— Любовалась издалека?
— Я?! Залезала на все камни. Отец не уходил с прогулки, пока я… — Мэренн замолчала, прислушиваясь.
Гул был слышен издалека. Вода падала с такой неимоверной выси, что до земли доносилось лишь водяное облако и редкие капли. Выкатившееся солнце окрасило матовую дымку в яркую радугу. Мэренн, закинув голову, замерла.
— Теперь посмотри сюда, — развернул ее Майлгуир. Вся почва под мшистыми, буро-зелеными толстыми стволами была усыпана розовыми полупрозрачными бутонами на тонких белых ножках. Ковер из безвременников покрывал весь старый лес.
Ошеломленная Мэренн опустилась на колени, потянулась к цветам.
— Словно звезды!
— Не трогай, — остановил ее Майлгуир. — Красивы, но смертельно ядовиты.
Сломанная ветка хрустнула, привлекая внимание, и Мэренн вздрогнула. Угрюм всегда появлялся неожиданно, двигался тихо, и наверняка затрещал валежником специально для них.
— Давненько тебя не было, — усмехнулся он, держа в руке глиняную кружку. Оглядел Мэренн: — Ты принес цветок на поляну с цветами?
Острые уши вызывающе торчат из-под спутанных темных волос, доступные взгляду любого, из-под лохматых бровей недобро зыркают глаза, а лоб и щеку пересекает неровный шрам. Рана, полученная в Верхнем мире, была смертельной. И столь глубокой, что даже природная магия ши и сила владыки не смогли целиком убрать последствия.
Майлгуир внимательно наблюдал за Мэренн. Мало кто не кривился и не отворачивался от Угрюма. Испугается, отшатнется, вздрогнет?
Та, не изменившись в лице, произнесла без улыбки, но с поклоном:
— Будьте здравы, добрый хозяин. Благодарю за то, что вы пустили нас в свою обитель. Какое счастье — жить среди подобной красоты!
Слышать от Мэренн о красоте показалось Майлгуиру забавным: она подходила дикой природе, смотрелась тут естественно. Правда, как можно было бы сказать теперь, после внимательного взгляда, еще и страшно волновалась. Волчьему королю казалось, если прислушаться, можно расслышать бешеный стук ее вспугнутого сердца.
— Девочка, — выдохнул Угрюм. — Что б ты понимала. Вот, возьми, — сунул ей кружку.
— Что это? — с любопытством поболтала волчица густой белой жидкостью.
— Козье молоко, моя хорошая, — произнес Угрюм. — Не из рога или горшочка ихнего, а настоящее, парное. И погладь цветы, не бойся, крокусы это.
— У нас такие не растут, — призналась Мэренн.
— Ты уверен, что можно? — прищурился Майлгуир.
— Тычинки посчитай, владыка. Три всего, и рыльце красное. Шафран, подарок старых богов. Королева среди крокусов. Ладушки, пошел я, — протянул руку, и Мэренн вложила пустую чашку ему в ладонь. — Коней устрою и свиту твою успокою. Шалите тут на здоровье, место знатное, священное.
Пропал так же быстро, как и явился.
Мэренн покраснела под взглядом Майлгуира. Он умел смотреть так: обволакивая, раздевая глазами, лаская сильнее, чем если бы дотрагивался рукой. Нужно было лишь видеть все нюансы женского тела, наслаждаться им. Просто очень давно ни на кого не хотелось так смотреть, никого не хотелось очаровывать.
Майлгуир, ощущая, как горят ладони и невыносимо тянет плоть, скинул с плеч плащ и накрыл ими нежные цветы. Мэренн медленно потянулась к крючкам дублета… Сбросила всю одежду, перешагнула через нее и, обнаженная, легла на матово-черный бархат. Дразня, ожидая, маня.
— Люби меня, — вновь еле слышно прошептал вишнёвые губы.
Было слишком хорошо и покойно, чтобы убеждать Мэренн в своей нелюбви, слишком сладко чувствовать, чтобы помнить о бедах и потерях.
Кровь шумела в ушах, вновь шептала «люблю» Мэренн, мир свернулся и сдернул кожу с обоих острыми гранями бытия.
Осталось только накрыть собой, согреть, поймать протяжный стон Мэренн, спросить:
— Любишь меня?
Ощутить протест тел в остановке на грани муки.
— Да!
— Ты любишь меня? — недоверчиво, с долгими плавными движениями — слиться теснее, подняться в небо, любить, задержаться на самом пике.
— Да-а-а! Что ты делаешь… что ты делаешь со мной…
И упасть вместе.
Отдышавшись, Майлгуир сжал прижатое к нему упругое бедро. Мышцы гладкие, длинные, его королева явно не пропускала воинские уроки. Наверняка любила бегать и лазить по деревьям.
— Ласточка, — выдохнул Майлгуир в плотные черные волосы. — Ласточка среди буковой рощи. И как угораздило?
Его или ее, не договорил. Потер озябшие плечи, ощущая терпкий аромат шафрана, цветки которого так и лежали на плаще, смятые их телами. Лес отдавал ровное тепло дня, плотная крона буков и вязов, нагретая солнцем, золотилась тихим покоем.
— Больше похоже на вудвуза, — пошевелилась Мэренн, разглядывая толстый ствол, покрытый наростами, будто кольцами объевшегося питона.
— Их давно нет.
— Еще появятся, — прошептала Мэренн, оборачиваясь к Майлгуиру. — Ты… ты это слышишь?
Майлгуир прислушался.
