Я считаю, что в старшей школе проблемы с травлей точно такие же, как во всех остальных, но кидание картофельными шариками казалось мне странной детской шалостью.
Майлс захлопнул учебник и развернулся к столу за моей спиной.
– Какого черта? – спросил он, повысив голос, чтобы они его услышали.
– Какого черта она делает? – сказал рыжеволосый и кинул в меня еще одним шариком. Этот отскочил от моего плеча. Сидящая рядом с ним Тара кивнула.
В глазах Майлса мелькнула тень, и он начал подниматься. Я схватила его за руку и крепко сжала.
– Брось, – прошептала я почти в мольбе. – Оно того не стоит.
После стрельбы в школе я придерживалась политики нулевой терпимости к насилию. Но как бы сильно часть меня ни хотела увидеть, как Майлс ударит этого парня с шариками в лицо, бо́льшая часть меня не могла думать о том, что моего друга могут исключить перед самым выпускным.
Майлс оставался напряженным, как готовый к прыжку кот, но не сдвинулся с места. Он просто прожигал взглядом того парня. Наверное, этого было достаточно, чтобы рыжеволосый перестал бросаться в меня едой.
– У них что, какие-то проблемы? – спросил Денни.
– Они посещают мою церковь, – тихо ответила Эмбер и показала на Тару и рыжеволосого. – И, эм… возможно, в прошлое воскресенье наш священник упомянул Ли.
– Баптистскую церковь округа Вирджил? – догадалась я.
Она кивнула.
– Да. Он… он сказал, ты рассказываешь истории о Саре Макхейл. Что тобой управляет дьявол и нам нужно помнить о преданности Сары ее вере.
– Он дал вам указания кидаться в меня едой? – уточнила я.
– Конечно нет, – ответила она. – Но сказал, мы все должны за нее молиться.
– Как мило с его стороны, – пробормотал Майлс.
– Не похоже, чтобы ты поверила ему, – заметил Денни.
– Ну. – Эмбер потянула прядь блестящих волос и посмотрела на меня своими большими карими глазами. – Честно говоря? Я всегда верила в историю Сары. Я ее не знала, но… она была такой милой. И всегда посещала церковь. И ее история казалась вероятнее того, что говорила Келли. Но ты была лучшей подругой Сары и была с ней рядом в тот момент, когда это произошло. Я не знаю, мне ты не кажешься лгуньей.
– Спасибо, – сказала я, удивившись тому, как в этот момент была благодарна Эмбер. – Но мне кажется, ты окажешься в меньшинстве, если брат Ллойд расскажет всем свою версию.
Эмбер пожала плечами.
– Мне кажется, мои родители думают так же. Не уверена, что они вообще считали историю о Саре правдой. Но, даже если многие думают, что ты врешь, мне хочется думать, что остальные прихожане достаточно взрослые, чтобы не бросаться предметами.
Мне бы тоже хотелось в это верить. Но я вспомнила, через что прошла семья Гейнор. Вандализм, угрозы, нападки взрослых на девочку-подростка, которая все еще приходила в себя после огнестрельного ранения. Если они злятся на меня хотя бы вполовину так же сильно, как на Келли Гейнор три года назад, то картофельные шарики – меньшая из моих проблем.
Я не хотела, чтобы все думали, будто меня можно подмять, но, честно говоря, испугалась.
Я узнала, что моя лучшая подруга мученица, прочитав об этом в аптеке на доске объявлений.
Это произошло в апреле, почти через месяц после стрельбы. Мы с мамой возвращались домой после сеанса психотерапии и заехали в аптеку, чтобы купить мне лекарство. Я осталась у входа, а мама направилась к кассе. В те дни мне требовались передышки от нее. Меня раздражало каждое сказанное ею слово, каждое сделанное ею движение.
А еще в этот день звучал Грохот Смерти. Тогда это происходило почти каждый день, но я отчетливо помню, что в тот день все было особенно плохо. Каждая мимолетная мысль, не важно, обычная или безобидная, запускала нигилистическую спираль. Тогда это были различные листовки и плакаты на доске объявлений снаружи магазина.
Листовка призывала людей перерабатывать отходы? В чем смысл? Солнце все равно скоро взорвется, планета и все человечество исчезнут, и все сделанное нами станет бессмысленным.
Плакат с пропавшим котом? Животные вообще понимают, что такое смерть? Что мы каждый день приближаемся к небытию и ничего не можем с этим поделать? Готова поспорить, нет. Готова поспорить, хорошо быть котом.
Реклама приближающегося конкурса «Маленькая мисс округа Вирджил»? Зачем людям вообще дети? Они тоже однажды умрут. Почему больше никто не понимает, что все бессмысленно, смерть неизбежна, и все это – лишь отвлечение?
Ну, вы понимаете. Это был Плохой День. И он стал только хуже, когда я увидела фотографию Сары.
Это была та самая школьная фотография, где она с косичками и цепочкой с крестиком. Я впервые увидела эту фотографию с тех пор, как несколько месяцев назад нам раздали их в школе. Сара тогда посмотрела на нее, скривилась и поклялась, что больше никогда не заплетет волосы в косы, потому что с ними становится похожа на маленького ребенка.
