– Вы имеете в виду предупреждение, которое внесут в её личное дело? – спросил я, надеясь, что всё правильно понял. Я сказал себе, что это не страшно. У меня не было выбора.
– Нет… ну, в общем-то, да, и это тоже. Но я сейчас о более серьёзной проблеме – неизбежной негативной реакции. К сожалению, такое временами случается, хотя это весьма несправедливо.
– Реакции? Какой, например? Мы говорим о социальной реакции?
– Да. Со стороны других учеников. Её одноклассников, – прокашлявшись, сказал Квортерман. – Такое поведение несправедливо, но более чем вероятно. Уже были случаи.
– Хотите сказать, Финч – большая шишка? И в школе к Лиле станут хуже относиться? – Я вновь занервничал, тон стал напряжённее.
– Я бы так не выразился, конечно, но да, репутация Лилы окажется под угрозой. И, конечно, история с этим фото ещё больше подольёт масла в огонь. Вы и ваша дочь готовы к возможным неприятностям?
– Да, – сказал я. – Во-первых, фото и так все видели. Сами знаете, как быстро распространяются сплетни. Уверен, о нём уже знает вся школа. Во-вторых, Лила совершила глупость, когда перебрала с алкоголем, но не сделала ничего такого, чего следовало бы стыдиться. Стыдно должно быть Финчу. Фото больше говорит о нём, чем о ней. Надеюсь, Виндзор сумеет внушить эту мысль всем ученикам и студентам.
– Я вас понимаю, Том. Я всё понимаю, – сказал мистер Квортерман. – И поверьте мне, я ни в коем случае не пытаюсь вас отговорить. Я просто хочу, чтобы вы знали: мы оба хотим поддержать Лилу… Я хочу лишь удостовериться, что вы готовы к возможным последствиям.
На секунду я представил себе умоляющий взгляд дочери и почувствовал сомнения. Но вслед за этим вновь увидел фото и грубые, жестокие слова и сказал себе: я всё делаю правильно.
– Да, – ответил я. – Готов.
Когда я забирал Лилу из школы, она не смотрела на меня. Прежде чем я решился признаться, она, не отрывая взгляд от окна, пробормотала:
– Пожалуйста, скажи мне, что родителей Финча вызвали в школу не из-за тебя.
Съехав с обочины, я глубоко вздохнул и ответил:
– Да, я позвонил мистеру Квортерману, Лила. Но он уже видел фото.
– Вау, – резюмировала она в своей самой любимой и моей самой нелюбимой форме. – Просто вау.
– Лила, я должен…
– Какая разница, папа, – сказала она. – Просто забудь. Ты ничего не понимаешь. Лучше даже не пытаться это тебе объяснить.
– Не знаю, о чём ты, – честно ответил я, – но вот что скажу: я сделал это ради тебя. И если ты не понимаешь, значит, я в самом деле сделал что-то не так.
Мы остановились на светофоре, я повернулся и увидел её профиль – она не хотела на меня смотреть. Я понял, что она всерьёз обиделась и теперь не скоро вновь захочет со мной разговаривать. Я уже сталкивался с таким бойкотом в прошлом году или около того, и, в общем-то, её тактика мне нравилась. Это лучше, чем ругаться, а напряжение со временем спадёт, и всё само встанет на свои места.
Поэтому в тот вечер я оставил её в покое, позволил не ужинать, зная, что в конце концов она всё равно проголодается и выйдет из комнаты. Следующим утром я тоже не давил на неё и по дороге в школу слушал новости, не пытаясь завести разговор. Но вечером, за китайской едой, по-прежнему не дождавшись от Лилы ни слова, я сломался. Я сказал ей, чтобы она перестала дуться и что ей ещё повезло – я ведь не наказал её за пьянство.
– Хорошо, папа, – сказала она с вызовом. – Хочешь, чтобы я снова с тобой говорила?
– Да, – ответил я. – Хочу.
– Хорошо. Тогда вот что я тебе скажу. Я тебя ненавижу.
Её слова были как удар в живот, но я постарался не подавать вида.
– Не думаю, что ты меня ненавидишь, – пробубнил я, набив рот жареным рисом с креветкой. Лила отложила палочки и посмотрела на меня.
– Именно сейчас я тебя просто ненавижу, папа.
Уточнение – именно сейчас — меня немного успокоило, и я сказал, что это пройдёт.
– Нет, не пройдёт. Я нисколько не сержусь на то, что ты влез в мой телефон – хотя это тоже дерьмово. – Она сделала паузу, очевидно, ожидая совета следить за языком, и когда его не последовало, продолжала:
– Но за такое я тебя никогда не прощу. Это моё дело, а не твоё. Я тебя просила — я тебя умоляла не вмешиваться. Не рассказывать всей школе…
– Мистер Квортерман и так знал, Лила, – сказал я.
– Какая разница. Я просила тебя не раздувать скандал… но ты всё равно раздул. Ты просто разрушил мою жизнь.
Я посоветовал ей не драматизировать.
– Я не драматизирую. Ты знаешь, насколько хуже всё стало из-за тебя? – спросила она. – Такая хрень постоянно творится в школе. Потом это всё просто… сотрётся.
– Фото не сотрётся.
– Ты понял, что я имею в виду, пап! Жизнь не стоит на месте. Но из-за тебя все зациклились на этом фото. И все его видели! Вообще все! А Финча Браунинга могут исключить!
– Вот и хорошо. Рад слышать. Так ему и надо.
– Что? Нет, папа. Если его исключат, он не поступит в Принстон.
