Мы долго молча смотрели друг на друга, а потом он спросил:
– Можно мне подняться?
Я кивнула и отползла, пока он взбирался по деревянному забору. Секунду спустя он показался на краю крыши, подтянулся и, подобравшись ко мне, устроился рядом. Я заметила, как он посмотрел на мои руки, на нож, но ничего не сказал.
Я не удивилась, что он пришел. В какой-то степени даже ждала этого.
Той первой ночью мы вообще не разговаривали. Ни слова не произнесли. Но это молчание было приятным. Безопасным. Пусть я едва знала Майлса, но была рада, что сижу с ним. Потому что не хотела оставаться одна, но обычно те, кто находился рядом со мной, глазели на меня, задавали вопросы или изо всех сил пытались сделать все, чтобы мне было комфортно, из-за чего казалось, что меня душат подушкой. Эти проведенные на крыше в молчании часы оказались тем, чего я так сильно хотела.
Полагаю, Майлс нуждался в том же. Уверена, именно поэтому он той ночью забрался ко мне на крышу, но я никогда не спрашивала об этом. Тем летом мы проводили на моем доме практически каждую ночь.
Иногда сидели все в том же комфортном молчании. Майлс приносил фонарик и книгу про промышленную революцию или войну 1812 года. Он читал про себя, двигая губами, а я сидела, сжимала в руке нож и считала фонари. Но бывали ночи, когда мы ложились на спину и смотрели на небо – только когда ярко светила луна и высыпали звезды. В темные облачные ночи я не могла смотреть наверх.
В одну из таких облачных ночей мы с Майлсом завели первый разговор, состоявший больше чем из нескольких слов.
Он откинулся на спину и, скрестив руки на груди, смотрел наверх. Я взглянула на небо и вздрогнула, а потом подтянула колени к груди и сосредоточилась на фонарях. Нож все еще был в моей руке, пальцы крепко сжимали рукоять.
– Ты в порядке? – тихо, почти беззвучно спросил Майлс.
– Да.
Он ничего не сказал, но я чувствовала на себе его взгляд. Он знал, что я не в порядке. У нас давно уже все было не в порядке. И я не понимала, зачем врала ему.
– Мне не нравится, когда небо такое темное, – призналась я. – Когда ложусь на спину, вижу и чувствую одну только темноту… И мне кажется, я проваливаюсь в небытие. Именно так я представляю себе смерть.
До стрельбы я не думала столько о смерти. Понимала, что однажды умру, но смерть являлась абстрактным понятием. Казалась далекой и незначительной. А вот после стрельбы, увидев перед собой смерть и осознав, что это не обязательно далекая угроза, я словно другими глазами посмотрела на мир. Словно откинули занавеску, и теперь я видела отвратительную правду смертности.
Теперь я видела смерть везде. Даже в ночном небе.
Лежащий рядом Майлс заерзал. Теперь он сидел, рука слегка коснулась моей.
– Ты не веришь в рай?
Я покачала головой.
– В смысле, хочу верить. Многие, наверное, верят. Например, Сара. И я хочу верить, что она…
Я сглотнула.
– Я хочу верить, что после что-то есть, но не могу избавиться от чувства, что это всего лишь сказка, понимаешь? Чтобы люди проще принимали тот факт, что однажды мы все умрем – что даже земля и наш вид не будут существовать вечно – и, вероятнее всего, мы исчезнем. – Я глубоко вдохнула и попыталась сморгнуть обжигающие глаза слезы. – А что насчет тебя? Ты веришь в рай? Или во что-то после нашей смерти?
Майлс пожал плечами.
– Не знаю. Я не думаю об этом без необходимости.
– Как тебе это удается? – спросила я, голос уже звучал хрипло из-за попыток сдержать слезы. – Мне кажется, я больше ни о чем не могу думать.
Он не ответил, потому что ответа не было. Ничто из сказанного им не сотрет страх из моих мыслей – не столько о смерти, сколько об исчезновении. Мою злость за то, что меня родили, что я – сознательное существо, проклятое пониманием, что однажды все сделанное мной, все мои воспоминания просто исчезнут. И что я не могла контролировать, когда или как придет этот день. Что я могла умереть в боли, в страхе или в мире, и это ничего бы не изменило. Меня все равно бы уже не было. И однажды не будет целого мира. И ничто, сделанное человеком, не будет иметь значения.
Я крепко сжала глаза, все мое тело тряслось. Меня закручивало. Такое всегда случалось, когда я об этом думала, что тогда происходило каждый день. Такое до сих пор иногда происходит, хотя с годами благодаря терапии и правильным лекарствам я научилась лучше управляться с мыслями, пока они не зашли слишком далеко. Но со мной остался гул экзистенциального страха. Он всегда отбивает устойчивый ритм на задворках моего сознания.
– Ли, – сказал Майлс. Его голос звучал близко, прямо возле моего уха, но он не касался меня. – Ты все еще здесь.
– Я знаю, но…
Он покачал головой.
– Сейчас ты здесь.
Не знаю, пережила бы я без Майлса те первые несколько месяцев. Он не пытался держать меня за руку, утешать меня или говорить, что все будет хорошо. Для этого людей хватало. Он просто сидел со мной в те долгие беспокойные ночи, время от времени напоминая, что я жива. Я настоящая. И я все еще здесь.
И что я не единственная не могла спать.
