Славный парнишка прижимает его к себе. Успокаивает его, утешает – мягко так, нежно велит ему идти нах, забыть.
Снаружи, в коридоре, бродит Сердитая Медсестра, выискивая подушки.
Что еще хуже, появляется Менеджер по Исходу. Он Всеобъемлющ.
– Неоднократные предубеждения! – говорит он. – Выпивающее пренебрежение!
Сердитая Медсестра у него за спиной улыбается. В руках у нее планшетка и подушка.
– Протоколы взаимодействия персонала с клиентами – нарушение, – говорит он. – Трудоустройство с испытательным сроком – немедленное прекращение. Личностно-ориентированный план исхода – переоценка. Фрикадельки – употребление в пищу. Водолазные костюмы, мотоциклы, подручные часы – накопление.
Он словно целиком сделан из золота.
Сердитая Медсестра усмехается.
Славный парнишка дрожит, съеживается, бочком выскальзывает из интернет-салона и удаляется по коридору, становясь все более невидимым, изо всех сил стараясь быть несуществующим. Изо всех сил стараясь не быть.
«ПРОХОД НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ» – гласит надпись на двери.
Моя дочь моет мне ноги, черт бы ее побрал.
Фелисити и Чарити стоят у окна со своими смартфонами. Они скоро приступят к учебе в университете. За окном – парковка. В их телефонах – их будущее. То есть два будущих, у каждой свое.
– Просто забудь, мам, – говорит моя дочь.
– Конечно, – отвечаю я ей. – Естественно. А что забыть?
Она вздыхает.
По-моему, мы только что обсуждали моего сына. Его инвестиции, его затыки с денежными потоками, его Власть Вечности.
Моя дочь ничего не желает слышать про мой пароль или мою настоятельную необходимость его вспомнить. По-моему, ее так злит не столько пароль, сколько эта необходимость.
Которая и вправду крайне настоятельна.
Мой сын с его заботливо вытертым аккаунтом… То есть с моим аккаунтом – его тут лишь забота. Мой заботливый сын, который приходит почти каждый день, чтобы врать мне о деньгах, который написал в большом ежедневнике, что на сегодня у нас намечен приятный разговор на тему расширенных протагонистов защиты от несанкционированного доступа и гибких вариантах авторизации, с прицелом на будущее.
Согласно большому ежедневнику, сегодня он не собирается отвезти меня в какое-нибудь милое местечко выпить чаю. Осознание этого заставляет меня заглянуть в большой ежедневник и поискать, когда он в последний раз это делал, а это вроде было уже после изобретения паровой машины, в воскресенье. Думаю, что не отказалась бы опять отправиться в какое-нибудь милое местечко выпить чаю – хотя бы для того, чтобы увидеть море и поглядеть на этих пингвинов, а если повезет, то и стать свидетелем того, как они проглотят чью-нибудь чихуахуа.
Сегодня мы никуда не едем выпить чаю, и не только потому, что мой сын не любит этого делать, и не только потому, что об этом не написано в ежедневнике, но и по той причине, что сегодня, помимо того, что он должен навестить свою мать, мой сын еще должен навестить и Менеджера по Исходу в его кабинете, о чем он тоже не написал в ежедневнике. Но я все равно узнаю́ об этом, оказавшись, так уж получилось, в непосредственной близости от кабинета Менеджера по Исходу с приложенным к двери ухом, когда они там обсуждают полномочия на перераспределение сверхсметных денежных потоков, сопряженные с оперативным доступом к резервным фондам и дискретными выплатами предпринимательскому окружению посредством эксклюзивных программ монетизации на добровольной основе. Обсуждая все эти животрепыхающиеся вопросы, они восхищаются растущими грудами золота на столе Менеджера по Исходу, в то время как через большие раздвижные стеклянные двери вкатывается все больше тележек, доверху заваленных грязным бельем и золотыми водолазными костюмами, которые сердитая Медсестра сверяет со своей планшеткой – если только не занята тем, что колотит людям по коленкам крошечными молоточками или бродит по коридорам с подушками в руках, выискивая людей, которые не могут позволить себе платить больше.
– Ты ведь доверяешь мне, мам? – спрашивает мой сын.
– Конечно же да, сынок, – говорю я. – Это ведь написано прямо здесь, в ежедневнике.
И делаю вид, будто ищу эту запись.
Нахожу, что это доставляет немалое удовольствие, хотя и напоминает мне, что я уже забыла про то, что именно здесь славный парнишка и написал «забудь». Или «пошла ты подальше», или что-то в этом роде. Славный парнишка, испытательный срок которого подвергся серьезному испытанию. Который удалился туда, где никому не будет загораживать проход, и где, как мне остается лишь надеяться, он однажды найдет туалет, который примет его с распростертыми объятиями, – удалился, даже не прижав меня к себе, бережно обращаясь с моей головой, как поступил с малым, который здесь не живет и который вроде как тоже исчез, так и не сумев найти свою жизнь или свой пароль.
Но теперь – подумать только! – мой сын подходит к этому, как его там, на котором я опять задвинула фотографию дядечки постарше к самой стенке, поставив ее позади всех остальных фотографий семьи Трюмо, и выдвигает ее на передний план.
– Мне надо идти, мама, – говорит мой сын, и, хотя я не могу быть уверена, мне кажется, что я собственными ушами слышу затыки в его денежных потоках – нечто вроде икоты.
