Бабы, ржать, переживать, рецептами делиться, расспрашивать, как рвануло, запах там, вкус рассола, предлагать варианты спасения. В разгар беседы, Марковна:
- Итьть колотить тебя Михалыч, так это, что мы ,из-за твоих огурцов в подвалах сидели?! Мы думали бомбят, ГРАД, а он, зараза, огурцами палит, нервы нервирует. Ты б еще, гад ползучий, супчика горохового сварил, шоб наверняка было.
Гогот, хохот, краснеющий Михалыч... Солнце... небо... жизнь... Как и не было страха, взрывов, войны... А может так и нужно, чтобы войне назло, чтобы жить, с песней врагу в лицо, с частушкой, с анекдотом, юмором, чтоб не дрожать, а верить, а верить, значит жить.
Взяли бабы Михалыча под руки, накупили крышек, снесли рецепты, и пошли купорить стратегический запас. Катька, это не АТО, это АТО проходящее, а Катька вечна, не закроет Михалыч огурцов, будет ему така любофф... Так что пошли делать мир и благополучие в виде запасов, спасать рядового Михалыча. А заодно и постирали, и борща наварили, и вареников наделали,душа-то у нас широкая, степная, любить так любить, заботиться, так заботится. И вот хрен возьмешь нас, на испуг, степных шахтерочек!
Сегодня так. Может не привычно, не судите строго,но так...
Горит моя земля... поля... самолет... дома... дети... солдаты... сады...шахты... слезы...
Царь, что возомнил себя богом... да будет суд, тебе, земной и вечный.
Царям земным,что царствуют и ныне...
А у нас любовь
от осени к осени.
Вера в Бога, так,
от праздника к празднику,
Что осталось от души — рукой не трогаю,
Все равно ведь упакуют в ящики.
Не для многих приготовят саваны
Бирюзою, жемчугами шитые,
Непокорных, прикроют рваными,
Из стихов да из песен свитыми.
Пред землей мы все равны, помнится,
А пред Богом души встанут в нагости
То, что был земным царем — вспомнят ли?
Ведь мы все плохи умом в старости.
Сто дорог за жизнь пройти сможешь ты,
А сто судеб пережить – спорится.
То, что был земным царем, радует-
Есть ли те, кто за тебя молится?
А земля разделит нас поровну,
Между нами она знак уравнения.
То, что был земным царем, вспомнят ли?-
Нет страшнее ничего, чем забвение.
Сегодняшняя загадка, думаю, на всю ночь? Что делать, если один террикон перестреливается с другим терриконом, на них нападает дорога и посадка, как-то подозрительно ведет себя мост и соседняя деревня? ...поэтому просто оставляю сообщение, чтобы не волновались. Мы в норке!
Удивительная вещь это АТО, открывает таланты, излечивает болезни и фобии. Я вот сегодня поймала себя мысли (после ...надцатого упал – дополз – подвал – вылез — отполз – упал – дополз — подвал), что у меня вообще-то клаустрофобия, я так понимаю, была. В подвал я раньше не спускалась ни при каких обстоятельствах. А кума при виде паучка (даже мизерного) падала в обморок. Сейчас, ничего так, паутинку смахнула, в подвал заскочила...
Я как-то писала, что пенсия, это наше фсе! Это в истории про ловлю на блесну. Так вот, подписываюсь под каждым сказанным словом, пенсия (как обозначение очень пожилых людей), наше фсе, особенно, когда эта пенсия наша, родная, украинская.
У нас тут на поселке и в окрестностях, дни, так сказать, задались. Видно сумрак просто так уходить не хочет, пытается больнее укусить, и дыхнув в душу недельным перегаром, отползая в родной Мордор, отгрызть от нашей земли хоть что-то. Хоть что-то — это остатки предпринимателей на рынке, магазинчики (причем почему-то принадлежащие простым чпешникам, а не элите города, ну там, дитям и женам чиновников, начальников). Видно, сумрак своих не жрет.
Вот и пришла беда и в наш магазинчик. Он у нас и так на поселке, как островок мира. В город-то особо под взрывами не поедешь. Молодежь-то на работу бежит, выхода нет. А старики, утром в магазинчик за хлебом, да Маришку-молочницу встретить. Там и новости узнать, так сказать вести в мирной земли, и с линии фронта (поселков, что дальше нас находятся). Почта-все, канула в бездну войны, закрыли, как и опорный пункт милиции. А магазинчик семейный,уютный, держит его семейная пара, у них и интернет, и газеты привозят, и новости без садистских наклонностей, и улыбнутся, и в долг дадут.
В городе, чуть бахнуло — все в подполье, да и цены ломить начали, мол, страшно за товаром ездить, а наши, цены держат, под запись до пенсии и зарплаты людям дают, говорят, мы же одна семья, поселок, должны вместе держаться. И тут на днях с утра пораньше, подвалило в наш поселок счастье негаданное, освободительное из полей приграничных набежавшее.
Возле магазина людей, слава Богу, не много было, в основном бабы, да пенсии мужского роду человек пять. Освободители, представители, так сказать, новосамоназначенного государства: в камуфляже с автоматами по деловому зашли в магазин, скрутили продавщиц и провели освобождение магазина от продуктов питания, алкоголя и денег. Продавщиц в качестве трофеев защитники (видать для лучшей защиты) взяв на мушку автомата построили возле УАЗика. Девчонки стояли бледные, но молча, не истерили, сжав губы, слезы тихо капали на землю.
