Был бы он смертным — жизнь в Верхнем мире давно бы притушила его скорбь. Был бы он смертным — просто умер бы, и тогда вечная мука милосердно отпустила бы его душу. Перестало бы болеть расколотое сердце, что держат лишь скрепы долга и чести…
Каждый день каждого года, каждого тысячелетия он был королем дома Волка, владыкой трети Нижнего мира, всех Благих земель. И только Лугнасад, день, когда он встретил Этайн, он был просто ши. Возможно, даже просто человеком, отчаянно любившим и потерявшим свою любовь…
Майлгуир припомнил высохший дуб и принял решение отправить стражей его спилить. Мертвые должны тихо спать в могилах, а не тревожить память и сон ныне живущих.
— Мой король… — неуверенно обратился к нему стражник, определенно желая что-то сказать, но Майлгуир повел рукой в медленном плавном движении, замыкая уста, отстраняя его и весь этот мир.
Тяжелыми шагами вошел к себе, сам захлопнул дверь и замер, прижавшись спиной и затылком к холодной створке. Потер ладонями все еще горевшее лицо, успокаивая дух, утишивая боль, отгоняя воспоминания.
Нужно только пережить эту злосчастную ночь. Дальше все пойдет своим чередом, бесконечные дела отвлекут от тяжких мыслей и горьких сожалений.
Майлгуир сдернул испещренный зеленым ихором шлем, скинул плащ, заляпанный грязью и разорванный когтями виверн так, что его оставалось только выбросить. Или все же отдать в чистку? Ткань ведь теперь еще и ткут, а костюмы — шьют. Светлые земли дарили ши лишь еду. Слава Лугу, исправно нес свою службу золотой горшок у Вогана, хоть главный повар и ворчал, что вся еда из него одного вкуса, тем не менее именно он спасал благих ши в годы неурожая и суховея.
От расплаты же за истинную любовь не спасало ничего.
Но что же костюм? Вздор. Ерунда. Как же мелочны его раздумья!
Майлгуир приподнял полу безнадежно испорченного плаща, сбросил его на каменный пол и рассмеялся недобро, надтреснуто.
Дублет, надеваемый владыкой на все вылазки, простой и удобный, обычная одежда стражей — безо всяких отличий — полетел следом за плащом. Звякнуло о каменный пол снятое оружие.
Майлгуир дернул шнуровку сапог, позволяющую самому снимать ботфорты, скинул штаны, мечтая поскорее помыться, залечь в постель и проспать до утра. Обернуться бы зверем и забиться в какую-нибудь нору в ожидании, пока минует эта эпоха…
И тут громом среди ясного неба прозвучало:
— Добрый вечер, мой король, счастливого вам Лугнасада! Да будет светел ваш день и полна звездами ночь.
Черный, искрящийся шелк балдахина — его, между прочим, балдахина! — приподнялся, и в проеме показалось юное женское личико. Бледное, неулыбчивое, скуластое, которое очень украшали серо-зеленые глаза и крупный вишневый рот.
— Простите, — зевнула она. — Я что-то притомилась в ожидании. А! — заинтересованно оглядела Майлгуира и спохватилась, деловито зашуршала за спиной: — Вот же! Это вам от отца!
Она показала корзину, в которой сонно заворочался крупный дымчатый щенок.
Изо всей одежды на Майлгуире оставалась лишь рубашка, не самый лучший костюм для выпроваживания очередной дамы, жаждущей его объятий.
Пока король в ошеломлении замер, незнакомка безо всякого стеснения продолжала:
— Тут все есть, и бутылочка с молоком, и еда на первое время. Побоялась я его на вашу псарню отдавать, он хоть и крупный, а от матери не так давно отлучен.
— Ты? Кто? — только и смог вымолвить Майлгуир.
— Мэренн. Я Мэренн! — видя, что имя ничего не сказало королю, соскочила с постели и добавила внезапно сердито, откинув за спину тяжелую иссиня-черную косу: — А говорил, приезжай, коли будет нужда! Говорил, завсегда приму тебя в охрану! А еще обещал показать Черный замок. Правда, — губы девушки дрогнули в преддверии улыбки, но она так и не появилась, — вы тогда называли меня Мэр. Я Страж Укрывища! Неужели для того, кому открыты все души и подвластны все помыслы, есть разница между юношей и девушкой?
— В чем-то есть, — усмехнулся Майлгуир, приходя в себя. — Хотя бы в том, что юноши не делят со мной постель. Вернись в нее, дитя.
— Дитя?! — оскорбилась Мэренн, но послушно скрылась за балдахином вместе с корзинкой, щенком и собственным негодованием.
Майлгуир, проскрежетав зубами, прошагал до ванны, обернулся подозрительно, услышал приглушенное: «Я не смотрю!» — и плюхнулся в горячую воду, не снимая рубашку.
Странно, что вода не закипела от его присутствия. Право, не стоит ли наложить заклятие на собственный рот? Коварство сказанных слов в очередной раз сыграло с ним злую шутку. Теперь до утра ни он, ни щенок, ни эта девушка, увиденная в первый — хорошо, во второй! — раз в жизни не смогут выйти из его покоев.
Майлгуир окунулся с головой, подождал, пока грудь не сожмет в нестерпимости вдоха, и только тогда вынырнул из воды. Да как его посмела обмануть какая-то девчонка? Впрочем, он сам виноват. Не следовало раздавать глупые обещания! Однако юный, тонкий в кости волк в одежде стражей, встреченный однажды по дороге в Укрывище, не был похож на девушку.
