бы ни был Кирк, он всё-таки должен был узнать об этом первым. А во-вторых, за то, что рассказала Тедди эту историю. Говорят, что, признавшись, ты чувствуешь свободу, но зачем было тревожить и расстраивать всех?
Но ещё больше я волнуюсь о будущем. Я боюсь видеть Кирка, боюсь разговора с Финчем о концерте, о том, что произошло у нас дома. Но понимаю – придётся, и нет никакого смысла продолжать упираться. Поэтому я встаю, быстро заправляю кровать, чищу зубы и одеваюсь. Складываю в дорожную сумку пижаму и предметы гигиены и на цыпочках спускаюсь вниз, собираясь оставить прощальную записку и тихонько выскользнуть за дверь. Но в углу сидит мама в халате и раскладывает пасьянс на ноутбуке.
– Уезжаешь? – спрашивает она, взглянув на меня, прежде чем сделать следующий ход. – Так рано?
– Да. У меня сегодня очень много дел.
Она кивает, потом спрашивает, не хочу ли я перед дорогой выпить кофе.
– Было бы чудесно, мам, – говорю я. – Спасибо.
Она поднимается, подходит к плите, включает чайник. Я улыбаюсь, только теперь понимая: она имеет в виду растворимый кофе. Так и есть – достаёт банку «Фолджерса», сухие сливки, два подсластителя.
– Да просто безо всего, – прошу я, думая, что по дороге меня от этого кофе, скорее всего, стошнит, и не лучше ли было бы подождать до ближайшего «Старбакса». Но с другой стороны, может быть, мамин растворимый кофе – как раз то, что мне сейчас нужно.
Мы обе, склонившись к чайнику, ждём, когда он закипит, и смотрим друг на друга.
– Мне так жаль, что вы с Кирком разводитесь, – наконец говорит она.
– Я знаю мам. Мне тоже.
– Я понимаю, это не моё дело, и если не хочешь, не рассказывай, – фирменный мамин отказ от ответственности, – но… ты думаешь, у него кто-то появился?
Я пожимаю плечами.
– Честно, мам? Не уверена. Может, и да… Но ухожу я не поэтому. Измену я могла бы простить, если бы дело было только в ней.
– Могла бы? – удивляется она.
– Да. Думаю, да. Хорошие люди порой совершают ошибки. – Я надеюсь, эти слова можно отнести к Финчу. – Но… боюсь, Кирк – не очень хороший человек.
Мама кивает, даже не пытаясь защитить своего зятя.
– Тебе он нравился? – спрашиваю я, вспомнив рассказ Джули о мини-гольфе.
– Конечно, – отвечает она слишком быстро.
– Правда? Скажи мне честно. Пожалуйста.
Мама вздыхает.
– Ну, в самом начале… я не очень его понимала. Мне он нравился, но казался немного снобом, и вы… не совсем подходили друг другу. Но ты явно считала его тем, кто тебе нужен…
– Да, – говорю я, удивляясь, как чётко мама сформулировала мои мысли. И ещё мне грустно от того, как сильно всё изменилось. Как изменились мы оба – в очень разных направлениях.
– И мне нравилось, как он о тебе заботится. Как настоящий джентльмен. Но потом что-то изменилось. – Мама вздыхает. – Он изменился. Стал немного… эгоистом.
– Я знаю. – Она, конечно, явно преуменьшает. – А как ты думаешь, когда это случилось? Когда он продал компанию?
– Думаю, да, – отвечает она. – Немного задрал нос. И стал воспринимать тебя как должное… перестал тебя уважать. Нас с папой это беспокоит.
Я киваю, видя, что она права, и внутренне содрогаясь при мысли о том, какой пример Кирк подавал Финчу и как долго я всё это терпела. Я признаюсь в этом маме, потом добавляю:
– Но ведь лучше поздно, чем никогда?
– Безусловно, – говорит мама, высыпая щедрую порцию гранул в кружку с эмблемой университета Теннесси, один вид которой переносит меня в восьмидесятые. – Думаю, и Тедди со мной согласится. – Она с надеждой смотрит на меня.
– Мам… – Я качаю головой.
– А что? – Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, сама невинность. – Уже и сказать нельзя.
Я где-то в десяти милях от Нэшвилла, когда мне звонит Уолтер Квортерман.
– У нас есть новости, – говорит он, – не могли бы вы прийти?
– Какие новости? – У меня сжимается сердце. Я думаю, связаны ли они с голосовым сообщением Мелани.
– Я бы предпочёл не обсуждать их по телефону, – заявляет Уолтер.
– Ладно, – говорю я и спрашиваю, звонил ли он Кирку.
– Нет. Вам первой.
Я благодарю и обещаю, что буду как только смогу. Спустя двадцать минут и несколько нарушений правил дорожного движения паркуюсь перед Виндзором и пулей вбегаю в школу.
– У меня встреча с мистером Квортерманом, – сообщаю я Шэрон. – Он меня ждёт.
Она кивает и пытается всунуть мне свою чёртову папку-планшет, чтобы я расписалась, но я отпихиваю её, бормоча, что и так уже опаздываю, и несусь по коридору.
Добежав до кабинета Уолтера, стучу, потом вхожу и вижу собравшихся. Уолтер сидит за столом, а напротив него полукругом – Финч, Том, Полли и её родители.
Желудок сжимается в спазме. Уолтер встаёт, чтобы поприветствовать меня, указывает на единственный свободный стул, рядом с Финчем. Взглянув на него, я киваю Тому, Полли и её родителям. Все, кроме Полли, сохраняют остатки самообладания.
– Кирк к нам не присоединится? – спрашивает Уолтер.
