– Я знаю, что мы друзья, Донна. Но на бизнес наша дружба никак не влияет, – ответил Кирк холодно и сухо.
Я помню, как была поражена, и вместе с тем ничего удивительного тут не было. Точно так же Кирк относился к чаевым. Он любил оставить на чай смехотворную сумму, а то и вообще ничего, если обслуживание ему не нравилось. Все усилия персонала понравиться ему были тщетны; некомпетентность есть некомпетентность, заявлял он. В конце концов Донна расплакалась, как плакали некоторые официантки. Кирк был непреклонен.
Несколько дней я ждала, что он раскается, но дождалась лишь негодования. Как посмел Чак прислать сюда Донну? Что за бесстыдные попытки манипулировать? Он все эти годы платил Чаку приличную зарплату и больше ничем ему не обязан.
– Но у нас же теперь столько денег, – убеждала я. – Почему не дать им хоть немного? Тысяч сто?
– Господи, ну зачем? Почему я ему что-то должен? Капитал-то мой, вот и всё.
Я заметила, что он сказал «мой», а не «наш», и мне стало не по себе. Вообще, чем больше денег Кирк зарабатывал, тем чаще называл их своими деньгами. Но я сказала себе: это неважно. Главное, что он всегда думает обо мне и о Финче.
Я провела параллель между этим эпизодом и тем, что происходило сейчас. На первый взгляд всё было так же. Наша семья всё ещё оставалась на первом месте.
Но когда Финч вновь встал на светофоре, я подумала: разница всё же есть, и весьма значительная. В ситуации с Чаком Кирк действовал в установленном порядке. Закон есть закон. Правила есть правила. Но те же самые принципы были отброшены, как только начали мешать интересам Кирка. Внезапно всё стало уже не таким чётким, чёрно-белым; стали проявляться серые пятна. По мнению Кирка, Финч был хорошим мальчиком, всем своим хорошим прошлым заслужившим возможность уйти от ответа. Он заработал бесплатную путёвку в жизнь – или, лучше сказать, путёвку в жизнь за пятнадцать тысяч долларов.
– А когда папа вернётся домой? – спросил Финч, очевидно, тоже всё это время думавший о Кирке.
– Сегодня после обеда, – сказала я, вынув телефон из сумочки, чтобы посмотреть, во сколько прилетает самолёт, и увидела сообщение от Кирка:
Привет, что у нас на сегодня?
Да вроде ничего, – ответила я.
Думаю остаться тут ещё на ночь. У меня мигрень, надо отлежаться. Прилечу завтра ранним рейсом.
Хорошо. Поправляйся.
Я подумала: вот и хорошо. Можно чуть оттянуть неприятный разговор о Томе и деньгах. Я поделилась новостями с Финчем, он только кивнул.
– Папа знает, что вы с Полли расстались? – спросила я.
– Не помню, – сказал он. – Кажется, я ему не рассказывал.
– А с ней ты говорил?
– Да так… блин, мам, она чокнутая.
Я напряглась. Я уже давно заметила, как поступают все мужчины (и, очевидно, мальчишки тоже) после расставания. Называют своих бывших чокнутыми. Поливают их грязью, рассказывают всем, что им только чудом повезло отделаться от таких стерв. Джули однажды сказала мне, что мужчины часто говорят так после развода, как бы оправдываясь за собственные проступки. Одна из форм мизогинии.
– Не говори так, Финч, – попросила я.
– Прости, мам. Но ты многого не знаешь. Она настоящая сука.
– Финч! – воскликнула я. – Нельзя так говорить о девушках! Это унизительно.
Мне хотелось добавить: неужели история с Лилой ничему тебя не научила? – но я сдержалась. Мы и так слишком много о ней говорили, чтобы сводить к этому разговор на другую тему.
– Прости, мам, – вновь сказал он, сворачивая на нашу улицу. – Просто я больше её не уважаю. Понимаешь?
– Да. – Я кивнула. – Я понимаю, как это бывает.
Когда мы приехали домой, Финч заглянул ко мне в кабинет.
– Слушай, мам, можно я сегодня смотаюсь кое-куда? В клубе «12th&Porter» будет концерт, приедет Люк Брайан[21]. Я знаю, что под арестом, но после такого разговора с Лилой и… всей этой фигни с Полли мне просто необходимо оттянуться. Пожалуйста, мам!
Я не знала, что ответить. Умом я понимала – лучше не надо, но сердце говорило – почему бы и нет. Мы сегодня столько сделали…
– Не знаю, Финч, – пробормотала я.
– Можно я хотя бы позвоню Бобу? – спросил он. Боб Тейт, знакомый брокер Кирка, который мог достать не только билет на любое шоу или спортивный матч в последнюю минуту, но и VIP-пропуск, и всё, чего Кирку было угодно. – Спрошу, есть ли билеты?
– Как думаешь, сколько они стоят? – Мне очень захотелось, чтобы он получил хоть какое-то представление о деньгах.
– Ну не знаю, – ответил Финч, глядя в телефон и что-то набирая. – Ну, может, пару сотен за билет, клуб-то маленький.
– Пару сотен за билет? – Я была поражена не столько самой ценой, сколько тем, как спокойно Финч об этом говорит. Я чуть было ему не отказала, но решила пойти на компромисс.
– Ладно, можешь сходить куда-нибудь, но только выбери удовольствие подешевле.
– Хорошо, мам, – сказал он разочарованно.
