СЕРГЕЙ БУРТЯК – за его плечами хороший жизненный опыт, достаточная культура. Пишет короткие психологические, с элементами фантастики рассказы, хорошо чувствует слово. Практически поступая в институт, он уже представил книгу добротной прозы.
ОЛЕГ СМИРНОВ – рассказы его пестроваты, сплошь чернуха, от которой мы порядком устали. Выручает некоторая ироничность, умение со вкусом пошутить. Умеет трудиться. С ним интересно работать.
МАРИНА РУСИНОВА – для прозы даже слишком молода, ей всего 22 года. Упорна, способна и крепко ухватывает живые картинки быта. Грешит натурализмами, но я в нее верю.
ДМИТРИЙ СОРОКИН – он боек, несколько натуралистичен и как-то слишком серьезен. Усидчив, много работает. Его поиски в прозе (повести, рассказы) хоть и пестроваты, но мне нравятся.
ДМИТРИЙ СОЛОВЬЕВ – изящен, ироничен, достаточно владеет словом; его сатирическую повесть об одном реально существующем политике (он сопровождал его в роли переводчика за границу) мы брали для публикации в альманахе, но не хватило места. Сейчас заканчивает большую работу (роман?), надеюсь, такую же интересную.
КИРИЛЛ ТАХТАМЫШЕВ – достаточно мастеровит, он пришел в институт с очень большой и серьезной работой (15 п. л.), которая, при некотором старании, может быть доведена до кондиции и предложена в какой-нибудь литературный журнал. Чувствует слово, обладает живым воображением и юмором.
Вот, кратко, о моих молодых друзьях, которых я предлагаю вниманию приемной комиссии Союза писателей.
Я сознаю, что это еще не то вино, которое перебродило и выстоялось, и в наше бы время, в шестидесятые, когда мы были призваны в Союз, потребовались бы более основательные доказательства творческой потенции авторов. Хотя сейчас уже многих из принятых тогда никто, по совести, не смог бы вспомнить. Был лишь один случай «щипачевского набора», когда приняли Ахмадуллину, Мориц, Курлата и еще несколько человек без книжек, и не ошиблись.
Давайте и мы рискнем. Ставить на молодых, ищущих и дерзающих, выгодно со всех точек зрения. Внимание Союза подкрепит их силы и поможет им в творческом становлении. Они же омолодят и усилят Союз. И, как говорят, с Богом!
Отзыв на дипломную работу Анны Мироновой «Сказки и истории»
Хотелось бы сразу отметить, что названная работа представляет собой не просто сборник сказок и историй. Особенность предлагаемого жанра в том и состоит, что истории и сказки, то есть реальность и фантазии, довольно искусно совмещены в каждом или почти каждом рассказе автора. В этом плане характерна последняя работа Анны Мироновой «Два билета на Луну, или Героический Севастополь в конце двадцатого века». С одной стороны, нам показаны истинно героические будни легендарного города, существующего без света, без воды, без тепла, где мечется по своим безнадежным делам насквозь простуженная несчастная героиня, с другой – чудное появление в повествовании странного продавца с билетами на Луну. Можно, наверное, представить, что обе половины рассказа могли бы существовать вполне самостоятельно, Севастополь, скажем, отдельно, сказка про лунный билет отдельно. Но тогда исчезает объемная, цельная картина мира, состоящего не только из так называемой чернухи, но и светлого, пусть сказочного начала, без которого ни наша героиня, ни ее друзья, ни жители промороженного и полуголодного города не смогли бы просуществовать и дня. В конечном итоге мир и в самом деле может спасти только красота. Понятно, что я говорю про душевный, довольно растерзанный мир нашей героини. И не случайно лунный билетик, который она получает на обратную дорогу, и запрятанная в паспорт, опять же на обратную дорогу в Москву, бумажка в сто долларов, при их параллельном существовании, дают возможность еще раз оценить неравнозначность двух, явно несовместимых, но волей искусства совмещенных миров. Доллары, безусловно, реальней, лишь они позволят перенестись нашей героине домой. Но только лунный билетик позволит ей восстановить внутренний мир после всего перенесенного.
С ночным светилом у лирической героини сборника отношения вообще глубоко личностные. В крошечном рассказе-эссе «Лета свет» (он возникает как запев всего сборника) ощущение лунного света передано особенно предметно и чувственно. «…Скошу глаза влево и немного вниз – собственный сосок кажется центром мироздания, этаким полюсом, потом крупная рябь ребер, сколько их там у меня, поди сосчитай, потом спокойное озеро живота, крутобедренные берега… И все это лунным светом полито щедро из окна. От пальцев ног до колен – серебром, потом выше – мягче, легче, белым дымом. Даже лунный луч летом – ласковый и нежный. Зимой он колется, тело в его свете чужим становится, безразличным, искусственным…» И т. д.