Но теперь эта фотография улыбалась мне с доски объявлений, и под ней большими буквами было написано:
МОЛОДЕЖНЫЙ МИТИНГ В ЧЕСТЬ САРЫ МАКХЕЙЛ, ДЕВУШКИ С КРЕСТИКОМ.
А под фотографией маленькими буквами три слова:
Приди, помолись, вспомни.
Я смотрела на листовку и перечитывала ее, пытаясь понять, что упускаю. Митинг проводили в христианской церкви Хилкрик на другом конце города. Будь это баптистская церковь округа Вирджил, которую посещала Сара, я бы даже не задумалась, может, только об этом странном ярлыке. Я понятия не имела, почему ее называли «девушкой с крестиком».
Но почему в честь Сары проводили митинг в церкви, в которую она никогда не ходила? Погибло девять человек, не включая стрелявшего. Не только Сара. Я даже была уверена, что в ту церковь ходили две другие жертвы – Бренна Дюваль и Эйден Страуд. Почему не в их честь?
И разве уместно сейчас проводить молодежный митинг?
Не забывайте, что это произошло вскоре после моего первого срыва из-за новостей в Интернете, когда мама изо всех сил старалась держать меня подальше от новостей. После стрельбы я лишь несколько раз выходила из дома. Я пока не виделась с Денни или Эшли. Майлс не забирался ко мне на крышу. И я только что столкнулась с Иден на похоронах Сары и Рози.
Я была полностью изолирована, и ничто не имело для меня значения в этом мире после стрельбы, особенно эта листовка.
– Все купила, – сказала мама, присоединившись ко мне у доски. – Поехали домой, детка.
Я показала на листовку, на лицо Сары.
– Что это?
Она взглянула на него и быстро отвела взгляд. Она что-то знала. Я поняла это по тому, как опустились уголки ее губ, как потемнели ее карие глаза. У нас был один цвет глаз, и я помнила слова Сары о том, что при вранье цвет радужки у меня менялся.
– Не волнуйся насчет этого, – сказала мама. – Давай просто поедем домой.
Она попыталась положить руку на мое плечо, но я отстранилась.
– Что это такое, мам? Почему какая-то церковь проводит в честь Сары молодежный митинг?
– Мы можем обсудить это в машине.
– Нет! – Я топнула ногой, как ребенок. Очень разозлилась. Так сильно, что она еще раз попыталась обнять меня. Я не хотела, чтобы она что-то скрывала. Хотела знать все. Даже если будет больно. Даже если для меня это плохо.
– Лиэнн.
– Скажи мне!
Я крикнула так громко, что покупатели остановились и посмотрели на нас. Стоящий в нескольких метрах от нас кассир поднял бровь, явно гадая, стоит ли ему как-то отреагировать.
Мама махнула ему рукой, затем схватила меня за локоть и вывела за стеклянные двери, над нашими головами противно звякнул колокольчик. Как только мы оказались на улице, я скинула с себя ее руку и вся сжалась, отказываясь двигаться дальше, пока она не объяснит, почему фотография моей лучшей подруги, которую она ненавидела, висела на доске объявлений и почему сделали акцент на цепочке с крестиком.
Мама вздохнула и провела рукой по волосам.
– По всему штату проводят митинги в память о Саре, – смиренно ответила она. – Вот и все.
– Но почему?
Мама пожала плечами.
– Зачем церкви что-то делают? Ты спрашиваешь не того человека.
Отсутствие у меня тяги к религии связано с моей мамой. Она росла баптисткой, но после того, как к ней отнеслись прихожане, когда она забеременела мной в шестнадцать лет, она потеряла интерес к организованной религии. Я до сих пор, честно говоря, не знаю, то ли она потеряла веру в высшие силы, то ли только в церковь. Она не любит это обсуждать. Всегда говорит, что ее отношения с Богом – только ее дело.
– Но почему Сара? – спросила я. – Почему только Сара? И что за ерунда с этим крестиком?
– Я… я думаю, это из-за того, что произошло в уборной, детка.
– В уборной?
Она закусила нижнюю губу. Еще одна наша общая мимическая черта.
– Многие говорят о том, что Сара… что она сказала ему. – Моя мама ни разу не произнесла имя стрелявшего вслух. – Полиция нашла на месте преступления ее цепочку с крестиком. И учитывая, что он спрашивал ее перед смертью, во что она верила, а она дала ему отпор…
Она замолчала и со слезами на глазах посмотрела на меня. Уверена, я выглядела изумленной. Или, возможно, бледной. Мне стало тошно. И я была сбита с толку. В тот день на Саре не было цепочки. И в уборной, когда началась стрельба, она никому, кроме меня, не сказала ни слова.
Но мама, похоже, решила, что выражение моего лица что-то значит. Попыталась броситься ко мне и обнять, но я увернулась.
– Прости, – сказала она и, вытерев глаза, обхватила себя руками. – Все разговоры об этом… Не могу представить. Прости. Нам не обязательно… Ли?
Я уже понеслась прочь от магазина, к парковке. Не хотела ее объятий, слез или объяснений насчет Сары. Не хотела превращать все в смерть в своей голове. Не хотела, не хотела, не хотела.
В тот день я не думала о том, как началась эта история. Или с чего. Даже не подумала о Келли Гейнор. Я могла лишь думать о том, что ненавидела все в этом мире. Эту реальность после стрельбы. Мой разум смеялся надо мной. Мама сводила меня с ума.