «Мы же не чужие друг другу. Будь я на твоем месте, ты бы поступил так же. Разве я не прав?»
— Точно, — удовлетворенно кивнула Сара.
— Но долго это не продолжалось, — вставила Саёко.
— Долго это не продолжалось, да, — сказал Дзюнпэй. — Тонкити сказал: «Мы должны оставаться с тобой друзьями. Когда один только дает, а второй — получает, это уже не настоящая дружба. Я уйду из лесу, дружище Масакити. Испытаю себя еще раз на новом месте. Встретимся когда-нибудь с тобой, опять станем друзьями». Так они пожали друг другу лапы и расстались. Но стоило Тонкити выйти из лесу, как он, глупый, попался в западню охотника. Так он лишился свободы и очутился в зоопарке.
— Бедный Тонкити.
— А другого способа не было? Чтобы все жили счастливо? — спросила потом Саёко.
— Пока не придумал.
В тот воскресный вечер они втроем ужинали у нее на Асагая. Саёко, напевая «Форель», варила спагетти, размораживала томатный соус. Дзюнпэй готовил салат из фасоли и репчатого лука. Они открыли вино, налили по бокалу. Сара пила апельсиновый сок. Прибрав со стола, Дзюнпэй опять читал Саре книжку с картинками. А когда закончил, ей уже пришла пора спать. Но спать Саре не хотелось.
— Мама, сними лифчик! — сказала она матери. Та покраснела:
— Нет. Что ты такое говоришь при госте?
— Странно. Какой же Дзюн-тян гость?
— В чем дело? — спросил Дзюнпэй.
— Да так, один глупый трюк.
— Мама снимает лифчик прямо под одеждой, кладет его на стол и опять надевает. Одной рукой, а вторая лежит на столе. На время. У мамы здорово получается.
— Ну ты даешь, Сара, — проворчала Саёко, качая головой. — В такие игры мы с тобой одни играем. Что же ты выдаешь семейные секреты?
— Звучит захватывающе, — сказал Дзюнпэй.
— Мама, пожалуйста, покажи Дзюн-тяну. Ну хотя бы разик. Покажешь — сразу пойду спать.
— Что с тобой поделать? — сказала Саёко. Сняв с руки электронные часы, она передала их Саре.
— И сразу пойдешь спать. Считай по команде: «начали». — На Саёко был толстый черный свитер без ворота. Она положила обе руки на стол и скомандовала: — Раз… два… три… начали!
Первым делом она втянула руку через рукав свитера — как черепаха. Будто решила почесать себе спину. Вынув руку правую, теперь она проделала то же самое левой. Слегка повернула голову и вынула левую руку из рукава. В кулаке был зажат белый лифчик. Маленький, без косточек. Саёко перехватила его и опять сунула в рукав, откуда затем сначала выскочила левая рука. Затем нырнула правая, пробежала по спине и оказалась снаружи. Все. Обе руки легли на стол.
— Двадцать пять секунд, — сказала Сара. — Мама, новый рекорд! До сих пор самое быстрое было — тридцать шесть.
Дзюнпэй захлопал в ладоши:
— Прекрасно! Просто волшебство!
Сара постучала руками по столу. Саёко встала:
— Все, шоу окончено. Марш в постель! Перед сном Сара поцеловала Дзюнпэя в щеку.
Убедившись, что Сара спит, Саёко вернулась в гостиную и села на диван.
— Должна тебе признаться. Я смухлевала.
— То есть?
— Я не надела лифчик обратно. Только сделала вид. Уронила его через рукав на пол.
— Какая жуткая мамаша, — рассмеялся Дзюнпэй.
— Ну а что тут такого — мне хотелось установить новый рекорд, — сощурилась Саёко. Давно она не улыбалась так естественно. Словно ветерок колыхнул оконные занавески, в Дзюнпэе сдвинулась временная ось. Он опустил ей руку на плечо, и Саёко прижалась к ней. Не вставая с дивана, они обвили друг друга руками, губы их слились в поцелуе. Дзюнпэй поймал себя на мысли, что с девятнадцати лет ровным счетом ничего не изменилось: губы Саёко по-прежнему отдавали нежным ароматом.