Мне стало грустно. Радовать Финча было куда приятнее, и обычно я придерживалась простой философии: зачем отказывать, когда можно не отказывать? Конечно, Кирк тоже был сторонником этой философии, и в итоге мы не отказывали сыну ни в чём, сколько бы это ни стоило. Кирк всегда говорил: почему мы должны исходить из суммы? Если мы можем без проблем купить Финчу машину за восемьдесят тысяч долларов, зачем покупать за сорок, которая понравится ему куда меньше?
Теперь мне вспомнился этот разговор по поводу машины и многого другого. Я вспомнила свои бессильные аргументы. Он не должен получать такие подарки как должное… Он должен на них заработать… Если он уже сейчас так высоко ставит планку, что будет дальше? И, наконец, должна быть разница между привилегией и нормой. Все эти аргументы оказались столь же малоубедительны для Финча, как и для его отца. Почему Финч, восемнадцатилетний юнец, решил, что может быть на короткой ноге со знакомым брокером отца? Почему вообще не думает о деньгах, хотя сам ещё ни цента ни заработал?
Финч что-то допечатал и вновь посмотрел на меня.
– Хочу постричься… если ты, конечно, не возражаешь, – добавил он с апломбом.
– Следи за языком, – посоветовала я, хотя и знала, что мой совет несколько запоздал.
– Хорошо, мам. – Он сунул телефон в задний карман и вышел.
Часа через три он вернулся, такой же обросший, как ушёл.
– Я думала, ты ходил стричься. – Меня рассердил его растрёпанный вид, но ещё больше – враньё.
– Там было полно народу, – сказал Финч, имея в виду парикмахерскую на Белль-Мид, куда ходил всегда. – Я ждал, и ждал… и наконец ушёл.
– Ты ждал три часа? – там могло быть полно народу, но не до такой же степени.
– У меня были ещё кое-какие дела… А потом я сходил в клуб, поиграл в футбол с Бью.
– Вот как? – сказала я.
– И знаешь что? У него уже есть билеты на Люка Брайана. И он меня пригласил.
– Да ты что? – Я подумала: тут либо не обошлось без Мелани, либо Финч и Бью заранее всё спланировали. Ещё я подумала, что Бью за вечеринку не посадили под домашний арест. Его вообще никогда не наказывали.
– Ага. Ну так можно мне пойти?
Мне всё ещё хотелось отказать ему – всё это мне не нравилось. Но я уже дала понять, что меня смущает лишь цена билета, а этот вопрос был решен.
– Ну пожалуйста, мам? – Финч крепко обнял меня. – Только один раз?
Я вздохнула и сдалась.
– Ладно. Но завтра наказание вновь вступит в силу.
– Само собой. – Финч улыбнулся и снова принялся что-то печатать.
Я громко кашлянула, желая, чтобы он посмотрел на меня.
– А больше ничего сказать не хочешь? – спросила я, вроде бы ненавязчиво, но решительно намекая как важна благодарность.
– Ой, да! – воскликнул он. – Спасибо, мам. Я тебе так благодарен.
Я кивнула и шагнула вперёд, чтобы его обнять, чувствуя себя несколько неловко – мы уже давно не обнимались.
– Пожалуйста, солнышко, – сказала я. – Я тебя так люблю.
– И я тебя люблю, мам.
Он попытался вырваться из объятий, но я удержала его ненадолго, чтобы прошептать:
– Пожалуйста, веди себя хорошо. Больше никаких глупостей.
– Больше никаких глупостей, мам, – повторил он. – Обещаю.
Глава пятнадцатаяТом
Я никогда не ходил к психотерапевтам – не потому, что не верю в пользу этого мероприятия, а скорее потому, что не могу себе его позволить. Хотя лучше будет сказать, что на свои скудные доходы я позволю себе что-нибудь другое.
Однако несколько лет назад я имел удовольствие пообщаться с бывшим мозгоправом. Эту пожилую эксцентричную вдову зовут Бонни, и я строил её внукам дом на дереве. Спустя пару недель выяснилось, что её бюджета не хватит на жилище Робинсонов[22], и она предложила услугу за услугу. Сначала я согласился просто из вежливости – не оставлять же дом полудостроенным, но вскоре мне стали нравиться наши сеансы.
Мне нравились её откровенные вопросы, на которые я мог отвечать, не отрываясь от работы – это казалось мне эффективнее, чем лежать на кушетке и рассказывать то же самое. Речь зашла о Беатриз и Лиле, о трудной жизни отца-одиночки. Потом мы плавно перешли к теме женщин. Бонни поинтересовалась, почему я больше не хочу ни с кем встречаться, попросила рассказать о прошлых влюблённостях и о первом сексуальном опыте – о том, где, когда и с кем я лишился невинности.
Я выложил ей всё, вновь вспомнив лето, в которое мне исполнилось пятнадцать и в которое мой приятель Джон нашёл нам работу в клубе Белль-Мида. Мы с Джоном жили на одной улице, и он воспитывался примерно так же, как и я, то есть ему негде было пристраститься к гольфу. Но он почему-то страстно полюбил эту игру и всё, что с ней связано. Я относился к ней довольно безразлично, но работа в клубе была непыльной и прилично оплачивалась. Всё, что мы должны были делать – подносить мячи, убирать поле и протирать клюшки. Как ни странно, ребята постарше, которые занимались тем же самым, были чернокожими. Мы слышали, что это потому, что члены клуба не хотят, чтобы их дочери влюблялись в прислугу. Такой подход был явно расистским, но мы с Джоном к тому же сочли его личным оскорблением – почему же они не боятся, что их дочери влюбятся в нас, таких прекрасных белых мальчишек?