— Мэллин! Оставь «я ведь говорил» советнику!
— Я, между прочим, никакой не обормот! Я бормотун! Или бормотуха, хе-хе, — посмеялся своим мыслям брат и повернул голову к волчьему королю. — Слово-то какое красивое! Ты не слышал раньше?
Озорной блеск глаз лучше всего подсказывал Майлгуиру, что слово там какое-то неправильное, но времени залавливать Мэллина не было. Не сейчас и не здесь.
Пусть с ним и правда советник разбирается.
— Кроме того, пообещать мне переломать ноги, если я полезу один, было совершенно невежливо! — поднял палец Мэллин. Палец предательски дрожал, и он тут же его спрятал. — Нет, ты видел, да? — обратился он к Антэйну. — Он еще и так посмотрел мне в спину, словно нож воткнул!
Антэйн переводил взгляд с принца на короля, дышал загнанно, а потом выдал сквозь зубы:
— Не стал бы.
— Вот! — обрадовался Мэллин. — Я тоже так думаю. Но знаешь ли, проверять не хотелось бы. Только что-то задумаешь приятное для себя и разнообразное для окружающих, как тут же сзади «Мэллин, стоять!» и королевская длань на загривке. Обидно, знаешь ли. Еще ничего не сделал…
Бухтение брата, привычно-успокаивающее, неожиданно дало Майлгуиру возможность выдохнуть, прогоняя на время тревогу и беспокойство, ставшие почти постоянной тенью каждого дня. Майлгуир открыл рот, чтобы ответить как полагается, но очередной порыв ветра полоснул по лицу, вновь сбивая дыхание.
— Туда, мой король, — показал Антэйн на темнеющий вдали зев.
Ползти на карачках по узкой тропке до пещеры было неудобно, неприятно, но единственно возможно. Мэллин же полз так шустро, словно всю жизнь этим и занимался. Капли, прилетевшие непонятно откуда, охладили пылающий лоб и задали новую задачу — как они спустятся? Майлгуир поднял взгляд — небо по-прежнему голубело, но из мелкой смешной тучки лились золотистые нити дождя. Под ногами шелестели, падая вниз, камешки, склон мгновенно стал невероятно скользким. В другой момент Майлгуир, возможно, и полюбовался бы синей гладью Колыбели в золотом песке, осеннем пламени деревьев и короне коричневых гор, но сейчас все это показалось невероятно далеким, а сами волки — невероятно высоко забравшимися существами. Здесь и впрямь казалось рукой подать до Девятого Дома, Дома Полудня, прибежища старых богов и мятежных душ.
Ох, не надо, не надо думать о мертвых! Майлгуир, наощупь пробираясь вглубь пещеры, мотнул головой. Тот, кто находился тут, похоже, и так еле жив.
— Кайсинн! — кинулся Антэйн вперед и тряхнул что-то, очень похожее на комок старого тряпья, который только и ждет, чтобы его выкинули.
Майлгуир осторожно прощупал ауру: холодная, бирюзово-серебряная, почти мертвая или отрицающая саму жизнь. Ох, глупая Гранья, что же ты наделала? Любила ли ты этого волка или только мечты о нем? Мэллин обернулся тревожно, сверкнул лунной белизной глаз, словно почуял, как нехорошо стало брату. Память о наведенной любви резанула не хуже пропущенного удара, заставила упасть на колени. Этайн, Эохайд, любовь и предательство двухтысячелетней давности навалились вновь, с новой силой и новой болью — не продохнуть, не сделать шаг, не защитить себя и близких. Как он смеет обвинять Гранью, когда сам похитил любовь Этайн, любовь, предназначавшуюся мужу? Пусть Эохайд тогда не ценил ее, пусть сам волчий король полюбил отчаянно, так, что признался — и потерял все.
— Эй, братец… — тихо и без привычной иронии позвал Мэллин, словно понимал, как тяжело стало Майлгуиру.