– Всё в порядке, – говорю я ему. – Я все равно с минуты на минуту ожидаю Сердитую Медсестру.
По правде говоря, что мне на самом деле нужно сделать, так это поговорить с Фелисити и Чарити о паролях.
Фелисити и Частити слушают, когда я рассказываю им о своей проблеме с паролем. Ну, на самом-то деле, конечно, не слушают, глубоко погрузившись большими пальцами в свои смартфоны. Моя дочь и Господь Бог тоже не слушают, просто чистят мне ногти на ногах и вздыхают.
Так что, поскольку я уверена, что никто меня не слушает, объясняю все довольно подробно и как можно понятней.
Когда я заканчиваю, Фелисити и Чарити так добры, что вытаскивают пальцы из своих смартфонов и объясняют мне, что нужно сделать.
– Почему бы тебе просто не забыть об этом? – спрашивает Фелисити.
– О чем забыть?
Моя дочь вздыхает – возможно, сочтя это шуткой.
– Про свой аккаунт, пофиг, – говорит Чарити.
Наверное, это хороший совет. Пожалуй, его стоит обдумать. Наверное, мне и вправду стоит просто забыть про свой аккаунт. А коли так, то забыть свой пароль было бы хорошим началом. Нуда… Ну да.
– Или… – говорит Фелисити. Или Чарити. – Просто поменяй свой пароль, бабуля. Тогда никто не узнает, какой он у тебя.
– Разве можно поменять свой пароль?
– Все меняется, бабуля.
– Перемены – это хорошо, бабуля.
Ну да, конечно. И все же… А как же быть с теми словами-паролями, что служили мне пропуском в прошлое? Неужели их тоже можно поменять?
– Как? – спрашиваю я, и это «Хау!» звучит точь-в-точь как у дядечки постарше, который изображает краснокожего индейца из старого фильма, когда я предлагаю ему посадить индейскую кукурузу – Zea mays indurata, или индийский боярышник – Rhaphiolepis indica, или еще что-нибудь в этом роде. Это, конечно, расизм, но меня это смешит, как и всегда. Видимо, это мне никак уже не изменить.
– Зайди в «Настройки», бабуля.
– Как у пианино? Или радио?
– Настройки, которые в меню.
– Меню, как в кафе? Где я ем ламингтон?
– Настройки!
– Конечно… Настройки… Которые?.. Находятся?..
– В твоем аккаунте. На самом верху. Перейди в выпадающее меню, а потом выбери «Изменить личные данные».
Выпадающее меню могу представить себе лишь чисто теоретически. Если б в нашей столовой имелось напечатанное на красивой бумаге меню, как в том кафе, в которое мой сын иногда привозит меня выпить чаю, то оно точно было бы выпадающим. Наверное, как раз по этой причине его там и нет. Наверное, вполне достаточно и выпадающих фрикаделек с рыбными палочками, оставляющих следы на ночных рубашках с незабудками.
– А чтобы получить доступ к моему аккаунту?.. – спрашиваю я, хотя и так уже знаю ответ.
– Тебе понадобится твой пароль, мама, – говорит моя дочь. Или Господь Бог. По-моему, этот разговор доставляет им большое удовольствие.
– Все проще простого, – говорит Фелисити. Или Чарити. За их большими пальцами просто не уследить.
И я понимаю, что мне сейчас требуется. Что мне сейчас требуется, так это славный парнишка, который не моет полы.
Но славного парнишки, естественно, нигде нет.
Хотя Сердитая Медсестра – везде и повсюду.
Есть Менеджер по Исходу, который становится все более и более золотым.
Есть компьютер в интернет-салоне, который гора.
Есть фрикадельки. Есть бинго.
За моим окном есть парковка.
На моей дверной ручке есть лоскут шелка.
Но тем не менее.
Вокруг нас шумят птицы. Мы в саду, держимся за руки.
Не просто держимся, а крепко сжимаем их. И вокруг нас не один лишь шум птиц.
Помимо шума птиц, есть еще и шум забвения.
– Я забыл, – напоминает он мне. – Я забыл, как тебя зовут.
– Да, – говорю я ему. – Я помню.
По крайней мере, он смеется.
Не говорю ему опять, что меня зовут Роза. Вместо этого говорю ему, что я забыла тоже. Что и я тоже забыла.
– Давай… – начинаю я.
– Латук, – говорит он. На миг я надеюсь, что это шутка. Или, может, это он вспоминает. Но это не так.
– Давай забывать вместе, – говорю я.
– Хорошая мысль, – говорит он. – Давай за… Будем забывать… Нас вчетвером.
Он не смеется.
Это меня радует, поскольку я почему-то уверена, что под «вчетвером» он имеет в виду себя, меня и двух моих детей. До которых ему никогда не было никакого дела. И все же поправляю его:
– Не нас. Мы. Мы вчетвером.
– Вот именно, – говорит он. – Нас же четверо!
Тогда я задаюсь вопросом, не имеет ли он в виду нас двоих, свою первую жену и моего первого безголового мужа. Ну конечно же нет. Со всем этим своим продолжающимся забыванием он вряд ли имеет в виду, что мы обязаны помнить всех этих прежних, прошлых, предыдущих безголовых людей. Но тут он сжимает мою руку, и я понимаю, что он вообще ничего не имеет в виду.