– По службе. Происшествие тут случилось. Женщина из отеля приезжала, оставила заявление, что ей здесь угрожают, а теперь вот пропала. Меня и отправили на расследование.
– Ты про Виолетту? – рассмеялся дядя Гена. – Никуда она не пропала. Здесь она, туточки. Я ж не слепой и не такой уж глухой, как все думают. Иногда у людей абсолютный слух, а к другим они глухие. Не хотят ничего слышать – ни просьб о помощи, ни жалоб. Они глухие в сердце, а слух тут совсем ни при чем, так я тебе скажу. Камеры да, не работают. А дядя Гена все видит, все слышит. Они ж думают, что я того, старик дряхлый, для красоты тут сижу. Что Света держит меня из жалости и не увольняет. Так одно другому не мешает. Может, и для красоты, только у нас в отеле ни одного случая воровства не было. Местные хулиганы тоже не рвутся сюда, не бузят. Я ж их всех с голой жопой еще видел, когда малышами бегали, велики им чинил да разбитые коленки зеленкой мазал. Вот и уважают, не хотят мне неприятности доставлять. Все хорошо с Виолеттой. Хорошая она женщина, добрая, чуткая.
– Как это? Добрая и чуткая? – не понял Иван. – Все говорят, что она скандалы устраивала. Тут ее половина отеля ненавидит. Может, вы ее с кем-то путаете?
– Виолетту-то? Как же, спутаешь ее! Очень эффектная женщина. Звезда просто. Всегда вежливая, ни разу не прошла не поздоровавшись. Есть некоторые, кто полный пшик, никто, а ведут себя будто не в сарае, а во дворце выросли. Вот те – ни здрасте, ни до свиданья. А эта женщина высоко летала, цену себе знала. Чем выше человек взлетает, тем он проще в общении. Никаких капризов и претензий. Уж поверь, я многих тут перевидал. Виолетта – умная, образованная, для нее любой дворник или алкоголик – человек. Никогда она ни с кем не ругалась, даже голос не повышала. Не помню такого. Есть у нас тут скандальные барышни, но Виолетта – никогда. Если и были какие-то недостатки – паутина с пауком в номере, – так она только со смехом об этом рассказывала. Мол, хорошо, что паука не смели. Теперь у нее компания есть, паук – прекрасный собеседник: слушает и молчит. У меня про здоровье всегда справлялась. Я ей кофе как-то сварил, так она каждое утро ко мне приходила. Говорила, что никогда такой вкусный кофе не пила. Лилечка тоже мой кофе любила. Когда она уже заболела, я ей варил буквально на глоточек. Так что случилось-то?
– Дядь Ген, подождите, то есть вы знаете, где эта женщина находится сейчас? Она не пропала и… жива? – уточнил, откашливаясь, Иван. Он вдруг захотел пить – в горле першило. То, что ему рассказал дядя Гена, никак не укладывалось в его картину. Как такое может быть? Весь отель на нее жалуется, а дядя Гена утверждает, что она и голос не могла повысить. Да еще и ходила к охраннику кофе пить.
Ивану хотелось пойти кормить чаек и уток. Подумать. Дать себе отдых, восстановить дыхание. Хотя все это было не из-за дела, не из-за Виолетты, а из-за мамы. Иван готов был слушать рассказы дяди Гены про маму целую вечность – и в то же время едва сдерживал желание вырваться из этой сторожки, лишь бы не слышать. Больно было так, что он начинал задыхаться, как астматик. Воздуха не хватало, дышать не мог, настолько внутри все скручивалось, до кишок. Будто узлом внутренности завязывались, давили на сердце, которое стучало как ненормальное.
– Ванечка, ты чего? Плохо, что ли? Давай я тебе кофеек сварю. – Дядя Гена заметил его состояние и очень даже проворно пошел варить кофе на маленькой плитке. Иван сделал глоток. И вправду – кофе был что надо. Крепкий, но не бьющий в голову. В меру сладкий. Сразу стало легче. И голова прояснилась.