Все это, купание в Колыбели, даже вот это предстоящее спасение Кайсинна — что это значило для Майлгуира?
Уж не хотели ли их просто задержать, а его, бывшего бога, лишить остатков силы? Если бы не Мэллин, если бы не Мэренн — могло бы сработать. Кто наслал ледяного дракона? Уж точно не Кернуннос. Дом Камня? Откуда у них эдакая мощь?
При мысли о третьей силе, живущей между мирами, о Не-сущих-свет созданиях, перед кем он должен и кто должен ему, у волчьего короля стало кисло во рту.
Он поднялся, отринув ненужные мысли, и пошел туда, где Антэйн о чем-то расспрашивал Кайсинна, а тот лишь мотал головой, бормотал что-то неразборчиво и пытался отползти дальше в угол.
— Что говорит? — хрипло спросил Майлгуир.
— Говорит, что собрал все углы в доме, что ходит не помня себя, режется собственным оружием и что недостоин любви жены и памяти сына.
Майлгуир закрыл глаза, присматриваясь к ауре. Ну так и есть, серые тенета проклятия обвивали бирюзово-серебряный огонь, словно паучьи сети, выпивали силы и подтачивали разум. Странно, что он сопротивлялся так долго.
— Даже если ты не в себе, Кайсинн, не дело думать, достоин ты любви близких или не достоин.
Кайсинн перестал дрожать, вскинул голову и прищурился.
— Мой король! — коротко, словно на плацу, кивнул. — Зря вы сюда забрались.
Выглядел Кайсинн плохо: волосы спутаны, щеки запали, нездоровый блеск поселился в глазах, но, несмотря на это, он безотчетно вызывал доверие у волчьего короля.
— Мой волк, — положил Майлгуир руку ему на плечо. — тебе сейчас будет очень больно, так больно, что может остановиться сердце. Думай о жене, она любит истинной любовью, а сейчас на тебе надета привороженная. Не будет от нее толку, а грозит она лишь смертью.
— А я и хочу умереть, — неожиданно ясно произнес Кайсинн.
— Твоя жена умрет вместе с тобой! Ты этого хочешь?! — рявкнул Майлгуир. Тащить вниз упирающегося волка — почти непосильная задача. Вытащить на этот свет того, кто хочет умереть — невозможно.
— Гердис все глаза выплакала, — произнес Мэллин словно бы мимо. — Но разве есть ее мужу до этого дело? Лучше упрекать себя в несовершенстве.
— Не смей! — рванулся Кайсинн к принцу и остановился, тяжело дыша. — То есть, простите, мой принц, но не стоит обсуждать мою жену даже вам.
— Нет, продолжай: когда ты был злее, ты мне больше нравился. Опа! — ухватился Мэллин за конец серой нити. — Бра-а-ат!
— Антэйн, не прикасайся, — приказал Майлгуир шевельнувшемуся волку. — Мы с братом можем трогать проклятия, потому что…
— Потому что сами ими увешаны, — хихикнул Мэллин. — Только ты прости, Кайсинн.
— За что? — удивился волк.
— Тянуть проклятие с живого волка — все равно что кожу снимать, — пояснил Майлгуир. — Так что терпи!
Мэренн, укутанная в плащ, с поклоном поднесенный Лагуном, до слез в глазах всматривалась туда, где пропали трое волков. Солнце скрылось окончательно, дождь заморосил сильнее, делая и так скользкий останец совершенно недоступным.
— Ну, теперь начнется, — с глубоким вздохом произнес Лагун.
— Что? — испуганно спросила Мэренн.
— Вон, твердят уже, как и когда полезут, — махнул тот рукой в сторону перешептывающихся молодых волков. — Это нашему королю все нипочем. Я прошу вас по прибытию в Черный замок издать указ, запрещающий пытаться одолеть Змеиный зуб.
— Хорошо бы, чтобы было нипочем, — тихонько ответила Мэренн, пораженная, что ей еще и приказ теперь надо издавать.