Редких покупателей заботливые мирные военные с мирным триколором мирного государства на рожках мирных автоматов положили в магазине лицом в пол, видать для безопасности защитников. Пенсию в лице пяти дедов не тронули. Деды остались сидеть под ясенем, где у них генштаб -стол и лавки для посиделок. На их лицах вообще ничего не отразилось — камень.
- Слышь, хлопчик, — обратился Петрович к военному, охраняющему женщин и поглядывающего в глубь освобождаемого магазина, — а ты хто?
- Я вас защищать приехал. Мы — армия, которая вас защищает! — четко по форме отрапортовал военный.
- А ото понятно, шо армия, не понятно от кого защита така организувалась? Шо, опять немцы напали?- с прищуром, похожим на взгляд снайпера в прицел снайперской винтовки, продолжил Петрович.
- Мы вас защищаем от укров, нациков и Правого Сектора, которые хотят вас отдать в рабство Америке.
- Тю, сынок, — отозвался второй Петрович, — та яке рабсто, ми ж тоби не рабыня Изаура, мы ж уже все, нагрузка государству, нас Америка даром не возьмет ни в рабство, ни на оте органы. А ты, родненький из видкиля приїхав на защиту отечества? Зовут-то тебя как?
- Ага, — вступился Егор Иванович, — если защитник, чего автоматом машешь, баб пугаешь, давай по форме знакомится, ты ж, засранец, мене у внуки годишься, а автоматом мне машешь тут.
Деды пошли в наступление. Военный, видать обалдел, почувствовал себя как-то неуютно при виде боевой пенсии, медленно к нему приближающейся.
- Ваня, я, вернее, Иван. У меня тоже дед воевал, — попытался скрыть свою внутреннюю неуютность и нарастающую неуверенность защитник, выставив вперед вируального геройского деда.
- Оце Иван, правильно, шо деда помнишь, шо дед у тебя геройский был, правильно. Он, Петрович, тот воевал, а мы, не, мы — дитя войны. Я работал на заводе, Иваныч, самый молодой у нас, 43-го года, сиську совав у вийну, но геройсько так, да, Иваныч. От дед, твой, когда Берлин брав, наверно, ему кричали, Иван-освободитель идет, а Вань?
Парень опустив автомат уже в окружении пенсии, забыв за двери магазина, которые он, по-видимому, должен был прикрывать, за врученных ему продавщиц-заложниц, пардон, освобожденных. Что-то пытался парировать пенсии. Ага, щас! У нас, между просим, в генштабе пенсия политически грамотная, подкованная с твердым моральным духом.
- Ну, да, — начал мямлить защитник, — дед, тот ого-го.
- А ты на деда-то похож? — начали допрос военного стратеги, плотнее сжимая кольцо.
- Да, — гордо молвил боец, и даже как-то расправил плечи, — мы с дедом фактически одно лицо, — меня в честь деда называли Иваном.
- А шо ж ты, еханый ты пень, героическую память деда позоришь,-генпенсияштаб пошел в наступление, — ты шо ж с бабами воюешь, а, защитник ты хренов, ты шож на дедов автомат наставил. Да твой, дед щас на том свете, небось за портупеей потянулся. Пекло ему, уже не пече и Рай не светит, як бачить, як його онук баб мордою у асфальт защищае, чи бабы нимецькие? — Не! Наши! Чи бабы Правый Сектор? Не, корово-огородный сектор они! А дед твой, Ванька, тоже магазины грабил? Русских убивал? Може и баб убивал?
Деды пошли на штурм. Оттеснив нервничающего освободителя от продавщиц, деды тихо увели их в сторону, и, прикрыв мощным “а, етить колотить, стреляй и в нас, сходим на тот свет с дедом твоим пообщаемся, про онучка расскажем” — дали возможность девчатам покинуть поле боя.
Берлин пал! Иван, буркнул что-то типа “Россия нас спасет”, “нам есть не чего, укры все отравили” и “вы еще нас благодарить за Путина будете” и залез в УАЗик. Пенсия вернулась в генштаб, ибо к УАЗику подтянулись освободители с освобожденным из рук украинских предпринимателей товаром. Машина взвизгнула, освободители дали автоматную очередь над головами тех, кого они почему-то решили защищать (или зачищать) до последнего...
Генпенсияштаб как ни в чем не бывало вернулся на место дислокации-на скамейки под ясень. Девчата еще долго плакали в кустах. У многих из нас деды воевали, может просто не все против своей земли...
На улице снова дождь, мелкий, но успокоительный. Над головою -гаубица. Стоит и смотрит на мир своей черной мордой. Вот теперь полночи жди и думай: гахнет не гахнет.Вторая такая хреновина за 2 км от меня, на другом терриконе. Как сюрр она висит над головою дорогого мне человека, доброго и переживательного — моей кумы, действуя ей на нервы. Вчера они (гаубицы) перестреливались с друг другом, видно о чем-то спорили. Кума звонит и говорит:
- Слышишь, это я на тебя напала. Отвечать будешь?
В небе шуршит снаряд...
- Уже!
В телефоне слышно гулкое бабах.
- Блин, ты где, в подвале?
- В подвале!