– В Принстон? – спросил я с отвращением. – Этот засранец собрался в Принстон?
– О господи, папа! – закричала она. – Ты не понимаешь!
– Нет, это ты не понимаешь, – ответил я, думая, до чего же она сейчас похожа на мать. Глаза Лилы всегда напоминали мне о Беатриз, но когда она злилась, была похожа на неё один в один. Я имел неосторожность сказать ей об этом и тут же пожалел. В такой кипучей смеси только этого и недоставало.
– Забавно, что ты вспомнил маму, – сказала она, скрестив руки и с вызовом глядя на меня.
– И почему же?
– Потому что я говорила с ней об этом.
– Да ну? – буркнул я. – И как себя чувствует наша мамочка? Записала альбом? Получила кучу главных ролей? Третий раз выходит замуж?
– Да. Два пункта из трёх. У неё всё хорошо. Очень хорошо.
– Отлично, – сказал я. – Просто супер.
– Да. Приглашала меня в гости.
– А где она сейчас? – спросил я, хотя и знал, что она в Рио, судя по обратному адресу, нацарапанному на открытке, которая валялась в комнате Лилы.
– В Бразилии, – подтвердила Лила.
– Хорошо. Но у тебя нет паспорта. И оплачивать эту поездку я не буду.
– Над паспортом я сейчас работаю. А билет купит мама, она так сказала.
Я невесело рассмеялся.
– Правда? Очень мило с её стороны. Скажи ей, что с финансовой поддержкой она опоздала лет на десять. – Я поднялся и понёс посуду в раковину.
Лила ничего не ответила, и я расстроился ещё больше.
– Эй, у меня отличная идея! – сказал я, возвращаясь за стол. – Может, отправишься к ней на всё лето? Раз уж твоя жизнь здесь разрушена и ты меня ненавидишь.
Я не хотел говорить эти слова – нисколько! – и пожалел о них, едва они сорвались у меня с языка, прежде чем увидел боль в глазах Лилы.
– Хорошее предложение, пап. – Она кивнула. – Спасибо, что разрешил. Так и скажу маме.
– Потрясающе! – воскликнул я, выходя из кухни. – Только сначала помой посуду. Мне осточертело делать всё самому.
Глава восьмаяНина
– Как, по-твоему, всё прошло? – шёпотом спросил Кирк, когда мы шли к парковке после встречи с Уолтером.
– Ужасно, – ответила я, хотя этого слова было недостаточно, чтобы описать глубочайшее разочарование, граничащее с ощущением полной безысходности.
– Да вообще. Пафосный, как чёрт. Напыщенный, самодовольный… типичный либерал, – пробормотал Кирк, зашагав быстрее.
– Что? – изумилась я, хотя после всего пережитого меня, казалось, уже ничего не могло удивить.
– Уолт, – уточнил Кирк. – Он просто отвратителен.
Я ускорила шаг в такт его размашистой, сердитой походке.
– Не Уолт, а Уолтер.
– Да какая разница.
– И судить будут не Уолтера, а Финча.
– Ну, пока не судят, – сказал Кирк, когда мы дошли до машин.
– Но будут… думаю, это очевидно. – Я открыла дверь, положила сумочку на пассажирское сиденье и посмотрела мужу в глаза.
– Да, – ответил Кирк. – И это дерьмово. Квортерман уже сделал свои выводы. Хотя как директор он должен придерживаться нейтральной позиции. Финч – тоже его ученик. И к тому же свой.
Своими называли детей, поступивших в Виндзор сразу после детского сада – это отличало их от тех, кто перешёл сюда в средних или старших классах. Я всегда гордилась, что Финч в числе первых – это давало некую особую причастность, но когда услышала эти слова в таком контексте, меня покоробило. Смысл был ясен – Финч больше связан с Виндзором, чем Лила, и это даёт ему особые преференции.
– Верно. Но у него нет оправданий. Никаких, – сказала я. – Это, кажется, очевидно.
– Хорошо, Нина, – ответил Кирк. – У него нет оправданий. Но он признался и извинился. И за такое не исключают. Тем более после стольких лет безупречного поведения. Это всего лишь одна глупая ошибка.
– Думаю, другие с тобой не согласятся, – сказала я, задавшись вопросом, что же Кирк полагает заслуживающим исключения. На мой взгляд, поступок Финча был хуже списывания на экзамене, пьянства на территории школы или участия в драке – исключение полагалось за всё вышеперечисленное. – И не мы решаем. Решает Виндзор.
– Ну, я не позволю, чтобы судьба Финча была в руках кучки полоумных левацких академиков.
Я закусила губу, села в машину, чувствуя на себе взгляд мужа, побуждающий ответить.
– Не думаю, чтобы у тебя был выбор, – наконец сказала я, подняв на него глаза.
Одно из любимых заблуждений Кирка – считать, что всё находится под его контролем, и хотя прежде эта черта казалась мне привлекательной, теперь я чувствовала к ней едва ли не отвращение. Я собиралась закрыть дверь машины, но Кирк придержал её рукой.
– Можно тебя попросить?
Я приподняла брови.
– Ничего не делай… никому не говори. Даже Мелани.
– Мелани и так знает, – сказала я, вспоминая наши бесконечные разговоры с того субботнего вечера. Отчасти она чувствовала виноватой в случившемся и себя, а ещё волновалась, что вся эта история может сказаться на её сыне. Ведь это Бью устроил вечеринку, а они с Тоддом, сами того не желая, оплатили алкоголь.