ой страшной любовью ее жизни. Лучшего способа уничтожить женщину, чем расстаться с ней в ее любимом городе, и придумать нельзя. И все же — да, тогда казалось, что любовь самая страшная, самая сильная, испепеляющая и далее по экспоненте. Но тот снобский индюшиный шнобель «страшной любви» теперь погребен под завалами времен. Презренный предатель-журналюга… Но в тот раз звериный неубиваемый эрос устроил нежданную смену коней на переправе. И подбросил Шурика! Дина свято верила, что притяжение, даже самое разрушительное, имеет тайную рациональную природу. Хотя она сомневалась поначалу, что можно любить человека, который до пятидесяти лет все Шурик… И поэтому, чтобы придать стиля, она стала называть его Шур. Хотя потом поняла, что так его зовут все.
Он заговорил с ней в церкви Святой Клары. Дина вошла сюда, вдохнула возвышенное великолепие храма, в котором жил святой дух, не опутанный ритуальными условностями, присела на скамью и ушла в мысли о своем пути. О том, почему все в ее жизни именно так и что было бы, если б она не подставляла себя всем ветрам, и вектор ее уходил бы в семью, и она родила бы второго ребенка… дочь! Нерожденная дочь спустилась с неба именно здесь — видно, святая Клара знает толк в катарсисе. Это были светлые мысли, хотя и о несбывшемся, что даже удивило Дину: ведь она снова оказалась в этом прекрасном городе за компанию, которая ее не спасала, — она ходила босой плотью по лезвиям воспоминаний. А здесь, в храме, ее отпустило. И внезапно, как Петрушка в кукольном театре, на линию ее жизни совершенно из другого сюжета спрыгнул Шурик. Он спал на скамье перед той, на которой она сидела, — его было не видно. А он, движимый неясным импульсом, проснулся. И вдруг раскрылся осторожной, растапливающей смущение улыбкой, — словно в знак того, что в Святой Кларе тебя всегда ждет маленькое чудо. Здесь экуменическое пристанище для бродяг, неугомонных адептов, энтузиастов философско-религиозных течений и просто хипповой молодежи, путешествующей по миру. К какой-то из этих категорий, видимо, принадлежал Шур. В тот день, зацепившись петлями-крючками словоблудия, они отправились шататься по Стокгольму, любимому обоими. А ведь это — коктейль «Молодость»! Его послевкусие мы и называем счастьем, потому что эта неуловимая категория применима лишь к прошедшему. Здесь и сейчас счастливы только блаженные и младенцы. Откуда было знать, что прогулка с первым встречным бездельником, спящим в церкви, станет для Дины первым в ее жизни «здесь и сейчас».
Дина не верила в легкие исцеления, и особенно в принцип «клин клином». Найти большую любовь, рыдая по предыдущей, — хорошо продаваемая, но не жизнеспособная сказка. Она приняла это знакомство за приятную осечку судьбы. Да, вот, пожалуй, самое точное определение: счастье — это осечка судьбы.
Вернувшись домой, Дина поспешила повторить прогулку на привычной территории, будучи уверенной в том, что очарование эпизода — заслуга Стокгольма, а не Шурика. Но тот озадачил ее еще больше тем, что… подбросил ей идею. В это трудно поверить, но на заре их романа месье Фомичев был пригоден даже для рабочих задач!
…Пришлось моментальной вспышкой вспомнить все хорошее, пока Шурик в черной меланхолии собирал обломки своего подарка. Мелькнула вопросительная мысль: зачем он это делает? Любой мужчина на его месте просто ушел бы, хлопнув дверью. Из душевных глубин начинала подниматься горькая нежность. На то и рассчитывал, мерзавец? Возможно. И расчет срабатывал… Все, ты в ловушке, ты снова любишь этого охламона, никчемного и эгоистичного. Но ведь и бездарностью его не назовешь. Он не умеет ничего из того, что умеют все, но он умеет то, чего никто не умеет.
…И в тот момент, когда они познакомились, Дина занималась совершенно чуждым ей. Стратегией продвижения брендов! Хотя точнее было сказать, что она занималась тем, что ей изначально нравилось, но ее представления о том, как надо делать продукт привлекательным, резко расходились с извращенными взглядами руководства. Она была тогда на грани ухода из этой фирмы — хотя свободное плавание не сулило ей никаких бонусов, как раньше. И, если честно, полный туман впереди! Но она… любила риск. В тот раз ей никак не давались название и слоган для одной упрямой кондитерской сети. Заказчик был капризен, дотошен и заносчив, а с таким характером от рекламы собственной продукции надо держаться подальше, иначе только отпугнешь покупателя. Он и отпугивал, но на все предложения Дины отвечал безнадежно аргументированным отказом. Ему ничего не нравилось. С ним оставалось только распрощаться, но по причине его перспективности начальство скорее удавилось бы. Все это измучило Дину, и ее отчаяние просочилось в болтовню первых свиданий с Шуриком. Он сочувственно внимал этой чепухе, пока в воздухе не повис вопрос о том, зачем же этому бременскому музыканту забивать себе третий глаз офисной замуристикой. И вдруг Шур на полном серьезе начал рассуждать… об облаках. Сладкое небо! Облака — клочья пены молочного коктейля, метафора наших грез о сладкой жизни и образ светлого ухода. Примиряющий коктейль мечты и смерти. Гигантская рука плеснула в небеса взбитыми сливками, млечный путь превратился в улицу кондитеров. «Проще подсадить народ на уже народное, увеличенное до размеров трансцендентного»…
Дина слушала, слушала — и у нее начинал зреть концепт. На очередную летучку она пришла с несколькими проектами, самым нижним лежал бесперспективный Шуриков подмалевок про сладкие небеса. Дина, конечно, довела его до ума. И вдруг выбрали именно его! Пришлось даже поерзать от ревности. Соревновательный дух всегда портил Дине семейную жизнь. Быть лучше ее самой имел право только ее сын. И кстати, для него было бы полезнее иметь не сестру, а брата — тогда пришлось бы всегда быть в тонусе из-за соперничества, закалиться во внутрисемейной ролевой игре «Зарница». Но дитятке не пришлось оттачивать удар в боях за материнскую любовь, он рос диковатым сибаритом и ерником. Хорошо хоть, в армии повезло попасть в незлобные погранвойска. Но нельзя уповать на случай. Себя нужно держать в ежовых рукавицах постоянного соревновательного тренинга. Мир жесток, и надо стать еще жестче.