– Ванечка, мальчик, люди не исчезают… – продолжал дядя Гена, глядя, как Иван отхлебывает кофе. – Твоя мама жива, она здесь, со мной. Я выхожу ее цветник пропалывать, так она мне говорит, что вырывать, а что нет. Каждый вечер с ней разговариваю, про постояльцев рассказываю, она мне всегда отвечает. Серега тоже со мной. Мы ж до сих пор вместе на рыбалку ходим. Вон его удочка любимая в углу стоит, я ее всегда беру. Ставлю и за себя, и за него. У него быстрее клюет. Я даже удивляться перестал. Умер, а все равно как раньше – у него улов, а я с одной жалкой рыбешкой. Так и Виолетта. Если ты думаешь, жива она или нет, так я тебе точно скажу. Жива, не беспокойся.
– И где она сейчас? Как мама и отец, на том свете? Или еще на этом? Ей угрожали? – Иван не понимал, то ли дядя Гена сошел с ума, то ли действительно знает больше остальных.
– Угрожали? Да кто ей станет угрожать? Ванечка, ты иди. Мне надо с Лилей поговорить. Она не хочет, чтобы ты ее слышал. Вон возьми батон. Иди покорми чаек, – сказал устало дядя Гена, как говорил всегда, когда Иван был маленьким. Для чаек, точнее для Вани, у охранника всегда лежал хлеб.
Иван вышел из сторожки, решив, что дядя Гена точно тронулся умом, как про него и говорили.
Он выкурил сигарету и пошел в здание, вернулся в номер, приспособленный под кабинет. Батон так и держал в руках.
– Ванечка, а я тебя обыскалась! – ахнула, увидев его, Светлана Петровна. – Весь отель оббегала. Ты за хлебом, что ли, ходил? Так сказал бы, я принесу булочек. Хочешь ржаных?
– Я к дяде Гене заходил, – ответил Иван.
– Это правильно, молодец, спасибо тебе, – кивнула Светлана Петровна. – Гена тебя всегда любил. Сдал он за последний год сильно. Раньше вроде бы держался молодцом, а сейчас совсем мне не нравится. На боли в спине жалуется. К врачу его не затащишь. Говорит, только зайди в больницу, там и останешься. Здоровым точно не выйдешь. Мы с ним про тебя часто говорили, вспоминали. На Серегу, твоего отца, он еще злится. Не понимает, почему тот сюда дорогу забыл… Ну ладно я, а он – старый друг. К другу-то можно было приехать после смерти Лилечки. Поговорить по-человечески, посидеть, выпить. Гена за ее могилой присматривает, каждую неделю ходит. А к Сереже не ездит. Говорит, сил не хватает. Я его понимаю. Тяжело ему. А отца ты не осуждай. Лиля… она была особенной, другой. С ней никакая женщина не сравнится, даже рядом стоять не может. Сколько ни меняй, все равно перед глазами одна будет стоять. Лиля. Но ты не думай, Сережа, то есть твой отец, деньги на памятник дал, все оплатил.
Я себе платок связала. Красивый, небольшой, чтобы на плечи накинуть. Потом Лилечке его отдала. Когда она заболела, всегда зябла. В этом платке ее и похоронили. Гена ей колечко на палец надел, которое так и не смог подарить, я – свой платок. Так что мы с Геной тоже, считай, уже там, на том свете. Частью души точно. Гена, наверное, мечтает, что на небесах они с Лилечкой вместе будут, по-настоящему, как муж с женой. А я надеюсь, что ей там не холодно. Укроется моим платком и согреется. Может, и за меня слово замолвит. Кто знает, как там бывает?
