ь под руку, и шла на работу. Краситься она перестала.
Мама служила в канцелярии медицинского института. Придя с работы, молча переодевалась, пила чай «с чем придется» и уходила к себе. Даша ее не тревожила. Мама не убирала квартиру, не готовила обед и не ходила в магазин.
– Даша! – Она возникала в дверном проеме. – Ты хлеб купила? А молоко? С чем я завтра буду пить кофе?
Даша одевалась и шла в магазин. Что поделать, мама привыкла, что о ней заботятся… Теперь, как могла, это делала Даша.
Спустя время Даша думала: «А ведь мы после ухода папы так ни разу и не поговорили! Не поплакали, не обняли друг друга, не утешили – ничего! Две осиротевшие, растерявшиеся женщины. Как-то это неправильно…»
Но мама есть мама, ее не изменишь. В общем, жили как хорошие соседки – ни скандалов, ни обид, ни претензий: «Привет. Привет. У тебя все нормально? А у тебя? У меня все хорошо. И у меня все нормально». И расходились по своим комнатам. Но Даша была молода, и у нее была куча дел и делишек! В конце концов, у нее был роман. Да, да, настоящий взрослый роман! И вообще – она собиралась замуж!
Мишка. Любимый. Самый лучший. Нет, правда! Он так понимает ее, так жалеет! Вот, например, когда она провалилась в глубокий снег в лесу и набрала полные сапоги, Мишка тут же стянул их вместе с промокшими носками, растер руками красные озябшие ступни, дышал на них и даже пару раз чмокнул. От смущения она завизжала. А Мишка снял свои сухие носки, надел на Дашины ноги, вытряхнул и протер своим шарфом ее сапоги и, убедившись, что все в порядке, наконец успокоился.
Мишка занимал очередь в буфете и, если она не успевала, брал ей винегрет, ореховую булочку и сладкий чай – все, что Даша любила. Мишка подарил ей большого серого медведя с черными влажными и печальными глазами. «Правда похож на меня?»
Даша смеялась.
Медведя Даша тут же одела: ползунки, майка, ботиночки, шарфик. И новый любимец прочно занял место на ее кровати. Засыпала она с ним в обнимку.
Летом в каникулы они поехали путешествовать – Кострома, Ярославль, Плес, Суздаль, Владимир. Когда на автобусах, когда на попутках. Ночевали в лесу или просились в деревенские избы. И это было счастьем. Как хорошо им было вместе, вдвоем. И ни разу – ни разу! – они не поссорились.
Из того путешествия Даша вернулась беременной.
– Отлично, – воскликнул Мишка. – Значит, буду отцом! Ну а ты, Дашка, матерью!
– Какой матерью, каким отцом, – рыдала Даша. – Нам по восемнадцать, мы сами дети с соплями под носом. Два нищих студента. Вот где, например, мы будем жить? У тебя? Нет, извини! Жить со свекровью? У меня? Ты вообще знаком с моей мамой? А тут пеленки на веревках, коляска в коридоре, крики младенца! Не-е-ет. – Даша мотала головой. – Да она нас и не пустит. Ларисе Владимировне главное тишина и покой. И меня на всех вас не хватит – на нее, ребенка и тебя.
Мишка нес околесицу: «Пойду работать, снимем квартиру». Наивный дурак. Ничего он не понимает и ничего не представляет, ничего.
О господи, настоящий, живой ребенок! А институт? Даша бросит институт, останется неучем?
– Нет, никакого ребенка. Мы просто не справимся. Ты даже не представляешь, что такое младенец.
– А ты представляешь? – смеялся Мишка.
«Или совсем дурак, или святой, – думала Даша. – А может, и то и другое».
Потом он привел ее к своей маме. Жили они вдвоем, Мишкин папаша сбежал вскоре после рождения сына. Мама, Елена Семеновна, стоматолог в районной поликлинике, Даше понравилась. Интеллигентная, скромная, милая женщина.
– Помогу, – просто сказала она, – о чем речь! Это мой сын и мой внук. Почему внук? А может, внучка, какая разница? – рассмеялась будущая свекровь. – И, Дашенька, – строго добавила Елена Семеновна: – Никаких, детка, абортов! Ты что, моя девочка? Убить свое дитя? Вы с Мишей любите друг друга, у вас полнейшее взаимопонимание! Да, слишком рано. Да, не ко времени. Но раз так случилось, будем рожать.
Квартира, в которой жили Поляковы, была маленькой, скромной – две комнаты, Елены Семеновны и Мишкина. Мишкина проходная.
– Отдам свою, – решительно сказала Елена Семеновна. – Вам там будет лучше.
Ну вот, теперь понятно, в кого Мишка – в маму! Тоже святая и тоже… с приветом. Отдать свою комнату и поселиться в проходной! Это значит, что по ночам они будут шастать через нее.
Спустя два месяца, когда тянуть уже было нельзя, Даша сказала маме. Та посмотрела на нее как на умалишенную. А что, Лара права. Даша и сама думала так же.
– Ну рожай, – проговорила Лара, – твое решение. Только… Только ты понимаешь, что я здесь ни при чем.
«Еще бы, – подумала Даша. – А то я с тобой не знакома! И кстати, я на тебя не рассчитывала. Можешь расслабиться».
Все понимала, а обида осталась. Тут же сравнила – будущая свекровь и родная мать. Какие разные женщины.