— Кайсинн! — раздался женский голос, и Мэренн обернулась к подошедшей волчице. — Моя королева, он правда здесь? Он ведь не пришел с патруля. А мне приходили… — и всматривалась она так, словно хотела получить ответы на все вопросы.
Мэренн очень хотелось закричать, что она ничего не знает, что ей самой до ужаса страшно, но она ответила тихо, вглядываясь в запавшие глаза:
— Я надеюсь, Гердис. И ты надейся.
— Вот они! — зашевелились волки, и все взгляды вновь устремились на самый пик, немного изгибающийся влево.
Один, второй, третий… четвертый! Все черноволосые, в одинаково серых плащах, развевающихся на ветру. Только Майлгуир повыше прочих, а Мэллин — пониже. Он помахал руками, показал наверх, а потом вниз — и широко развел их в стороны.
— Что это? Что это значит?! — испуганно цепляясь за Мэренн, спросила Гердис.
Лагун утвердительно кивнул — и четверка полезла еще выше.
— Да куда же они? — не выдержала Мэренн. — Вы знаете?
Лагун что-то тихо скомандовал стоящим рядом волкам, и те побежали обратно в дом.
— Спускаться сейчас по скользкому склону — гиблое дело.
— Конечно, забираться на самый пик — лучше! Они же не птицы, чтобы слететь!
— Змеиный зуб, моя королева, назван не просто так. Посередине, на самом верху, имеется площадка, где собирается талая вода. Края более твердые, а вот середина…
Мэренн, закинув голову, смотрела, как четверка волков понемногу ползет все выше и выше — и пропадает на самом верху.
— А в середине есть более мягкие породы, словно нерв в зубе. Вода промыла в них путь внутри пика. Хорошо, что Антэйн это знает.
— Но почему они по нему не забрались?
— Забраться невозможно. Спуститься трудно, но это лучше, чем вновь слезать…
Гердис прижалась к Мэренн, неожиданно ощутившей себя самой спокойной.
Прибежавшие от домов волки расстелили длинное покрывало, подхватили каждый за свой конец и растянули внатяг.
— Выход из этого лаза находится в двух десятках локтей, вон там, — показал Лагун на склон, но как Мэренн не вглядывалась, не увидела ничего, похожего на выход. — Можно серьезно покалечиться.
Из темноты донеслось шуршание, хохот, искажаемый эхом — и из указанного Лагуном места вылетела юношеская фигурка. Мэллин перевернулся в воздухе и упал спиной на подставленную материю. Подскочил с земли, весь мокрый и грязный, однако смотрел довольно и улыбался от уха до уха. Волки тут же вновь растянули материю.
— Как же тут весело! Надо как-нибудь попробовать еще раз!
— Ну уж нет! — в голос вскричали Мэренн и Гердис.
— Он жив? — тревожно спросила Гердис.
— Жив и почти здоров! — рассмеялся Мэллин и зашипел: — Перчатки мои только умерли, и сапоги лишились подошв.
— Покажи-ка ладони, — попросила Мэренн.
— Ага, я тебе покажу, а ты тут же причитать начнешь! — спрятал руки за спину Мэллин. — Сами пройдут. А вы тяните, тяните!.. — обратился он к волкам.
Последним приземлился волчий король. Гердис уже обнимала своего супруга, что-то ему сердито выговаривая. Антэйн слабо улыбнулся Мэренн и отошел следом за Лагуном. Мэренн ничего не ответила — к ней подошел Майлгуир. Сердце предательски затрепетало, Мэренн прикусила губу, еле сдерживая слезы, только сейчас поняв, как сильно и отчаянно она волновалась. Не предупредил, ничего не сказал, просто, как обычно, решил все за всех! Мэренн вытерла лоб и щеки своего волка, глядевшего непонятно и странно. Сердитые слова остались непроизнесенными и мгновенно растаяли, потому что ее сгребли в объятия и зацеловали.