Последним, что донеслось до Майлгуира из-за закрывающейся двери, был вопль брата:
— Что значит «завидует»?!
Вздох облегчения вырвался сам собой, и мысли о несносной родне пропали.
— Мэренн, — позвал он.
Имя-то какое. И холодное, и ласковое, как она сама.
Когда они оказались одни и Майлгуир, неожиданно соскучившийся за полдня, жадно притянул ее к себе, прижал, схватив за спину и ягодицы, Мэренн шепнула после поцелуя:
— У Майлгуира просто не может не быть двери в еловый лес.
— Там, — легкомысленно махнул он рукой на картину размером с дверь, где стволы возносились до небес, а солнце путалось в кружеве изумрудных веток.
— Та-а-ам… — протянула Мэренн.
Блеснула глазами, встряхнулась — и обернулась волчицей. Майлгуир, чуть ли не век уже не оборачивавшийся, хотел было рявкнуть что-нибудь этой озорнице с блестящей шерстью, прекрасной даже в образе зверя, как та поставила лапы на его грудь, повернула волчью морду — и цапнула за плечо. Затем, виновато прижав уши, ринулась прочь, к указанному им самим выходу.
Не успел Майлгуир опомниться, как уже бежал следом, приминая лапами хрусткий снег, ловя ноздрями сладостный аромат чистого воздуха. Серыми тенями проносились вокруг деревья, обострившееся чутье ловило оттенки запахов и вкусов.
Волк почти догнал волчицу у молодого ельника, откуда пахнуло теплой смолой и хвоей. Она оглянулась лукаво, повернула — легкая и быстроногая — и припустила влево, к Айсэ Горм. Более тяжелый даже в волчьем теле Майлгуир с трудом поспевал за нею.
Полная луна серебрила легкую вуаль перистых облаков, чернила густые тени дерев, заливала призрачным, беловато-синим светом кажущиеся незнакомыми ночью лужайки.
Черный волк выскочил на плес и замер, тяжело дыша. В полночной тишине еле слышно плескалась вода о песчаный берег великой реки Светлых земель, ясный и чистый свет лился от ночного светила. Волчица лакала чистую воду Айсэ Горм, не замерзающую даже зимой; по темной, маслянистой поверхности разбегалась круговая рябь от падающих с ее морды капель. Сморщила нос, дразня, ударила по воде лапой. В стоящего на берегу разгоряченного зверя полетели горящие алмазы брызг.
Он сердито вздыбил гриву, оскалился, присел для прыжка, примерился, но словно ждал чего-то, не сводя взгляда с волчицы. Она, напившись, невыносимо медленно выходила из реки, посматривая искоса, с каждым шагом теряя звериный облик. Девушка с ослепительно белой, серебрящейся под луной кожей, прикрытая лишь черными волосами. Она опустилась на пригорок, провела рукой по темной щетине травы, позвала бесстрашно: «Иди ко мне, мой волк». Зверь сверкнул янтарем глаз, прыгнул — и еще в полете обернулся человеком.
— Так бы и съел, — прошептал Майлгуир упавшей на спину Мэренн, наваливаясь на нее. — Глупая ты. Я мог легко убить тебя.
Потерся всем телом, жадно поцеловал шейку.
— Не убил же, — прошептала Мэренн, впиваясь ногтями в спину и обвивая ногами его бедра. — Но можешь отлюбить до смерти, мой волк.
И засмеялась тихо и счастливо.
Потом они катались по снегу, затем он решил отнести Мэренн в реку, чтобы отмыть ее, а отмытую — решил согреть…
Когда с первыми лучами рассвета заявился Джаред со стражей, Майлгуир не сильно удивился. Как и привезенной одежде: мужской и женской. Советник помалкивал, вопросов не задавал, и король был ему благодарен за это.
Мэренн смущенно спряталась за старым деревом и вышла полностью одетая, торопливо заплетая тугую, еще влажную косу.
Майлгуир уселся на подведенного за уздцы огненно-рыжего коня с белой отметиной на морде и поднял к себе Мэренн. Удобнее было бы посадить ее сзади, но не хотелось. Хотелось обнимать свою волчицу.
Взошло солнце, золотя розоватую утреннюю дымку, высвечивая своими лучами темный еловый лес, неожиданно отражаясь от глади рва Черного замка. Все казалось чистым, свежеумытым, ясным — с мира словно сдернули пелену. Даже несчастный дуб, которому владыка уже определил место в камине Черного замка, показался не таким уж печальным и унылым. Может, и рано его рубить, подумал Майлгуир.
Уже по приезду посмотрел на запавшие глаза Мэренн и отправил ее отдыхать, распорядившись, чтобы ей принесли еды и питья.
В трапезной собирались по обычаю лишь вечером, а ранним утром третьего дня Лугнасада было всего несколько волков. К Майлгуиру, дождавшись, когда он встанет, подошел тот самый волк, что вчера пытался заговорить с Мэренн, а сейчас отчаянно волновался.
— Я пришел просить вас, мой король, — прижал он кулак к груди. — Я умоляю вас… Я прошу отдать мне Мэренн! Обещаю заботиться о ней как никто другой. Я хорошего рода, она будет окружена вниманием, любовью и ни в чем не узнает отказа!
— Почему ты просишь об этом у меня? Почему не у ее отца?
— Отца? — недоуменно произнес юноша. — Мэренн сирота. А вы, как главный в Доме, можете решить ее судьбу.
— Я не решаю чужие судьбы. Я даю свое благословение тем, кто хочет сочетаться браком. Раз у Мэренн нет родителей, она получит приданое от меня, — недоумевая, отчего так злится, прохладно выговорил Майлгуир. — Подходите вместе после праздника.
