– Может, кому-то и кошмар, а мне нравится! – объявила с вызовом Настя.
– Хорошо, что было дальше? – спросил Иван.
– А как вы думаете? – Настя готова была залиться слезами. – Я сказала этой Виолетте, что пусть заказывает себе певицу и просит любую музыку, хоть эту… оперу, блин. И что у нас оплачено еще полчаса, поэтому песни будут такие, какие я захочу. Но тут подключился какой-то дедок, которому, видишь ли, музыка тоже не нравилась. Я ничего не сделала! Просто хотела забрать у этой вашей Виолетты микрофон и отдать его певице. Но она так в него вцепилась, да еще дедок руками размахивал и кричал на весь отель: «Не отдадим!» Прибежала администратор, попросила не портить аппаратуру. Можно подумать, это я ее портила! Микрофон отдали певице. Но та на нервной почве потеряла голос! Вы представляете? Просто онемела. Даже говорить не могла, не то что петь! Подумаешь, какая нежная. Естественно, я сказала, что отель мне должен вернуть остаток денег за оплаченную услугу в виде музыкального сопровождения и еще за моральный ущерб. Администратор эта, Наташа, посмотрела на меня так, будто я что-то ужасное сказала. И эта Виолетта туда же. Мол, как я могу просить возмещение морального ущерба, когда тут женщине плохо, то есть певице. Я еще во всем виновата оказалась. А что такого-то? Вы в Москве поработайте с клиентами. Не то что компенсацию – по судам затаскают за такое.
– Да, у нас, конечно, не столица… – заметил следователь.
– А знаете, что было самым ужасным? – воскликнула Настя.
– Даже боюсь предположить…
– Мася! Он как сидел, так и сидел. Даже за меня не вступился! Даже когда дедок руками размахивал. Вообще не вмешался!
– Ну, возможно, он видел перед собой пожилого человека и проявил уважение, – заметил Иван.
– А ко мне он не хотел проявить уважение? – Настя чуть ли не кричала. – К своей жене, между прочим! Да еще в медовый месяц! Конечно, романтический ужин был испорчен. В номере я высказала Леше все, что думаю. Но тут позвонила свекровь, и представляете, что она мне сказала?
– Не представляю…
– Что это я во всем виновата! И мой музыкальный вкус! Мол, если даже певица голос потеряла от того, что была вынуждена исполнять, то все со мной понятно. А Леша, получается, герой, что все это терпит и не вмешивается. Вы знаете, что свекровь заказала на нашу свадьбу? Скрипичный квартет! Я чуть с ума не сошла от их пиликанья.
– Ну, кто платит, тот и заказывает музыку, – пожал плечами Иван.
– Вот и свекровь мне так заявила. – Настя просто кипела от негодования. – Но это еще был не конец! Виолетта заявилась в наш номер! Вы представляете? Просто ворвалась как сумасшедшая! И начала говорить мне всякие гадости!
– Гадости?
– Она начала меня оскорблять. Надоело, что все считают меня дурой! Но, если я смогла выйти замуж за Лешу, наверное, я не дура? Меня никто не любит. Свекровь ненавидит. Эта ваша Виолетта… Я просто хотела, чтобы все прошло идеально. Если я заплатила за услугу, разве не могу ее получить?
– Не вы заплатили, ваша свекровь, – поправил Иван.
– Да, пусть так! И что? – Настя тут же взбрыкнула. – Леша до меня встречался с девушкой. Его родители были от нее в восторге. Но они расстались. Мне пофиг почему. Знаю, что она его бросила. А потом Леша встретил меня. Через полгода сделал предложение. Да, быстро, и что с того? Может, у нас любовь с первого взгляда и на всю жизнь? Понимаете, Леша – он ведомый. Та девушка, которой мне до сих пор в нос тычут, была какой-то распрекрасной, умной и красивой. А я по сравнению с ней – шалашовка, дворняжка. А если моему Леше нужна именно такая, как я? Не та раскрасавица и разумница. Если я могу его заставить что-то делать? Если ему со мной хорошо? Свекровь смотрит на меня будто лимон целиком съела. Все считают, что я не пара Леше. А кто знает, кто ему пара? Вы знаете? Может, я стану ему хорошей женой. Это наша жизнь! Почему все в нее вмешиваются? Почему все решают, где мне проводить медовый месяц, какую музыку слушать, что есть и что пить?
– Потому что они за это платят, – ответил Иван.
Настя ничего не ответила. Она заплакала. Горько и обреченно. Будто жизнь ее была закончена. И брак тоже.