Мы вот туи с Геной решили посадить, так твой отец любые готов был заказать. И крошку гранитную мы подсыпали, уже в этом году. Бордюр обновили. Там хорошо сейчас. Если захочешь с мамой повидаться, я тебя провожу. Или с дядей Геной сходи. Ему будет приятно. Ты ведь сходишь на могилу к маме, да? И к отцу надо бы тоже. Я с тобой поеду, если захочешь. Поговоришь там с ним, может, и полегчает. И тебе, и ему. Он скучал по тебе, я знаю. Как с тобой поговорит, мне всегда звонил. Плохо он себя чувствовал из-за того, что между вами близости не было.
Иван посмотрел на свою мачеху. И вдруг понял, как она постарела. Сейчас, при этом, уже дневном, свете, заметил и седину, и морщины, и узловатые, воспаленные костяшки пальцев. Почувствовал, что тетя Света ждет от него ответа.
– Да, конечно, схожу обязательно, – сказал он.
– Вот и хорошо. Я букет срежу. Положишь.
– Дядя Гена сказал, что это отец настоял, чтобы я уехал, а не вы…
– Ванечка, ну какая теперь разница? Ты уже взрослый, мужчина. Прости меня, если я в чем-то была не права…
– Тетя Света, вы же тут все про всех знаете. Скажите мне честно – что случилось с Виолеттой Аркадьевной? Она пропала? – Иван уже почти кричал, не сдержавшись.
– Ванечка, родной, так бывает, когда человек хочет исчезнуть. Новую жизнь начать… Зачем ему в этом мешать? – залепетала Светлана Петровна.
– Но мне нужно расследовать ее исчезновение. Я ж сюда работать приехал. И что мне записать в деле? Что пропавшая решила начать новую жизнь?! – воскликнул Иван. – Просто расскажите, что вы знаете, что видели и слышали.
– Ох, Ванечка, ты стал такой взрослый. Такой умный, такой красивый. – Светлана Петровна подошла, обняла его. Хотела, как в детстве, погладить по голове. Она всегда целовала его в макушку. Сейчас он был выше ее на две головы и невольно присел, чтобы она могла к нему прижаться и поцеловать. Сердце ухнуло куда-то вниз, в желудок. Снова запершило в горле. Он опять начал задыхаться.
– К отцу на могилу тоже надо съездить, – попросила Светлана Петровна. – Ради мамы, ради меня и дяди Гены. Мы же тебе не чужие все-таки…
– Хорошо. Вот разберусь с делом и съезжу. – Иван огрызнулся, как подросток. – Так что с этой дамочкой? Почему вы сказали, что она хотела пропасть? То есть вы ей в этом помогли? Устроили спектакль? У вас сговор с дядей Геной? Или это для того, чтобы меня сюда выманить?
– Господи, ну о чем ты? Какой спектакль? Какой сговор? – Светлана Петровна расплакалась.
– Теть Свет, ну вы чего? – Иван никогда не видел ее плачущей и испугался не на шутку.
– Устала я, Ванечка, не могу больше. Не выдерживаю. Стараюсь в память о твоей маме… Гену не могу бросить. А сил нет. Так-то получается, что никому этот отель не нужен, а я не имею права что-то менять. Даже шеф-повара уволить не могу. Нет тут настоящего хозяина. Люди же не идиоты, сразу все понимают. Из старых поваров осталась тетя Катя, помнишь ее? Ты ее сырнички очень любил. Но она уже тоже устала, на пенсию давно пора. Давление у нее, и варикоз замучил. На ногах подолгу стоять не может. Анжеле говорили, что повар ее не работает, только зарплату получает, но что с нее взять? Молодой любовник… У нас же можно и с собаками, и лифт для инвалидов есть… Это еще твоя мама, царствие ей небесное, решила и настояла. Вот на этом и держимся. Но я же живой человек, не могу за всем уследить. Наташа вся в любовь ушла. Только своего Славика и видит. Галя тоже так себе помощница. Вроде бы честная, хорошая девушка, а иногда ее прибить хочется. Ну как можно быть настолько бестолковой? Замечание ей сделаю, она сразу в слезы и вообще в ступор впадает. Кто бы со мной так носился, как я с ней! Вот что мне делать? Может, мне домой вернуться? Как считаешь?