Рассказ в полторы страницы настолько поэтичен и целен, что его можно цитировать целиком. Это песнь о любви. Хотя в нем присутствует пронзительная нотка, тонкий намек, что, возможно, речь-то идет о любви неподтвержденной, невостребованной. «…Ты весь в этой луне, весь светишься, недоступный, неизвестный. Осторожно, ползком из постели, быстро в джинсы и свитер, ботинки на босу ногу уже в лифте… бегом от него, от света лунного летнего… Вернусь через пару минут, часов, ночей, тысячелетий, просочусь тихо в дверь, не скрипнув, не зашуршав ничем. Сброшу одежду и, вздохнув, быстро ладонями по нему пробегусь – все ли по-прежнему, он ли? Удостоверившись, как в родной пристани, улягусь головой ему на живот, удобно калачиком свернувшись. Он сонную руку на мое плечо положит…» Вот и следующий за ним рассказ: «О ревности и о вине» можно считать поэтическим продолжением первого. «Вино обманет вас и жечь вам будет нервы, уйдет тайком из ваших вен и не оставит жизни без себя…» Я не могу до конца объяснить себе, как это сделано. Но в том, что это сделано средствами поэзии, не сомневаюсь. В полустраничной истории «Без названия» совершается чудо встречи двух влюбленных, которые угадали на улице друг друга, хотя увиделись в жизни впервые. «И она его не направляла, он сам догадался, где она живет. И, когда в лифте он, молча и не глядя, нажал кнопку ее этажа, она улыбнулась именно той улыбкой, которой он бредил всю жизнь. И они услышали друг от друга те слова, которые мечтали услышать от кого-нибудь все эти долгие годы…»
Надо еще отметить, что легкий юмор, а скорей самоирония, придают рассказам особый колорит. В рассказе тоже фантастическом, но и достаточно реальном, герой приглашает друзей… «на торжественную церемонию своих похорон», наблюдая при этом бурное веселье гостей, способных из трагических обстоятельств устроить себе приятный праздник.
Под занавес упомяну еще одну сказку, где действие происходит в искусственном городе, состоящем из неона и холодных зеркал, и где чудом пророс бледный, но настоящий, живой цветок. И, как все живое, стал искать в окружающем его мире хоть какую-то крошечную, но живую букашку. Герой рассказа, заметив «отчаянного пришельца из времен солнца», приносит ему во спасение пластиковый пакет с вполне приличным, как сказано у автора, заменителем воды. Но с удивлением обнаруживает, что цветок уже приспособился к этому миру и сам стал искусственным, с зеркальными лепестками. «Прижился путешественник. А еще говорят, что мы скучно живем…» – подумал я и поставил пакет с водой возле цветка, – а вдруг еще один храбрец появится…» «Я» – это герой рассказа, и «я» безусловно авторский голос. Не могу не отметить, что часть сказок («Заяц под мостом», «Несчастный червячок» и т. д.) представляют собой лишь эскизы, наброски не прописанных пока что эпизодов. Но присутствие в последней сказке героя, который, невзирая на холодную искусственность мира, не оставляет надежды на появление «пришельцев из времен солнца», дает мне повод говорить об авторе и его сказках с оптимизмом. А если честно, я и сам, несмотря на обилие вокруг искусственных цветов, готов еще верить в живые цветы искусства. Анна Миронова, да и не только она, помогают не терять этой веры.
Отзыв На дипломную работу Евгения Тюрина «Рассказы»
Один из циклов представленных в дипломе рассказов называется так: «Ужасный край чудес», там что-то о бомжах, которых ловят, запихивают в мешок и тащат в милицию, и некоторых странных превращениях, которые нам предлагает наша фантазия.
Но достаточно при этом взглянуть за окно, и мы можем убедиться, что все чудеса взяты оттуда, с улицы, из нашей жизни, и все мы в какой-то мере наблюдаем эти «ужасного края чудеса» и даже в них участвуем. И я вполне допускаю, что автор мог обозначить таким названием целиком свою дипломную работу.
В одном из рассказов живая мышь каким-то образом попадает в запаянную колбу лампочки и там даже ворочается, мешая ее свечению.
«Это невозможно. Этого не может быть», – говорит испуганная странным зрелищем героиня рассказа.
Ну, тогда спрашивается, а может ли быть так, чтобы муж лежал под окном у бывшей своей жены и ее нового мужа, а ему бы выносили из жалости выпить?
Или бывший актер устраивал из своих собственных похорон спектакль?
Кстати, в упомянутом рассказе про бомжа («Без названия»), рассказывающего случайному встречному о своей жизни, есть маленькая репличка слушателя (по-видимому, он и автор), на которую можно и не обратить внимания, да и звучит она несколько старомодно: «Мне стало стыдно». Стыдно выслушивать, выпытывать, смотреть в глаза.
Отчего же стыдно?
Да от всего. Оттого, что страдают люди, наверное, не самые худшие среди нас, и оттого, что мы бессильны им чем-то помочь.
Как-то это нетипично для героя из нынешней жизни, зато сродни лучшим образцам русской словесности, например Достоевскому, все те же «бедные люди», наделенные излишне больной совестью и жалостью к обездоленным.
Иван, его именем назван рассказ, человек с завода полимеров, который отдал всей этой убийственной химии свои зубы, здоровье, жизнь, крадет из кладовой краску, обменивает на два пузыря, выпивает на прощание и ныряет в воду, оставив странную записку: «В смерти моей, это самое, не нуждаюсь».