В декабре поженились. Никаких пышных торжеств – ни денег, ни желания. Плюс токсикоз. Расписались – в загсе их было четверо: жених и невеста, свекровь и Ларочка, теща. На Ларочкином лице застыла гримаса брезгливости. Ну что ж, спасибо, что пришла.
К кафе возле загса подъехали Мишкин двоюродный брат Гриша из Химок, друг Женька с девицей и две Дашины подружки, школьная Машка и дачная Наташка. Та, с которой все детство ругались. Прощаясь – Даша ловила Ларе такси, – та усмехнулась:
– Ну удачного начала семейной жизни!
Даша смотрела вслед уходящей машине и плакала. Кажется, Ларе будет только лучше, что дочка ушла. Вспомнила Ларины слова:
– Ничего страшного в одиночестве нет. Уединение – счастье. Не понимаю людей, не умеющих себя занять. Мне никогда не бывает скучно с самой собой, для меня это радость.
Вот и радуйся, мама! Только не забудь покупать хлеб, сыр и молоко. И да, наконец научись включать пылесос и стиралку! Теперь иначе никак.
Обида, конечно, была. И переезжать из любимой квартиры совсем не хотелось, но пришлось, куда деваться.
После родной родительской, из трех больших комнат, кухни в одиннадцать метров и потолков под четыре, в маленькой пятиэтажке было ужасно. Потолок висел на голове, на крошечной кухоньке еле умещались втроем, в ванной было не развернуться, а в прихожей двоим не разойтись.
Но свекровь оказалась женщиной доброй и славной и к неожиданно возникшей жиличке относилась с нежностью и вниманием, хотя Даша понимала, что и ей непросто. Токсикоз прошел к четвертому месяцу, животик был маленький, аккуратный, почти незаметный. Только все время хотелось есть. Мишка прибегал к ее аудитории и ждал с пакетом булочек, вафель и пирожков.
Даша жадно и быстро съедала все, что приносил муж, и на пару часов ее отпускало.
Вроде все было неплохо, но в каждом дому по кому. В проходной у туговатой на уши Елены Семеновны до одиннадцати как резаный орал телевизор. Даша затыкала уши ватой, накрывала голову подушкой, кряхтела и вздыхала, а уснуть не могла. Видя ее муки, Мишка не выдерживал, выскакивал в комнату и просил мать убавить звук. Елена Семеновна обижалась.
Было еще много дурацких моментов, совсем ерундовых и незначительных – то Даша забыла поставить суп в холодильник и он прокис, а его после работы варила уставшая Елена Семеновна. То, торопясь, не помыла посуду. То замочила в тазу белье и задвинула тазик под ванну, а потом и вовсе о нем позабыла. То Даше не понравились котлеты, то показался кислым кисель.
– Мама! – Мишка умолял мать не обижаться. – Дашка беременна, а ты знаешь, как у беременных меняются вкусы. И вообще, разве можно обижаться на беременную женщину? Ты же сама говорила, меняется гормональный фон.
Обстановка накалялась, все раздражались и прятали друг от друга глаза.
«А скоро еще родится ребенок, – думала Даша. – Какие же мы дураки».
Поражало вот что: все нормальные и даже хорошие люди, воспитанные, интеллигентные, скандалы не вспыхивают – так, тихое фырканье и легкое недовольство друг другом. А жить в такой обстановке сложно, почти невыносимо… Что это, почему? Почему не находится компромисс, почему исчезает терпимость? Да, все понятно – бытовые условия. Именно так, а вовсе не потому, что кто-то плохой и не уважает территорию другого. Ну не могут жить три взрослых разновозрастных человека на площади в сорок два метра. И не может быть двух хозяек на кухне в пять с половиной квадратов. И что будет через два месяца, когда появится ребенок?
Даша плакала, теребила мужа: ну должен же быть какой-нибудь выход. Они цапались, дулись друг на друга, правда, потом сладко мирились, но снова возвращались к этому разговору.
Наконец Мишка не выдержал – Даша видела, что этот разговор он продумывал долго и все не решался начать. И вот пришло время.
– А твоя мать? – отведя глаза, начал он. – Даш, пойми меня правильно, Лариса Владимировна одна в огромной квартире. В которой, кстати, прописана и ты!
Даша уставилась на мужа:
– И что ты предлагаешь? Жить с моей мамой? Нет, Миш. Поверь, это еще хуже.
Мишка смущенно пожал плечами:
– Зачем жить? Ее просто надо разменять. Не маму, а квартиру, – жалко улыбнулся он. – Ох, прости за дурацкую шутку.
Даша молчала. А ведь Мишка прав – квартира большая, мама одна. Простор, тишина и вольница. А они здесь как сельди в бочке. И да, Даша тоже имеет право, все верно, она там прописана. Но… Она и представить не могла, что с ее мамой, с Ларой, можно вообще начать подобный разговор. Ее передернуло – брррр! Нет, ни за что, нет и снова нет.
Ночью, лежа на разложенном диване, слушая Мишкино похрапывание и приглушенные звуки телика из соседней комнаты – Елене Семеновне опять не спалось, – она с трудом выбралась из постели и раскрыла форточку, душно было невыносимо. Даша стояла у окна и думала, думала. Вернее, пыталась решиться, настроиться. Ну и решилась.
Решив, что откладывать дело гиблое, до выходных так себя изведет, что всем будет не до квартиры.
Лара открыла дверь и с удивлением уставилась на дочь:
– Что-то случилось?
Не глядя Ларе в глаза, Даша скинула сапоги и пальто.