Майлс подтянулся и влез на край крыши.
– Привет, – сказала я, когда он устроился рядом. Я не удивилась, что он пришел. Я уже давно не забиралась сюда посреди ночи, но после проведенного с родителями Сары вечера только сюда я могла пойти. И Майлс был единственным, с кем я могла находиться рядом.
– Увидел тебя в окно, – сообщил он. – Ты в порядке?
– Не совсем.
Он приобнял меня за плечи, и я, вздохнув, прижалась к нему. В другой ситуации я бы себе этого не позволила. Не потому, что мне некомфортно, а из-за того, что не хотела давать Майлсу ложную надежду. Но в то же время я чувствовала себя эгоисткой. Жадно желающей комфорта.
Вероятно, вам интересно знать про нас с Майлсом. Дебошир и соседка переживают кошмар и сближаются. Может, они влюбятся до безумия и будут вместе? Все намного сложнее. По крайней мере для меня.
Я уже давно поняла, что асексуальна. Выяснила это в то же время, когда Сара начала в восьмом классе встречаться тайком с Ричи Макмалленом. Когда она говорила о нем, когда я слышала, как девочки постарше обсуждают своих парней и девушек, во мне ничего не щелкало. Я влюблялась. Испытывала к парням романтические чувства, но никогда не хотела чего-то большего, чем держаться за руки или, возможно – возможно, – поцеловаться. Нет, я не считаю мысли о сексе омерзительными. Это не так. В какой-то степени я считаю их интригующими. Просто пока не встретила или не увидела того, к кому испытала бы желание или хотя бы мимолетное влечение. Даже смехотворно привлекательные знаменитости не в счет. Я признаю, что на них приятно смотреть, но при этом не мечтаю сорвать с них одежду.
Поэтому с Майлсом все сложно. Я знала о его чувствах ко мне, и сама, если быть честной, тоже испытывала к нему чувства. Но уже давно решила, что не стану действовать в соответствии с ними. Не потому, что равнодушна к сексу, хотя это одна из причин. Я призналась в этом только Саре и не знала, как Майлс отреагирует на девушку, которая понятия не имела, когда решится с ним переспать и захочет ли это делать вообще. А он и дружба с ним были настолько важны для меня, что я не хотела это выяснять. Но еще я старалась не сближаться с ним, потому что в августе уеду из округа Вирджил. Я переезжала в Лос-Анджелес и не знала, вернусь ли в этот город.
Майлс не любил обсуждать жизнь после выпускного. Его бабушка хотела, чтобы он учился в профессиональном училище, хотя его точно не радовала такая перспектива. Но он пока не подавал заявлений в университеты и никогда не говорил о том, чтобы уехать из округа.
Поэтому я пообещала себе ради нас обоих, что и дальше буду держать Майлса на безопасном дружеском расстоянии. Оказалось, это очень сложно.
– Могу я задать тебе вопрос? – спросил он.
– Хм?
– Ты хочешь пойти на выпускной?
Я выпрямилась и отодвинулась от него, чтобы посмотреть на лицо. Он, на удивление, не шутил.
– Ты серьезно?
Он пожал плечами.
– Там может быть весело.
– Я не думала, что тебя может заинтересовать что-то подобное.
– Заинтересует, если мы пойдем вместе.
Я закусила губу и отвернулась.
Майлс явно заметил мое смущение, потому что быстро добавил:
– И Денни пойдет. Не знаю. Мы здесь последний год. Я лишь подумал, мы могли бы потусоваться втроем.
– Я не знала, что Денни пойдет.
– Да. У него свидание с Эмбер Хибер.
Я тихо присвистнула.
– Черт. Отличная работа, Денни. Она очень симпатичная.
– Она идет с ним только из-за собаки.
– Да прекрати. – Я подтолкнула его локтем. – Тебе хочется обладать таким же очарованием, что и он.
– Возможно, – признался он. – Так что… ты хочешь пойти?
– Не знаю, Майлс. Выпускной – это… дорого. И это не по мне, понимаешь?
Ложь. Я с самого детства мечтала о выпускном. Мы с Сарой одевались в платья подружек невесты ее мамы и проводили в ее гостиной воображаемый выпускной. Я мечтала о бесконечных танцах с каким-нибудь милым парнем, пока играет медленная мелодия. А после всю ночь провести в сплетнях с Сарой.
Но затем произошла стрельба, и эти фантазии просто испарились.
Я не ходила на выпускной в девятом классе. Вместо этого Майлс, Денни и я провели вечер в доме Эшли, смотрели фильмы Джона Хьюза и играли в карты Денни. Они были похожи на любые другие игральные карты, только со шрифтом Брайля [11]. Вечер прошел весело. Не романтично или роскошно, но значительно отвлек меня от воображаемых выпускных, которые устраивали мы с Сарой.
Часть меня очень хотела пойти с Майлсом на выпускной. Безумно хотела. Я в красивом платье. Он в смокинге. Я легко влюблюсь в него еще больше, чем уже.
Сейчас он смотрел на меня грустными сонными глазами. И я просто не могла не помечтать.
– Я подумаю об этом, – прошептала я.
Он кивнул.
– Отлично.
Между нами воцарилась комфортная тишина, облака над нашими головами разошлись и выпустили звезды. Майлс откинулся назад, скрестил руки на груди и посмотрел наверх. Сейчас, когда небо освещалось, я тоже могла так сделать.