– Я знаю… все понимаю… пыталась быть благодарной. Очень старалась. Но они даже моего вида не выносят. Леша очень внушаемый. Он не маменькин сынок, просто не хочет никого огорчать. Он бесконфликтный, мягкий. Я не заставляю его выбирать между мной и матерью. Просто хочу жить своей жизнью. И я не дура! Школу с золотой медалью окончила, между прочим! И техникум с отличием! Они видят во мне какую-то хапугу из провинции, которая кроме своего огорода ничего в жизни не видела. Почему все сразу ставят мне диагноз? Да, я работаю парикмахером. Не стилистом, а именно парикмахером. Но я успела в Москве за два года наработать такую клиентскую базу, которой у других нет. У меня сумка весит почти десять килограммов! Я ношусь с утра до вечера по клиентам, когда в салоне нет записи. И я не какая-то самоучка после двухмесячных курсов. Мы и химию, и основы рисунка в техникуме проходили. Я люблю свою работу. Понимаете? Мне нравится делать женщин красивыми. Они только заходят, а я уже вижу, чувствую, какая краска для волос нужна. Свекровь заладила – «парикмахерша, парикмахерша». Они обеспеченные люди, и Леша – он не будет пробиваться. Ему не надо. Родители устроили его на работу, на которую он ходит, только и всего. И, между прочим, зарабатывает меньше меня. Свекровь все время мне тычет в нос деньгами – это они за свадьбу заплатили, за эту поездку. А то, что я Лешу все это время кормила, поила на свои деньги, не считается? Да, я приехала в Москву выживать, работать. Знаете, как теперь спрашивают? «Вы откуда? Из Москвы. А до этого?» Если Лешина родня хотела найти себе коренную москвичку, им пришлось бы сильно постараться. Но не в этом дело. Они не понимают. Я люблю Лешу! Очень! По-настоящему. Поэтому и замуж согласилась выйти так быстро. Или они думают, что у меня других ухажеров не было? Да хоть ложкой ешь. Я же для всех блондинка с сиськами. Для всех, кроме Леши. Как я могу им доказать, что мы с Лешей не просто так? И не по залету, как думала свекровь. У нас любовь, настоящая. Плевать мне на расчет – заработаю, не пропаду. А он пропадет. Он не такой сильный, как я. Ему не надо было пробиваться. Всю жизнь под родительским крылом, в институт его пристроили, заплатили, на работу устроили. Да он ненавидит свою работу!
Иван встал, налил воду в стакан, дал Насте. Та послушно выпила.
– Простите, не хотела… тут, при вас… Просто накопилось. Я очень устала. Понимаете? Я хочу просто жить спокойно… А все это – свадьба, медовый месяц, романтический ужин – мне все это на самом деле не нужно. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. И не говорили, что я должна делать, а чего не делать… Чему соответствовать, а чему нет. Эта Виолетта была просто последней каплей. Вот я и сорвалась. Хоть бы она нашлась. Постарайтесь ее найти, пожалуйста. Она ведь не умерла? Правда? Ну да, она была неприятной, но не убивать же ее за это!
– Я сделаю все возможное. Можете идти. Пригласите своего супруга, – сказал старший следователь.
– Он не сможет к вам прийти. Уже наверняка надрался с водителем. Леша не умеет пить… Он ничего не умеет. Даже жить в свое удовольствие. Он легкий, смешливый, добрый, искренний, но очень зависимый и зажатый. Будто за ним всегда его мамочка присматривает. А она и присматривает. Вот, уже пять пропущенных звонков на моем телефоне! Что я должна ей сказать? Что ее драгоценный сынок надрался с каким-то Славиком? Так опять окажусь во всем виноватой. Свекровь тут же заявит, что это мое дурное влияние. А то, что ее уважаемый муж, Лешин отец, давно не расстается с бутылкой виски, – это нормально. Мой папаша хоть бухал предсказуемо – надерется, уйдет в запой, потом зашьется – и опять вроде на человека похож. Свекор мой спивается тайно. Все делают вид, что ничего не происходит. А может, ему нельзя? Сердце прихватит – и все. Моего еле откачали однажды. Я-то вообще не пью, даже пиво. Только шампанское по праздникам. Запах алкоголя за километр чувствую. Сразу вижу алкоголиков. У кого что болит, тот то и видит. Лешин отец – алкоголик. Тихий, мирный, не буянит, но все равно алкоголик. Я не хочу, чтобы Леша превратился в такого же. Чтобы забухал от собственной жизни – ни любимой работы, ни удовольствий, никакой радости.
– Но вы все же попросите вашего супруга прийти, – сказал старший следователь.
Иван смотрел в окно. После завтрака на заливе собралась толпа детей – они кормили птиц. Он вспомнил, как в детстве стоял на том самом месте и кидал хлеб чайкам. Правда, тогда не было ни железного парапета, ни качелей, ни удобных лавочек, чтобы сидеть и любоваться видом. А был бетон, без всяких ступенек. Но если медленно съезжать на попе, можно задержаться на бетонной горке и кидать хлеб птицам. Смотреть, как они едят, дерутся, ругаются. Люди от них недалеко ушли. Такие же скандальные. Отец Ивана знал тайное место, куда сбега́л его сын, когда того искали по всему поселку. Только отец мог найти тропинку, ведущую к заливу. Всегда приходил тихо – Иван каждый раз подскакивал, едва не сваливаясь в залив, увидев отца рядом. И каждый раз отец выдавал ему целый батон хлеба. Отламывал половину и кормил сам. Они сидели рядом на сползающем в воду бетонном постаменте и кормили птиц.
Много позже отец купит именно этот заброшенный участок и решит построить здесь отель. Его все отговаривали, но он настоял. Иван знал, что так он выразил любовь к нему, своему единственному ребенку. Но сын не смог простить отцу предательство, измену, развод. Иван считал отца виновным в болезни матери. А ее – в том, что настолько сильно отдалась горю. Иван считал, что маму убила не болезнь, а измена мужа. Именно она запустила механизм уничтожения. Если бы мама нашла нового мужчину, вышла замуж, Иван принял бы любого отчима. Лишь бы она была жива и счастлива. Но он знал, что никого другого в ее жизни не будет – только Сергей, любимый муж, и только Иван, единственный сын.