Пробка неожиданно ожила и тронулась. Сначала медленно, почти незаметно, а потом, надо же, сорвалась, развив скорость аж километров в тридцать! Ну хотя бы так. Все ближе к дому.
Километров пятнадцать еще тащились, а потом поехали, разогнались! Прямо стритрейсеры, усмехнулась Даша.
Впереди появились очертания города. Пока далеко, пока въедешь, но все же Москва была рядом.
Приободренная, Даша позвонила Ларе:
– Все, мам, уже близко. Не волнуйся, еще минут сорок, и я дома. Нет, здесь еще льет. У вас стало потише? К тебе завтра, сегодня домой. Ну в смысле, к Гере. Мам, сама подумай, это ближе, какой смысл ехать к тебе? Да и он завтра возвращается. Все, мам. Отбой.
Это последнее, что она помнила.
Дальше – удар. Сильный, несильный – Даша не поняла.
Она открыла глаза, застонала от невыносимой боли в руке и в шее.
Сквозь густую пелену дождя и тумана слышались угрожающие раскаты грома, гудки автомобильных сирен, крики, суета, общий гвалт. Черное небо разрезали зарницы. Грохотало и ухало, ворчало и бухало, словно наступал конец света.
Авария? Она попала в аварию? Она виновата или кто-то другой? Господи, только бы не она! И только бы… только бы все были живы! Боль оказалась нестерпимой, словно проваливаешься в бездонную черную яму.
«Наверное, обморок», – успела подумать она, и в эту минуту дверцу сильно дернули.
– Вы в порядке? – сурово спросил мужчина в синей форме «Скорой».
– Не очень, – призналась Даша и заплакала. – А что там случилось?
– Авария случилась, – раздраженно ответил врач и коротко бросил: – Ждите!
– Это из-за меня? – крикнула она.
Он обернулся и сморщился:
– При чем здесь ты? Мудак один впереди. Восемь машин пострадало. – И он со злостью сплюнул на землю.
Потом ее попытались извлечь из машины. От боли она закричала.
– Сиди, – приказал медик. – Сейчас будет легче. И говори четко: где больнее всего? – Он осторожно ощупал ее руку, потом шею, голову, нажал на грудь. Стянул со здоровой руки рукав куртки, закатал свитер и, сделав укол, повторил: – Сейчас будет легче. И вообще тебе повезло – кажется, перелом руки и ушибы, легко отделалась. Есть кому приехать, чтобы помочь? Или будем на носилки и в карету?
– Куда? – заливаясь слезами, переспросила Даша. – В какую карету?
– В скоропомощную. А дальше в больничку, милая. Рентген, томография. Ну и все остальное.
Даша заревела в полный голос.
– Дура, – бросил он. – Там три трупа, а ты слезы льешь.
Когда боль чуть отступила, Даша здоровой левой рукой с трудом достала телефон и позвонила Мишке.
– Что? – кричал он. – Даш, повтори! Какая авария? Где? Ты в порядке? Все, успокойся! Я выезжаю! Дашка, не реви! Сама говоришь, ничего страшного! Все, жди, не теряем времени.
Кажется, она все-таки уснула. Сколько спала – десять минут, двадцать, час? Время перестало быть временем – четким, размеренным, определенным. Сквозь полусон-полуобморок-полуморок Даша слышала автомобильные гудки, захлебывающиеся сирены, крик, мат, рыдания, ругань. На улице за окном беспрерывно гудели машины, бегали люди, подъезжали «Скорые», кто-то надрывно кричал, слышался детский плач.
Услышав Мишкин голос, она открыла глаза – он с кем-то ругался. Господи, как он орал! Она и не представляла, что тихий, интеллигентный Мишка знает такие слова.
– Я здесь, – бросил он ей и куда-то рванул.
Вернулся с медиками.
Дашу осторожно, долго и бережно вытаскивали из машины и укладывали на носилки. В машине «Скорой помощи» снова сделали укол, и Даша крепко уснула. Теперь она совсем ничего не слышала.
Очнулась она в больнице, в приемном отделении. Ее везли на каталке. Везла молодая, похожая на китаянку сестричка. Мишка шел рядом и с кем-то разговаривал по мобильному – резко, настойчиво, требовательно. Увидев, что Даша открыла глаза, он улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой.
– Все нормально, – с преувеличенной радостью сообщил он. – Сломано одно ребро, но это фигня! Ну и рука, два перелома. Запястье и локоть. Но это тоже фигня! Ждем томограмму, а сейчас гипсуемся – и в палату! Ты как, Дашуль? – Он наклонился над ней.
– Хорошо, – одними губами ответила она. – Дай мне попить, все пересохло.
Радостно закивав, Мишка рванул за водой.
– Мелкими глоточками, – приказала «китаянка», – а то может вырвать.
И правда, после воды затошнило и вырвало. Мишка заохал и принялся вытирать. Даша расплакалась.
Потом ей наложили гипс, поставили капельницу, через пару часов сделали томограмму, сказав, что ничего страшного нет. Ну а дальше повезли в палату, в отделение травмы.
Острая боль отступила, и Даше снова хотелось спать. И еще – очень крепкого, сладкого чаю.
Мишка деловито поправил подушку и одеяло, проверил, хорошо ли закрыто окно, заглянул в туалет, потребовал у санитарки туалетную бумагу, сбегал за чаем, и чай был именно такой, о котором Даша мечтала – крепкий, цвета густой бронзы, и сладкий. К чаю прилагалась булочка с орехами. Она выпила чай и даже съела половину булочки.