Сложные отношения с Ллвидом, старейшиной Укрывища и главой второй по значимости крепости Дома Волка, не позволили владыке Благого Двора взять охрану на переговоры. Не хотелось давать и намека на опасение или тревогу. Просто визит одного ши к другому.
И ведь чутье волка не подсказало Майлгуиру, кто перед ним, ни когда он вытаскивал попавшего под горный обвал Мэра, ни когда собирал остатками магии его раздробленную ступню. Хромой воин — что может быть печальнее?
Печальнее может быть разве что глупый король, зашевелились в голове дурные мысли. Хотя… он не представился. Тогда они просидели до утра у костра, Майлгуир забавлял бледного до зелени юношу рассказами о Черном замке, где тот никогда не был, а утром доставил его до Укрывища и обо всем забыл, тем более что переговоры прошли не так уж и успешно. А сейчас зеркальная память ши подсказывала: да, обещал и покровительство — уж больно тот переживал из-за ступни! Обещал молодому, упрямому ши и место среди королевских волков, и самое ужасное, обещал показать Мэру красоты Черного замка. Фомор его — ее! — раздери!..
Ложь любого ши опасна в первую очередь для него самого, ложь мага может быть смертельной для многих.
Воспоминания о Мэре перетекли в воспоминания о сложностях политики Домов, о постоянном недовольстве Ллвида, о новых и старых проблемах Светлых земель…
Видимо, Майлгуир заснул, потому как разбудил его писк, шум легких шагов, возня у входа и сердитый шепот: «Да что же это такое!»
— Это дверь. Куда-то собралась, Мэр… Мэренн? — не поворачивая головы, громко спросил Майлгуир.
— Домой, владыка, — отчетливо проворчала девушка, явно пытаясь приоткрыть пудовую створку. — Собачку вам оставила, вы уж будьте так добры, присмотрите за Вьюном.
И, несмотря на слово владыки, дверь начала поддаваться! Майлгуир выскочил из воды в чем был. В пару прыжков очутился у входа и захлопнул приоткрывшуюся дверь перед самым носом незваной гостьи.
— Ты сама пришла в мои покои. И покинешь их тогда, когда я разрешу тебе! — прорычал он, тряхнув девушку за плечи, обтянутые темно-серым бархатом Северного рода, мгновенно потемневшие от его мокрых рук. — Это ясно?!
— Да куда уж яснее, мой король, прямо как небо без тучек, — вежливо ответила она. Так вежливо, что еще немного — и это можно было бы счесть оскорблением.
С мокрой рубашки натекла лужа, тонкая материя неприятно холодила тело, босые ступни мерзли на каменном полу, что было совершенно несвойственно любому волку, тем более их владыке. Майлгуир поежился, а Мэренн вздрогнула.
— Что, испугалась?
— Да нет, просто не хотела вам мешать, — потупила она взгляд, а щеки заалели.
— Ты не мешаешь.
Сердце не кольнуло — значит, сказанное было правдой. Странно. Все было странно. Пока Майлгуир мешкал с решением, щенок вылез из корзинки, подбежал к двоим взрослым, тявкнул и принялся жадно лизать воду с пола.
— Не стоит тебе пытаться выйти, Мэренн, — устало проговорил король. — Тебя не выпустят двери. В лучшем случае ты пробудешь тут до утра, в худшем же…
Король отошел к очагу, сердито одернул душеледенящую рубашку, накинул поверх нее халат и подвязал его поплотнее.
— В худшем? — переспросила Мэренн заинтересованно.
— В худшем тебя сплющит этими створками. И родится очередная байка про короля, от любви которого умерла еще одна женщина.
Щенок, видно, замерзший, заскулил. Мэренн присела, взяла его на руки.
— Про байки не знаю… Но ходят легенды о том, что от вашей любви остаются самые сладкие воспоминания.
— Это не любовь, — Майлгуир разжег бересту, подбросил под дрова. — Не та любовь. Присаживайся рядом. Я не кусаюсь.
— Вам не холодно? Стоит переодеться.
— Мне не бывает холодно, — раздраженно произнес Майлгуир и тут же разозлился от собственной раздражительности.
— Вам виднее.
Король обернулся проверить, не таит ли Мэренн усмешку? Но нет, девушка выглядела спокойной и немного печальной, огонек ее души мерцал чистым серебром.
Толстый щенок с очень крупными лапами, свернувшийся у нее на коленях, лизнул ее ладонь, и она слабо улыбнулась. Личико осветилось от блеска серо-зеленых глаз, на щеках появились очаровательные ямочки, а уголки губ, показавшихся мягкими и нежными, приподнялись, обрисовывая столь красивую линию рта, что Майлгуир поймал себя на вполне недвусмысленном желании прижаться к ним, попробовать их вкус — правда как вишни, или это лишь видимость?
Рубашка вмиг просохла, тело непривычно заныло, позабыв о встрече с виверной. Со своими эстетствованиями он подзабыл, что избегал силков Лугнасада уже достаточно давно.
Но эта девушка, хрупкая в кости, с белой, слабо светящейся кожей, округлостями во всех нужных местах и грацией олененка — еще совсем ребенок! Пусть кого помоложе выбирает своим волком на эту ночь.
Тут же вспомнил, что дверь запечатана, так что выбора у нее особо нет.
Мэренн облизала губы, хрупкими пальчиками заправила за ухо упавшую на бледную щеку черную прядь и вздохнула. Майлгуир втянул воздух. Подснежники, полынь и немного — дикий шиповник. Неужели духи? И ресницы — такие длинные, невероятно темные, как угольком обведенные. Магия, краска?