– Может, хочешь чего-нибудь выпить? Кофе? Чаю с сахаром? Бокал розового?
В общем-то, немного кофеина мне не помешало бы, но я не хотела упускать момент. Я хотела, чтобы мы сидели где сидим столько, сколько это возможно.
– Нет, спасибо, – вновь сказала я. – А где Адам и девочки?
– Ушли за покупками. Я написала им огромный список.
Я улыбнулась и поблагодарила её, зная: она сделала это ради меня и, может быть, отменила все свои сегодняшние планы.
– Да не вопрос, – сказала она. – Ну, выкладывай, что случилось? Я так понимаю, опять по поводу Финча?
– И да и нет, – ответила я и рассказала ей обо всём. О нашей встрече с Томом и Лилой. О том, как Финч извинился. О билетах на Люка Брайана. О вранье Финча. О вранье Кирка. Вообще обо всём.
– Сукин сын, – прошептала Джули. – Я так и знала.
Кажется, она хотела сказать что-то ещё столь же нелестное, но я подняла руку и сделала знак молчать.
– Да. Но если честно, это ещё не самое худшее. Это просто к тому… какой он муж и отец. Каким человеком он стал. И вообще… Мне кажется, измена – только один из признаков… и я больше не могу.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она мягко.
– Я имею в виду… мне кажется, я хочу с ним развестись, – сказала я.
Ни один мускул не дрогнул на лице Джули. Казалось, она этого ждала.
– Ладно. Давай подумаем. У тебя есть доказательства – сообщения, там, чеки?
– Нет. Только случайный звонок и то, что рассказал Том. Я знаю, это лишь догадки, но ещё я чувствую. Очень сильно чувствую.
– И это тоже важно, – сказала она. – Но всё-таки мне кажется, тебе нужен частный детектив. Я знаю одного из Нэшвилла, он очень крутой.
Я покачала головой:
– Доказательства мне не нужны. Я и так знаю, что он делает.
– Да, но всё равно. Все связи в Теннесси строятся на принципе личной виновной ответственности.
– И это значит…
– И это значит, что факт измены определённым образом скажется на решении суда. К тому же это неплохой метод воздействия. Кирк всегда волнуется о том, какое впечатление производит на людей.
– Увы, нет. – Я покачала головой.
– Ну хорошо, на некоторых людей. Поэтому он и занимается своей сраной филантропией.
– Может быть, – сказала я. – Но люди готовы простить ему что угодно… только из-за денег. Они любят его за деньги.
– Я знаю, – ответила она, – и это отвратительно.
Мы молча покачивались в креслах, глядя на лужайку перед домом – аккуратный квадрат газона, прекрасную магнолию, ряд кустов белой гортензии, высаженной у крыльца. Пейзаж был таким простым, что напоминал детский рисунок, вплоть до жёлтой бабочки, порхающей возле нас над цветком. Я знала – Джули, как и я, следит за её полётом в лучах солнечного света.
– Так ты будешь моим адвокатом? – спросила я.
Джули вздохнула.
– Я не знаю, Нина…
– Что значит – ты не знаешь? Ты моя лучшая подруга, ты адвокат по расторжению браков. – Я невесело рассмеялась.
– Я знаю. И я с радостью возьмусь за твой случай. – Я заметила, что она не просто так произнесла слово «радость». – И, конечно, я справлюсь. Но, может быть, ты захочешь птицу поважнее?
– Поважнее? – удивилась я. – Да ты что, Джули? Какая птица важнее тебя?
– Тоже верно. – Она улыбнулась мне. – Но ты понимаешь, что я имею в виду. Есть юристы, которые работают с VIP-персонами и знаменитостями…
Я покачала головой.
– Нет, я хочу только тебя.
– Ну ладно. Я к твоим услугам. Всегда.
Я кивнула и сказала:
– О′кей. Что мы будем делать дальше?
– Мы наймём частного детектива… ты соберёшь все возможные данные. Информацию о финансах, выписки с банковских счетов, сведения о затраченных капиталах, список всех ресурсов. Мы пришлём ему повестку в суд, а пока делай всё возможное. Когда соберём информацию, подадим жалобу. Потом надо будет выждать шестьдесят дней, ну а дальше…
У меня скрутило желудок.
– Ты думаешь, дойдёт до суда?
– Может быть. Скорее всего.
– И соберётся много людей? Будут посредники?
– Да, – сказала она. – Но Кирк не сможет работать с посредниками, верно. Он не знает слова «компромисс».
– Да он выпадет в осадок!
– Ах, бедняжка, он решит, что его предали, – процедила Джули. Её голос сочился нескрываемым презрением.
– Ты его ненавидишь, да?
Она долго смотрела на меня, будто пытаясь сдержать себя в руках перед лицом если не нового клиента, то старой подруги. Но всё-таки не смогла.
– Да, – ответила она, – я его ненавижу, Нина.
– И давно? – Я была уверена, что она ответит – когда Кирк продал компанию. Именно это стало поворотным пунктом.
– Хм. С того дня, как мы познакомились. Когда он сжульничал в мини-гольф.
Глядя в небо, в ту узкую полоску, которую мне было видно с крыльца, я вспомнила, как впервые привезла Кирка в родной город. У меня даже осталась фотография, как ни странно – тогда телефоны были ещё без камер. На ней Кирк, Джули, Адам и я стоим на захудалой парковке перед «Весёлым клубом любителей гольфа» на Блафф-Сити-Хайвей. Мы, трое бристольцев, в футболках и кроссовках, а на Кирке рубашка поло, брюки цвета хаки и мокасины для вождения, которые мне в то время казались обычными туфлями со смешными резиновыми шипами на подошве.