Треньканье синиц, переливы жаворонков, ворчание дроздов и резкий голос сойки прервал одинокий незнакомый голос, ведущий свою мелодию. То затухающий, то звонко звучащий вновь. Видно, птица делала круги над поляной.
— Кто это?
— Юла, лесной жаворонок! — обрадованно ответила Мэренн. — Он не призывает подругу, не ищет друзей, не делится со знакомыми. Его песня совершенна, только поет он ее в одиночестве.
— Намекаешь на что-то? — задрал бровь Майлгуир, и Мэренн рассмеялась.
Она, оказывается, умела смеяться. Звонко и заразительно.
— Если бы я намекала, то сказала бы, что владыка выбрал место для отдыха под единственным деревом, у которого нет листьев.
Майлгуир огляделся, собираясь возражать, но лишь убеждаясь в истинности слов своей королевы. Именно поэтому крокусы под ним были так ярки, их не закрывала палая листва, только редкие желтые мазки оттеняли лиловые бутоны.
Мэренн вздрогнула, и Майлгуир накинул на нее край плаща.
— Простое действие, случайная забота, — буркнул он, видя, как она обрадовалась. — А ты не испугалась Угрюма.
— Отчего я должна пугаться вашего верного слугу? — спросила Мэренн.
Майлгуир не ответил, прислушиваясь к словам и к тону — покорность и вызов одновременно. Это было освежающе и необычно.
— И все-таки ты замерзла, — произнес он, погладив женскую спину. — Здесь недалеко.
Подхватил ее на руки, не обращая внимание на писк «Одежда!», и отнес вглубь леса. В ста локтях, между толстыми, прихотливо изогнутыми корнями, располагалось крохотное озерцо с теплой, почти горячей бирюзовой водой. Майлгуир опустил туда Мэренн; подумал, принес одежду — просто чтобы ей было спокойнее — и улегся рядом в ласковую, пахнущую солью воду.
— Я служила год. Так получилось, что меня допускали к раненым, — тихо произнесла Мэренн, поняв, что он ждёт ответа. — И я отличаю красоту души от красоты тела.
— Одна из немногих, мало кто умеет это в наше время, — произнес Майлгуир, опускаясь в лечебную воду с головой. Вынырнул и поразился пронзительной синеве, горевшей среди золотых трепетных листьев и переплетения темных ветвей.
— Полотенчики, — раздался голос Угрюма, и Мэренн, ойкнув, спряталась за спину Майлгуира. — Не смотрю я, не смотрю!
Несмотря на долгую и верную службу, Угрюма внезапно захотелось хорошенечко взгреть. Впрочем, король понимал, что если принятие было для этого ши редкостью, то уж приятное общение и вовсе. Сейчас Угрюм наслаждался непосредственностью Мэренн.
Майлгуир потратил толику магии для того, чтобы высушить волосы, и удивился, как легко это вышло. Не хотелось тратить несколько часов в ожидании, пока роскошные пряди Мэренн высохнут, да и его кудри, которые Мэренн перебирала чуть ли не с трепетом, спускались до середины спины, а потому требовали определенной усидчивости, времени и внимания.
Они прошлись к высокому водопаду, полюбовались на искрящуюся алмазными брызгами радугу. Долго бродили по дорожкам и вернулись к дому Угрюма, сложенному из громадных камней, лишь под вечер. Впрочем, серые тени то и дело мелькали вдали, но Майлгуир был слишком расслаблен и слишком доволен, чтобы рычать на своих волков за излишнюю верность.
Блеяли козы и овцы вдалеке, остро несло грибным духом, сладко пахло от вязанок трав, подвешенных к потолку.
Стол был накрыт, но волки к трапезе не притронулись, ожидая короля. Он сел за стол, приглашающе махнул рукой, и лишь тогда забренчала посуда, захрустели кости под зубами. Мэренн, усаженная рядом, отпила крепкого бульона и воздала благодарность хозяину. Тот садиться не стал. Подошел к очагу с хлебом и куском мяса в руке, подкинул полешек. Пламя высветило его лицо, и некоторые из королевских волков переглянулись. Невозможность восстановить облик всегда считалась недостатком не тела, а души, да еще острые уши Угрюма не добавляли спокойствия. К нему подошел Кормак, опытный и бесстрашный, развлек разговором. Ему не было дела до красоты лика, достаточно истинной верности их королю.
Сонная дремота одолевала сытого Майлгуира. Он вполуха слушал про завтрашнюю охоту и особо злобного кабана… До конца праздника можно было отложить все мысли, побыть обычным ши. Можно было даже представить, что он любит, раз его любят так сильно в ответ. Угрюм вытащил вторую бутыль, черничный пирог и еще одного запеченного кабана. Однако хмель не брал даже с чистейшего древесного огня, отдававшего то ли хвоей, то ли травами.
Мэренн очень осторожно коснулась его руки, спросила разрешения покинуть его. И король отпустил. Правда, посидел недолго, решив не портить королевским волкам праздник. Семеро снаружи, семеро внутри, так пусть повеселится хоть кто-то.
— Я надеюсь, вы поможете мне в этом? — услышал Майлгуир, поднимаясь наверх, вкрадчивый голос. И замер, прислушиваясь. — Вы попросите нашего короля? Я вам обещаю свое покровительство.
— Благодарю вас за заботу, Ругер. Но мне достаточно покровительства своего супруга. А прошения советую вам передавать в обычном порядке. Не думаю, что король будет в восторге от того, что вы за его спиной решили убедить меня в том, что ваше дело более важное, чем прочие.