Кто бы говорил! Дина пробовала стать жестче. В результате не вовремя напивалась, захлебывалась эфемерностью всего сущего и выдыхала трепещущую, как придушенный птенец, любовь. Любовь до востребования.
— Быть кем угодно, только не жертвой! Деньги не искупают унижения! — проповедовала она Шурику свои принципы.
— Говоришь ты все правильно, но выбирают мой проект! — преспокойно нажимал на больную мозоль Шурик. — Тогда зачем жить, соревнуясь? Может, наоборот, имеет смысл расслабиться…
Дина группировала риторику в боевую стойку для достойного ответа и улыбалась своим самым офисным вариантом улыбки. Но эти штучки скользили мимо Шурика, он был вне систем. И ему было невозможно объяснить, что, если Дина перестанет соревноваться, она в итоге тоже начнет спать в церкви Святой Клары, как Шурик, а этого она себе позволить не может!
— Но почему?! — слышалось в ответ. — Кто тебе запрещает? Родители с того света? Звериный оскал социума? Или сын в Америке начнет тебя стыдиться?
— Хватит прикидываться ветошью… Все ты понимаешь. У меня свой путь, вот и все. А у тебя — другой. Я не заставляю тебя работать с десяти до семи, а ты не принуждай меня хипповать.
— Дина, любимая! Так я тебя как раз ни к чему не принуждаю! Скорее ты норовишь меня пристроить на путь, условно истинный.
И он был прав. Только вот слово «любимая» у него выходило похожим на мягкую игрушку, которую дарят вместе с шоколадкой молоденькой продавщице, оказавшей небольшую услугу. Но Дину это не слишком задевало: она не рвалась опять сгинуть в аду всамделишной любви. Ей теперь нравилось другое — она была уверена, что прелесть отношений с Шуриком в том, что можно говорить что думаешь. Но таких отношений, конечно, не бывает! Не успев начать говорить, дитя человеческое теряет это право. То, что думаешь, можно говорить только Мадонне, чьи фигурки всегда тебя выслушают в католическом захолустье.
И вот теперь Шурик ушел насовсем из-за этой иллюзии. Дина совершила недопустимое, а все потому, что ей нельзя говорить фразу «Я тебя предупредил сразу». Что она означает, помилуй боже! Как можно предупредить, что окажешься с гнильцой? К тому же предупредить кого? Женщину, которая биохимически не склонна к рациональному взгляду на вещи и верит в лучшее! Пускай это называется глупостью, но она настолько фундаментальна, что давно уже толкуется как стартовое условие любого романа, даже однодневного. Дину, конечно, обескуражил тот факт, что они окончательно расстались при благородной попытке Шура побыть «мужчиной в доме». Первой попытке — и такой желанной, о чем она неоднократно намекала, хныкала, робко или настойчиво просила. Никакой реакции. И вдруг сегодня! И вот так это закончилось…
В эту ночь она обратилась в маятник. Она так и не смогла постичь Шуриковы мотивы. Но постепенно она уловила в своем состоянии ранее не знакомое ей облегчение от его ухода. Может, потому, что пережила пик — страсть на пересечении с милосердием, какого не должно быть в природе, но, оказывается, бывает. А простому смертному жить на этом пике невозможно. Дина сделала выбор, который рано или поздно предстоит… вот именно! — простому смертному. Она не претендует на другие роли, в отличие от тех, кто ее долгое время окружал. Пускай она будет и простой, и смертной, но хотя бы на финишном отрезке счастливой. Она выбирает простые радости земли. И — да, Святослава Борисовича, если кому интересно! Которого она никак не решалось назвать Святом, считая это слишком бесцеремонной заявкой на близость.
А Леру никак не отпускал дом Дины, в котором она оказалась в поздний час и из которого ей пришлось отправиться восвояси. Именно в такой неурочный момент ей позвонил Миша Айзенштат и в смятении сообщил ей очень важную новость, о которой она, конечно, догадывалась и раньше, но и что с того? Догадки, господа, — это несерьезно для такого важного шага! И пока она разговаривала с Мишей, присев на скамейку в сквере у злополучного дома, мимо нее прошел… гневный Шурик! Жалящий, ехидный, холодный — таким она его видела. Но в гневе — впервые. Все же Дина его прогнала, кто бы мог поверить… вот так дела!