– Нет, – говорю я. – Не могли бы вы объяснить, что происходит?
Уолтер кивает:
– Да. Как я уже говорил по телефону, у нас есть новости. И, к сожалению, мы имеем две версии истории.
Полли всхлипывает, закрыв лицо руками. Отец обнимает её, успокаивает.
– Может быть, кто-то… расскажет, в чем дело?
– Не вопрос! – рявкает Том, вне себя от бешенства. – Кто-то написал на нашем крыльце «шлюха».
– О господи, – говорю я. – Мне так жаль.
Не обращая внимания на мои слова, Том продолжает:
– Финч говорит, это сделала Полли.
Краем глаза я вижу, как Финч кивает. Полли скулит:
– Это не я! Честное слово!
Отец вновь пытается её успокоить. Том говорит:
– Уж не знаю, её это художества или не её, но вчера она назвала Лилу шлюхой. У вас дома. Полли признаёт, что так оно и было. Очень мило с её стороны.
– Она очень раскаивается, что так назвала Лилу, – говорит отец Полли. – Но с вашим крыльцом она не имеет ничего общего. Весь вечер она провела дома, с мамой.
Уолтер пытается вмешаться, но его перебивает Том:
– И ещё Финч к тому же заявляет, что не делал ту фотографию. И что её сделала Полли, а он всё это время её прикрывал.
– Неправда! – кричит Полли, вся в слезах и соплях. – Это ужасная ложь!
– Лжёшь здесь только ты, – очень спокойно отвечает Финч. Уолтер вздыхает и говорит:
– Ну, надеюсь, завтрашнее заседание внесёт в вопрос некоторую ясность.
– Ясность? – кричит Том. – Пока что ясно видно только одно – над моей дочерью издеваются, и кто-то из этих двоих врёт. Может быть, оба. Может быть, всё это отлично продуманный сценарий, чтобы никого не обвинили.
– Уверяю вас, мистер Вольп, ничего подобного, – говорит отец Полли. – Моя дочь назвала вашу отвратительным словом, но…
– Но что? – шипит Том. – Ничего страшного, пустяки?
– Том, пожалуйста. Я понимаю, это тяжело, но постарайтесь успокоиться, – просит Уолтер.
– Не смейте меня успокаивать. Это цирк! Настоящий цирк! – Том резко встаёт, отпихивает стул и рвётся к двери. – Кто-нибудь, приведите сюда мою дочь! Быстро!
Уолтер в совершенном смятении хватает телефон, какое-то время выжидает, потом говорит:
– Попросите, пожалуйста, Лилу Вольп подойти в главное здание. Да. Прямо сейчас, пожалуйста.
Том выбегает и с шумом захлопывает за собой дверь. Я вскакиваю со стула, сердце бешено колотится. Я смотрю Финчу в глаза.
– Клянусь, мам, – шепчет он, – я этого не делал.
Глава двадцать пятаяТом
Не знаю, три секунды прошло или три минуты, но когда Лила всё ещё не появляется в коридоре, я начинаю колотить по стойке регистрации, и орать на эту зануду секретаршу, и требовать, чтобы мне сейчас же привели мою дочь. Я даже рвусь по коридору в направлении классов.
– Мистер Вольп, вам туда нельзя! – Секретарша встаёт со стула, испуганная, будто я – вооружённый террорист. Дрожащим голосом она заявляет, что если я сделаю ещё шаг, она нажмёт на кнопку.
Я останавливаюсь, разворачиваюсь и иду к ней.
– Пожалуйста, не делайте вид, будто вы не понимаете, что здесь происходит. Потому что я полностью уверен – вы понимаете всё!
Я снова стучу по стойке – просто так, на всякий случай – и тут из-за угла ко мне несётся Лила, вне себя от стыда.
– Папа! Что ты делаешь? – кричит она. Секретарша с любопытством взирает на нас поверх очков.
– Пошли. Мы уходим. Сейчас же.
– Я не могу уйти, папа! – Она с отчаянным видом оглядывается по сторонам. – У нас контрольная по естествознанию! И я все вещи оставила в кабинете!
– Сейчас же! – ору я.
Она вновь пытается что-то возразить, но я разворачиваюсь и иду к двери. Я нервничаю, потому что не знаю, как быть, если она за мной не пойдёт, но уверен, что секретарше всё-таки придётся нажать на кнопку. К счастью, мне не приходится это выяснять, потому что спустя несколько минут я слышу за спиной шаги Лилы.
Я иду быстрее, мои шаги всё шире и шире. К тому времени как мы добираемся до машины, Лила совершенно выходит из себя и так бурно рыдает, что начинает задыхаться. Мне хочется обнять её и успокоить, но злость и желание выбить из этих богачей всё дерьмо пересиливает сочувствие.
Поэтому я завожу мотор, обгоняя бесчисленных засранцев на «Рендж Роверах», БМВ и «Мерседесах». Господи, о чём я только думал, отправляя дочь к этим бездушным лживым сукиным детям, которых волнуют только деньги? Почему я не усвоил урок, когда был мальчиком и подносил клюшки в гольф-клубе? Когда спал с Деланей и понимал, что был для неё куклой, что она использовала меня, чтобы позлить папочку и своё сраное высшее общество? Ну вот, теперь Лила тоже стала куклой, и я не собирался это терпеть. Больше мой ребёнок не пойдёт в эту чёртову школу. Никакое образование этого не стоит. Что она получит в итоге? Что ей даст элитарное образование? Элитарных друзей и мужа вроде Кирка Браунинга? Хрена с два. Пусть лучше Лила живёт от получки до получки, как я, чем станет такой, как эти уроды. Пусть лучше она, как я, останется совсем одна, чем будет