Ольга Зима, Ирина ЧукВсе бури
Глава 1. Подарочек на Лугнасад
Горячка боя понемногу отпускала Майлгуира.
Виверн оказалось так много! Злобным порождениям старого мира пришлись по вкусу мечтательные ши Дома Неба. Да и добыча словно сама напрашивалась на зуб: небесных тянуло к чащобам Дома Волка как в поисках вдохновения, так и в поисках колоритных пейзажей для своих странных картин. Вот и принц Фаррел, переброшенный сейчас через королевское седло, не стал дожидаться полагающейся ему охраны и решил самолично исследовать окрестности Черного замка. Самые-самые дикие окрестности подле еще более диких Вороновых гор.
И ведь наверняка предупреждали об опасности, но тридесятый наследник Сокольей высоты только плечами пожал. По упрямству небесные ничуть не уступали волкам! Вышколенная королевская стража тоже лишь вздохнула: перечить не могла, запирать высокого гостя в подвалах цитадели не стала, владыке о подобной мелочи доложить не посмела. И вот результат.
Верный Громушка легко нес двойной груз, дорога становилась все ровнее, шире, натоптаннее. Две высокие башни приближались на глазах, и Майлгуир отвел взгляд.
Полдень только минул, а небосвод сереет, словно близится вечер. Даже снег, летящий из-под копыт коней, кажется грязным. Белый снег, черные горы, пепельные облака… Весь Нижний мир словно в трауре. Хотя почему «словно»? Нет ни магии, ни любви — всего того, что когда-то составляло саму сущность ши. Есть по чему тосковать тем, кто помнит мир до…
Майлгуир мотнул головой, выбрасывая ненужные мысли.
Рука ныла все сильнее, бедро саднило от столкновения с рогатой скотиной, но все залечит за ночь родная земля. Главное, волки-стражи во главе с королем успели вовремя. А то, что самого короля вела на помощь толика магии, не знал никто, хм, почти никто. Догадываться об остатках былой силы у владыки Благих земель мог лишь советник.
Фаррел, лежащий в седле, охнул, а Гром всхрапнул и рванулся вперед — король, углубившись в раздумья, стиснул коленями конские бока.
Художник из Дома Неба сидеть пока не мог. Злую виверну, что вцепилась ему в задницу, с трудом оторвали уже после того, как отсекли голову от тела. Небесные ши королевской крови неплохо владели клинком, но не в тот момент, когда их помыслы уносились в туманные дали, руки хватали кисти, а глаза выискивали подходящие краски.
— Лучшей наживки для виверн не сыскать! Вы нарочно, что ли, лезете к ним в пасть? Обязательно кого поуродливее подавай? Может, и этот дуб отразите на вашем полотне?! — Майлгуир окинул сердитым взглядом громаду давно засохшего ствола, вздымавшего кривые ветви к хмурому небу. Кое-где сверкал снег, словно деревянные ладони хранили упавшие звезды.
Фаррел поднял голову, чудом не свернув шею, и загорелся взглядом.
— О, какая красота! Владыка, умоляю!
— Сделаем перерыв, — устало махнул рукой король, досадуя на собственную насмешливость и приглашая спешиться небольшой отряд.
Спрыгнул с вороного сам, а волки-стражи помогли спуститься небесному принцу, протянули кожаную тыкву. Тот хлебнул терпкого вина, не сводя завороженного взгляда с кряжистого дерева, посеченного молнией еще в далекие времена Первой эпохи и окончательно засохшего после падения Проклятия.
Майлгуир опустился на колено, подхватил снег, вытер горевшее лицо — и не ощутил прохлады. Поднялся и, встретив напряженный взгляд сотника, покачал головой. Начальник отряда волновался вдвойне: десяток вершников сторожевого отряда — это вам не королевская стража, не так следует сопровождать владыку Благих земель!
Но Майлгуир решил по-своему. И сейчас решил не торопить небесного: пусть Фаррел порадуется, а потом расскажет в Сокольей высоте о хорошем приеме. Заодно порадуется этому и хитромудрый советник, слишком хмурый последние пару сотен лет.
— Вы можете меня здесь оставить, — радостно провозгласил небесный и оглянулся на волков с неприкрытой надеждой. — Ведь можете?..
Перевел глаза с каменной физиономии сотника на мрачный лик короля, вздохнул, не надеясь на приязнь.
— Четверть часа, — изрек Майлгуир. — Не знаю, как вы, уважаемый Фаррел, но мои волки еще хотят успеть к Лугнасаду.
Принц кинулся к дубу почти не прихрамывая. Огладил нервными пальцами кору старого великана, растрескавшуюся почти до сердцевины, пробормотал что-то о душе дерева, оглядывая иссохшие ветки, на которых не было видно ни единого листка.
— Давно спилить пора этот сухостой, — бросил Майлгуир.
Ему этот дуб навевал лишь дурные воспоминания и сравнение с собственной персоной.
Горизонт затянулся свинцовыми тучами, закружились снежинки, но художник не замечал ничего.
— Древо живо, владыка, — прошептал небесный. — Я знаю, я чувствую, дуб вот-вот очнется… И может быть, тогда проклятие…
— Хватит! — рявкнул Майлгуир. — Достаточно бредней!
Фаррел осекся, опустил голову.
— Не к лицу спасителю мира говорить подобное, — пробормотал он, обращаясь к собственным сапогам.