— Она не пойдет. Она словно околдована вами, владыка, — с болью в голосе произнес волк. — Простите мне мою дерзость, но послушает она только вас! Вы для нее все! Она не понимает, что рушит свою жизнь.
— Вряд ли один Лугнасад может разрушить жизнь волчицы, — не смог скрыть недовольства Майлгуир. — Даже при нравах Укрывища, несколько отличающихся от столичных. Иди! — приказал он, заметив попытку вставить слово и не собираясь обижать этого славного во всех отношениях юношу, к тому же возможного кандидата в супруги его волчицы. — Со своей стороны я обещаю поговорить с Мэренн о замужестве с достойным ее волком.
Майлгуир, после обычного даже в праздник общения с советником, решил навестить псарню перед тем, как вернуться к себе, больше для того, чтобы привести мысли в порядок. Мысли порядка знать не желали, а мерзкий червячок, глодавший сердце, казался очень похожим на ревность. Вспоминал чистую ауру и не мог понять, где ошибся.
«Зачем она сказала, что Вьюн — подарок отца?» — недоумевал, трепля холку щенка, Майлгуир. Пес рос буквально на глазах, пушистый, ласковый. Сгрыз кожаную сбрую, не прибранную конюхом, а сейчас порыкивал под рукой.
Зачем лгала? Так умело, что он поверил, не почуял фальши! Соврать о родителях! Лицемерка. Может, и в чем другом тоже врет? Хотя бы о том, что он ей нравится сам по себе, а не из-за короны. «Вы для нее все!» — всплыли в памяти слова юноши. Все, что можно получить в этом мире?
Неужели дело только в приданом? Да получит она свое приданое! И мужа тоже.
А этот, с голубыми глазами, очень порядочный. И скучный, шепнуло подсознание голосом Мэллина, как будто именно королю предстояло жить с ним в браке до скончания времен.
Ну и пусть выходит замуж за этого… этого… Антэйна! «Неоценимый»! Вежливый, обходительный, судя по всему, благородный и очень, очень нудный… то есть порядочный молодой человек.
Майлгуир решил устроить допрос, оставил щенка и пошел к себе. Но, увидев привставшую с постели красавицу, забыл обо всех своих мыслях и сомнениях.
— Как я соскучилась, мой волк, — шептала Мэренн. — Как же я счастлива!
И он брал ее так, словно завтра не придет никогда. Поверил ясной чистоте глаз, искренности слов, трепету тела, решив отложить все расспросы. До конца Лугнасада времени осталось немного. Она уедет в Укрывище замужней дамой, и он ее больше никогда не увидит. И слава старым богам…
Проснулся Майлгуир от всхлипа. Мэренн сползала с постели так медленно и осторожно, что он сразу заподозрил неладное.
— Мэренн!
Она охнула и застыла.
— Тебе нехорошо?
— Простите, что побеспокоила, — ровным голосом произнесла она и пошла в сторону ванны, двигаясь по зеркальному полу мелкими шажками, напряженно и скованно.
Майлгуир откинул мохнатую шкуру, служившую им одеялом. Догнал Мэренн и потянул на себя тонкий серый шелк, в который она куталась и который судорожно пыталась удержать.
— У меня синяки очень легко проступают, — словно извиняясь за собственное несовершенство, пояснила Мэренн.
Майлгуир, злясь на себя, оглядывал синяки и засосы.
— Стой спокойно, — приказал он.
Уж на столько-то его магии еще хватит.
Осторожно провел ладонями по округлости груди, убирая следы от собственных пальцев, по бокам, провел рукой между ног, где нежная кожа была стерта до ссадин. Погладил ягодицы, убирая царапины и засосы. Поднялся и подхватил ладонями неулыбчивое лицо, даря немного покоя и силы. Слабый румянец окрасил щеки, блеск появился в глазах, и Мэренн вздохнула:
— Не стоило вашей заботы, мой король.
— Это уж мне решать.
Подхватил ее на руки, прикинув в уме, сколько же лет он не носил на руках женщин. По всему выходило, не одно тысячелетие.
На краю ванны Мэренн прошептала: «Я не хочу без вас», и Майлгуир, перешагнув через край, опустил ее в воду и уселся сам, притянув ее к себе на плечо.
— Теплая, — удивленно произнесла она. — Опять. И чистая.
Подула на лепестки чайных роз, рассыпанных по поверхности воды и закачавшихся, как маленькие лодочки.
«Не надо ждать неделю, — решил он. — Завтра надо позвать этого юношу и записать брак в Книге Семей Дома Волка».
— Попроси у меня что-нибудь в дар, моя волчица.
— Нет, мой король!
— Отчего же?
— Дарят на прощание, — прижалась она к нему, обхватила руками в воде. — Не хочу. Ничего не хочу!!!
Уловила все то, о чем он только подумал и что не высказал!
— Хорошо. Расскажи о себе!
— Не о чем рассказывать, мой волк, но, если вы желаете… — Мэренн опустилась под воду, затем поднялась, откинув тяжелые волосы с лица. — Родителей не помню вовсе. Меня воспитывал друг семьи — он мне как отец…
Майлгуир дослушивал, прикрыв глаза, пытаясь погасить злость на самого себя. Вообразить Мэренн корыстной особой, жаждущей заполучить приданое от короля? Ощущение было, словно по лицу мазнули грязной тряпкой. Он так привык видеть расчет во всем, что самое простое объяснение и в голову не пришло.