– И что он такого сделал? – Я представила, как он подталкивает мяч ногой или разворачивается чуть сильнее положенного – невинные шалости тех, кому не терпится выиграть.
– У него, разумеется, была счётная карточка, – сказала она. – И Адам поймал его на том, что он подправляет число своих ударов[28]. Отвратительный жулик.
– Ой. А ещё что?
– Какое «ещё» тебе нужно? Тебе мало этого? – Она подняла брови. – Разве это недостаточно ясно показывает его дерьмовый характер?
– Я имею в виду, что ещё ты помнишь? – спросила я, всё-таки чувствуя обиду. Не за Кирка самого по себе. За то, что его ничего не значащий поступок был принят за ярко выраженную черту характера. – Кроме мини-подробностей мини-гольфа?
– Мини-гольф, – ответила она очень серьёзно, – это метафора всей жизни.
Я улыбнулась.
– Серьёзно?
– Да. Ты только задумайся. Как ты его воспринимаешь – всерьёз ли? А может быть, слишком всерьёз? Получаешь ли ты удовольствие? Аккуратно ли ведёшь счёт? Расстраиваешься, когда проиграешь? Случается ли тебе сжульничать? И если да, то как ты себя ведёшь, когда тебя поймают? Стыдишься? Конфузишься? Хочешь ли сжульничать снова?
Я подняла ладони вверх и сказала:
– Ладно, ладно. Но мне кажется, обманывать жену – преступление посерьёзнее, чем сжульничать в гольф. И я не думаю, что Кирк уже тогда был настолько гадким. В конце концов, я ведь его любила, верно?
– Любила? – поинтересовалась она скептически.
– Ну… да. Я ведь вышла за него замуж, Джули. – Я сама услышала, как жалко прозвучали слова, отражавшие всю нашу совместную жизнь. Она тоже это услышала и вновь приподняла брови. – Я не жалею о том, что мы поженились. Тогда пришлось бы жалеть о том, что появился Финч… Я жалею лишь… о нескольких годах… с тех пор, как Кирк продал свой бизнес. Мне кажется, именно тогда он изменился. – Я осеклась, не желая поднимать тему денег.
Джули кивнула и сказала:
– Да. Тогда он определённо испортился окончательно. Стал ещё заносчивее, ещё высокомернее… как там говорится? Деньги дают понять, кто ты есть на самом деле?
– Угу, – ответила я. – Вроде того.
Джули ненадолго задумалась, как бы желая лучше сформулировать мысль, потом сказала:
– Знаешь, за прошедшие десять лет я ни разу не провела с Кирком больше получаса, чтобы он не сообщил, что ему «надо сделать важный звонок», – конец фразы она произнесла его зычным голосом, потом прибавила уже от себя:
– Самодовольный кретин.
Я вздрогнула, услышав эти слова и понимая, что она права. Он жить не может без телефона. Разве что на гольф-турнире, где ими запрещено было пользоваться, каким бы богатым и знаменитым ты ни был. Этому правилу, одному из немногих, он подчинялся – неудивительно, учитывая, что оно касалось только элиты.
– Никто столько о себе не воображает. Даже Герман Франкель, хоть он и нейрохирург, мать его. – Джули говорила о нашем отличнике, с которым до сих пор дружила. – Он никогда не говорит о работе, пока люди сами об этом не заговорят. И в жизни никуда не пойдёт, если ему будут названивать, потому что ему стыдно постоянно вставать из-за стола.
Джули несло. Мне было немного стыдно за мужа – и за себя, что так долго терпела его поведение, но вместе с тем её гневный монолог меня странным образом успокаивал. Он был как терапия, как подтверждение моих собственных мыслей.
– Он такой невыносимый сноб, – продолжала она. – Ну то есть, Нина, понятно, что он может себе позволить всё лучшее. Это я понимаю – если у тебя хватает денег на дорогие отели и первый класс – пожалуйста, они к твоим услугам. За это я Кирка не виню, пусть наслаждается богатством и успехом. Но он воображает себя представителем элиты. Как будто он и кучка его богатых белых друзей-мужчин лучше всех остальных.
– Я знаю, – пробормотала я, вспоминая все его грубые, унизительные ремарки о простых, работящих американцах, которых он порой замечал на спортивном матче, в парке развлечений или в зоопарке. Он называл их публикой, и это был ещё самый приятный термин. Я слышала и другие: чернь, шантрапа, отребье, плебеи. Он делал вид, что шутит, но вкладывал в эти шутки своё истинное отношение. Он в самом деле так считал. Он не хотел и не любил ничего доступного «этим людям».
Даже Диснейленд, подумала я и рассказала Джули, как я хотела свозить туда Финча, когда он был маленьким, и как Кирк отказывался туда ехать, пока не узнал о существовании VIP-туров для звёзд кинематографа. Узнал, что можно объехать, обойти, всячески избежать простолюдинов. И даже несмотря на это, он всю поездку отпускал комментарии о «жиробасах с ногами-рульками, которые ездят на скутерах, потому что им лень ходить». Хуже всего было то, что он не стеснялся Финча. Я шикала на него как могла и говорила, что это отвратительно, но всё же волновалась, что наш сын это услышит.