Сотник настойчиво похлопал по крупу своего коня, давая понять небесному, что время вышло. Мольберт был мгновенно заброшен за спину сотника, а разнокалиберные баночки с красками, наверняка замешанные на пыльце феечек, ссыпаны в поясную сумку.
Волчий король наблюдал за этим, поглаживая гриву Грома, и отмечал, что вспыльчивость, свойственная волкам и неприемлемая для носителя короны благих Домов, все ещё при нем. Что делать, если подданным ведома только половина правды. Он еле спас мир, который сам чуть было не погубил.
Фоморов небесный! Майлгуир не единожды пожалел, что поддался на уговоры Джареда, решившего обновить портрет владыки Светлых земель. Но кого, как не детей Неба, тонко чувствующих красоту и гармонию, можно привлечь для подобного?
Фаррел все никак не мог закончить картину. Милый сердцу Майлгуира сосновый лес оказался недостаточно светел, камень цитатели — чересчур темен, пока замершие в оскале морды Черного замка как достойный фон его наконец устроили. Теперь художник трудился над глазами владыки. Майлгуир, когда Фаррел совсем утомил его «приданием невиданной глубины и сияния лику», заметил не без ехидства, что неблагие могут изобразить даже летний зефир, и художник из Дома Неба решил догнать их в мастерстве. Сверкнув глазами, он поклялся, что у него все получится: и нарисовать воздух над цитаделью, и передать черный блеск очей Майлгуира — тоже! Поклялся и продолжал часами сопеть за своим мольбертом.
Проклятия и клятвы штука серьезная, нарушать не след. Откровенно говоря, и выгонять принца из Черного замка в Соколью высоту Майлгуиру не хотелось, как и лишний раз ссориться с Джалрадом, правившим Домом Неба вот уже два тысячелетия.
К тому же сегодняшнее спасение непутевого, сующего свой нос во все опасные места волчьих угодий небесного принца было хорошей возможностью для владыки всех Благих земель избежать очередного Лугнасада.
У кованой решетки подвесного моста подъезжающих встречал, разумеется, Джаред. Черная фигура советника, маячившая на входе, внушила подспудное желание сбежать от его пронизывающего взгляда.
— Я никому не нужен? — как можно более небрежно бросил Майлгуир на въезде, отдавая поводья конюху.
— Мой король, вы сами говорили: есть время для долга и есть время для любви, — склонил светловолосую голову Джаред.
Майлгуир понял: если он сейчас не решит сам — решат за него, и процедил, опережая всяческие поползновения советника относительно Лугнасада, все более и более настойчивые с каждым годом.
— В моей жизни осталось только одно. Мое слово: я проведу сегодняшний вечер в своих покоях.
— Мой король, — укоризненно начал Джаред.
— И никто до рассвета ко мне не войдет и не выйдет! — озлился Майлгуир.
Зашуршало и стихло, словно мгновенно опало множество листьев. Видно, Черный замок ответил королевской воле, принимая данное слово.
— Я услышал вас, мой король, — Джаред выпрямился, застыл, сложив руки за спиной. Но опечаленным отчего-то не выглядел.
Майлгуир, миновав широкую площадь перед дворцом, пошел короткой дорогой, ловя взгляды тех несчастных, коим довелось сторожить Черный замок в канун праздника любви и свободы. Насторожился единожды, поймав ухом разговор о том, что уж Майлгуир-то без пары не останется. Оборвать бы длинные языки… Но кровь, на миг разгорячившаяся от схватки, быстро охладела.
Близ своих покоев на гладкой поверхности стены, зеркальной от глубинной темноты замка и полного отсутствия света, поймал свое отражение и мрачно усмехнулся. Ярко-белая прядь в волчьих смоляных волосах, идущая от виска, непроглядно-черные глаза на жестком, подернутом тонкими морщинами лице. От того прекрасноликого, вечноюного Майлгуира, которого помнил Верхний, почти ничего не осталось. После потери сына и смерти Этайн, после бесконечной борьбы с Проклятием и гибели многих, кто решился открыть сердце любви… надо признаться хоть самому себе — он утратил вкус к жизни.
Старение для ши равно мукам совести, а этого добра у короля Благих, когда-то Пресветлых земель имелось в избытке.
Женщин не должны были бы привлекать подобные мужчины, однако он привлекал, его просили разделить ночь каждый Лугнасад. В праздник бога любви отказ равен оскорблению, и он соглашался. Но ни одна из прекраснейших дев, с кем он делил постель, не могла подарить ему даже намека на ту полноту чувств, на ту бесконечную нежность и страсть, что он испытывал к Этайн.
Именно в этом месте она кружилась от счастья, думая, что он — ее муж, любя и желая только его. И злобные птицы света слетались к ее ладоням, а хмурые волки улыбались и преклоняли перед ней колени…
Рыжеволосая смертная с хризолитовыми глазами улыбнулась ему из прошлого.
Он зажмурился, выдохнул, открыл глаза — и увидел лишь холодный шелк черной стены.
Скрипнул зубами, тряхнул головой, сбрасывая морок — настолько реально увиделась земная красавица, чьи останки давно истлели в Верхних землях.
Слишком часто в последнее время его одолевали видения прошлого, слишком много раз он бросался за ними вслед — и ловил лишь пустоту.