Мишка сидел на стуле возле ее кровати и, отламывая по кусочку от булочки, приговаривал:
– Вот так, моя милая. Вот так, девочка.
– Посплю? – проглотив слезы, спросила Даша. – А ты иди, езжай домой. И спасибо тебе пребольшущее! Ой, – вспомнила она, – надо же позвонить маме. Она там, наверное…
Мишка ее перебил:
– Не волнуйся, Лариса Владимировна в курсе, я позвонил. Завтра приедет. Хотела сегодня, но поздно, ночь на дворе. Так что завтра.
– Ночь? – спросила Даша. – Ну да, ночь, конечно. Мишка, езжай! Теперь я справлюсь, спасибо. Большое спасибо, – повторила она и, чтобы он не видел ее слез, отвернулась.
– Да, скоро поеду, – согласился он. – А ты, Дашка, поспи.
Всхлипнув, она кивнула:
– Ага. Ты меня извини, ладно?
И Даша уснула.
Проснулась от телефонного звонка. Вздрогнула, испугалась.
Увидела, что Мишка сидит на прежнем месте. Сидит и смотрит на нее.
Он протянул ей телефон.
Герман. Значит, мама. Ему сообщила мама.
– Да, – тихо сказала Даша, – привет. Не кричи, у меня все нормально! Честное слово, нормально! Ну вот видишь, раз ты звонил и тебе все рассказали! Подумаешь, рука! Ну да, хорошо отделалась. Зачем поехала? Послушай, Гера. Это семейные дела. Наши семейные дела, понимаешь? И что тут такого? Что ты кричишь? Утром перевезешь? Нет, не надо. Я никуда не поеду. Потому, что здесь нормально. Да, районная больница, и тем не менее! Палата на двоих, пока вторая койка свободна. Да, могут положить кого угодно. Но пока я одна! Еда? Да нормальная еда, я уверена! И вообще – при чем тут еда? Внизу есть кафе, все нормально. И персонал хороший, и врачи. Послушай, никуда перевозить меня не надо! Ты меня слышишь? Ни в какую частную клинику! Я вообще думаю, что через пару дней выйду. Операция? Пока молчат. Слушай, прошу тебя! Мне пока тяжело говорить. И еще я очень устала. Давай не будем, окей? – Даша посмотрела на Мишку. Тот, хмурый и злой, смотрел в окно. – Все, Гер, все. Умоляю! Я хочу спать. На сегодня достаточно.
Мишка взял у нее трубку. От растерянности Даша икнула.
– Послушайте, – сказал он и тут же переспросил: – Кто? Муж. Законный муж, если вам угодно. Не знали? Ну вот, теперь вы в курсе. Все, Даша устала. Ей нужен покой. И, пожалуйста, – Мишка скривился, как от зубной боли, – оставьте нас в покое. Мы разберемся, поверьте.
На том конце трубки кричали.
– Не кипеши, – тихим, уверенным и каким-то загробным голосом сказал Мишка. – Ты меня понял?
«Ого, – от удивления Даша снова икнула, – Мишка знает такие слова! А, наверное, из телевизора!» Она посмотрела на него.
Закончив разговор, Мишка положил телефон на тумбочку.
– Так кто тут у нас законный муж? – хмыкнув, спросила она.
– Да вот он, перед тобой. Если ты не забыла, мы так и не развелись. Сама виновата.
– Ага, сама. А я и не спорю. – Даша взяла его за руку. – Все время хочется спать. Уколы, как думаешь? Миш, расскажи мне сказку, – попросила она. – Только с хорошим концом!
– Сказки всегда с хорошим концом, – усмехнулся все еще законный муж.
– Только не ври слишком много. В смысле, не перевирай! А то я тебя знаю, – у тебя все жили долго и счастливо! – строго сказала Даша.
– Ну это уж как получится, – усмехнулся он. – И да, они жили долго и счастливо. Так оно и было, ты что, сомневаешься?
Свадьба
Уснуть не давала муха. Мало того что мерзко жужжала и крутилась над самым ухом, еще и норовила присесть на щеку, лоб и, что самое мерзкое, на губу. Журавлев открыл глаза, яростно выругался и стал выбираться из гамака. В двух метрах от него стояла Тамрико и с удивлением и интересом наблюдала за его действиями.
– Муха, – буркнул он, проходя мимо хозяйки. – Я в дом.
Тамрико засеменила за ним.
– Слышишь, Игорь, там душно, сваришься. Иди лучше в беседку, под купол.
– А там, под куполом, не сварюсь? – желчно осведомился он, как будто именно Тама была виновата в жаре, духоте и истории с мухой.
– Там вентилятор, – осторожно напомнила Тама.
– Ага! – окончательно разгневался Журавлев. – Да твой вентилятор трещит и дребезжит, как… – Он задумался, но ничего умного в голову не приходило. – Как последняя сволочь! – наконец нашелся он. – Завтра куплю новый, и не один, а два.
Тамрико пожала плечами:
– Хоть три, Игорек, дело хозяйское.
Журавлев зашел в дом, и в первую минуту ему показалось, что там прохладнее, чем в саду. Но это был обман: в доме стояла такая же невыносимая духота.
В своей комнате он лег на диван и закрыл глаза. «Не усну, – подумал он. – Распсиховался. Буду валяться, ворочаться, думать о всякой фигне, но не усну. И в результате встану с больной головой».
Громко крякнув, Журавлев встал с дивана и вернулся на улицу.
Тамрико сидела на своем любимом месте, под старой кривой алычой, за древним, но все еще крепким столом, сколоченным пятьдесят лет назад ее свекром.