— Мы должны были поступить так с самого начала, — тихо сказала Саёко, когда они перебрались в постель. — Только ты этого не понимал. Ничего ты не понимал тогда. Пока из реки не исчезла вся рыба.
Они разделись и тихо обнялись. Неумелые ласки — будто юноша и девушка впервые в жизни познавали друг друга. Потратив немало времени, чтобы друг в друге убедиться, Дзюнпэй медленно вошел в нее, а она его приняла. Словно заманивая. Но он никак не мог поверить, что все это — взаправду. Будто он на ощупь шел в полумраке по безлюдному бесконечному мосту. Саёко подстраивалась под его каждое движение. Несколько раз Дзюнпэй хотел кончить, но удерживался. Боялся, кончит — и сон улетучится, а все вокруг — исчезнет.
Но тут где-то за спиной послышался легкий скрип: дверь в спальню приоткрылась, и прямо на их скомканную постель упал свет из коридора. Дзюнпэй приподнялся. обернулся и увидел в дверном проеме Сару. Саёко тихо ахнула и легонько оттолкнула его. Прикрыла грудь простыней и поправила волосы.
Но Сара не рыдала, истерику не закатывала. Она стояла, крепко держась за дверную ручку. И смотрела на них. И ничего не видела. Ее глаза вглядывались в какую-то пустоту.
— Сара, — тихо позвала ее Саёко.
— Дядька сказал мне прийти сюда, — монотонно произнесла Сара, будто ее вырвали из сна.
— Дядька? — переспросила Саёко.
— Дядька-землетряс, — сказала Сара. — Пришел дядька-землетряс, разбудил Сару и отправил сказать маме. Мол, открыл крышку короба для всех и жду. Говорит, скажи так, она поймет.
Той ночью Сара спала в постели Саёко. Дзюнпэй взял одно одеяло и завалился на диване в гостиной. Но уснуть никак не мог. Напротив дивана — телевизор. Какое-то время он слепо смотрел в его мертвый экран. Там — в глубине — они. Дзюнпэй это знает. Ждут, открыв крышку короба. По спине пробежал озноб. Дзюнпэй ждал, но ощущение не уходило.
Тогда он оставил попытки уснуть, пошел на кухню и приготовил кофе. Сидел и медленно тянул горькую жидкость, когда под ногой нащупал какой-то комок. Лифчик Саёко. Он так и валялся на полу. Подняв лифчик, Дзюнпэй повесил его на спинку стула. Без украшений, простой безжизненный белый предмет туалета. Совсем небольшого размера. Свисая со стула в предрассветном мраке, он казался анонимным свидетелем, затесавшимся из далекого прошлого.
Дзюнпэй вспомнил ту пору, когда только поступил в университет. Опять услышал голос Такацуки при их первой встречи: «Сходим куда-нибудь пообедаем». Такой теплый голос. На лице сияет улыбка старого друга когда он видит знакомое лицо: «Эй, расслабься, мир раз за разом становится все лучше и лучше». Куда мы тогда пошли? Вот этого вспомнить Дзюнпэй уже не мог. Хотя какая разница…
— Почему ты позвал меня пообедать? — спросил тогда Дзюнпэй. Такацуки улыбнулся, уверенно постучал пальцами по вискам и сказал:
— У меня есть талант всегда и везде правильно находить себе друзей.
Такацуки не ошибался, подумал Дзюнпэй, разглядывая кофейную кружку. У него действительно был такой талант. Но только этого недостаточно. Находить себе хороших друзей и продолжать кого-то любить всю долгую жизнь — не одно и то же. Дзюнпэй закрыл глаза и задумался о прошедшем сквозь него времени. Не хотелось считать, что прошло это время совершенно бессмысленно.
Саёко проснется, и я сразу сделаю ей предложение, наконец решился он. Дзюнпэй больше не сомневался. Больше ни минуты не стану