– девяносто шесть – девяносто восемь уже не считается достижением. У нас, в Краснодаре, больше семидесяти. А у них – двадцать. И что мне здесь делать? Учебники есть, а знаний нет. Я пыталась поговорить с детьми, дала простейший тест – абсолютный ноль, – поддержала разговор учительница. – Сказала им, если кому неинтересно, может уходить, пойти играть в футбол или на дополнительные кружки. Пусть останутся те, кому точно нужен английский для поступления. Все расскажу, подскажу про ЕГЭ, где какие могут быть проблемы. Сидят молчат. Потом один парень признался, что их насильно согнали, для отчетности. Обещали всем, кто придет, пятерку по английскому поставить. Я говорю – давайте не будем тратить мое и ваше время. Уходите, пятерку вам поставят. Только один ушел. Остальные так и остались сидеть. Наши хоть в телефоны утыкаются, я могу спросить, что смотрят, с кем переписываются, прошу рассказать об этом по-английски. Дети включаются, понимают, что я подхватываю, в теме. А эти сидят и в пол смотрят. И так – сорок пять минут. Просто смотрят в пол. Учительница, которая на уроке присутствовала, точно так же смотрела. Только не в пол, а в стену. Ей тоже было неинтересно. Я вчера плакала, настолько тяжело это все. Не смогла ничего сделать. Им не надо. Я любой класс могу вести – и малышей, и подростков, и выпускников. Умею я с детьми. А здесь – полный провал. Не получилось у меня. У вас, кстати, батареи в номере работают? У меня нет. Спала сегодня в свитере. Еще куртку поверх одеяла положила». – «Я так же спала, – ответила врач-дерматолог. – Мне дали одноместный номер. Я же высокая, крупная, в детстве баскетболом занималась, на сборы ездила. Даже там кровати больше были. Сегодня спала практически в тумбочке. Я не привередливая совсем, но мне нужна двуспальная кровать. Просила переселить в другой номер, доплатить, сколько нужно. Но тут говорят, что если два человека, то двуспальная, а если один – односпальная положена. «Я спала с бутылкой между ног, – тихо призналась врач-неонатолог. – Помните народный способ вылечить цистит – бутылка с горячей водой? В аптеке нет даже банального фурагина. Ко мне на прием женщины приходили. Они не знают, кто такой неонатолог. Решили, если женщина, значит, гинеколог. Спрашивали про цистит, молочницу. У них до сих пор один способ лечения – спринцевание клизмой с раствором марганцовки. Горчица – от насморка, чай – от всего остального. Я говорю, надо в город, сдать анализы, мазок, возможно, потребуются антибиотики. Бесполезно… Пришла женщина, сказала, что совсем плохо. Когда с мужем… больно, но терпит. Платье подняла, а там такой запах… Ей тампон подружка дала. Она его не вынимала две недели. Я чуть с ума не сошла, пока убедила ее вынуть тампон. Средневековье какое-то. Но хуже всего другое. Психосоматика…» – «Да, все живут будто за колючей проволокой и не видят выхода, – откликнулась учительница. – Дети не хотят уезжать, добиваться, стремиться. Говорят, на Большой земле дорого, а здесь у них есть жилье. И на работу пристроятся. Вахтовики много получают. А если многодетные, так и выплаты хорошие, можно не работать». – «Это страшно на самом деле – жить вот так. Когда нет запретов, но есть внутренняя установка – уехать не можешь. Вертолет может прилететь, а может и нет, если погодные условия не позволяют. Или сесть в соседнем поселке, и тогда жди, сколько потребуется. Тут невозможно ничего планировать. Они не хотят ни читать, ни узнавать новое, – заметила врач-неонатолог. – Я про детей у женщин, пришедших на прием, спрашивала. Предлагала принести на осмотр, если грудничок в семье. Рассказывала, как в городе выхаживают недоношенных. Что есть специальный врач, который именно на таких детях специализируется. Они на меня смотрят и не понимают. Зачем выхаживать, если ребенок не жилец? Все равно больным будет. Лучше другого, здорового, родить. Это даже не девятнадцатый век, а семнадцатый. Женщины хотят родить сына. А то, что уже три выкидыша подряд, так ничего, не страшно. Я про сохранение, резус-конфликт спрашиваю, они не понимают. Бабка сказала, что род проклят. Бабка сказала, надо обряд очищения пройти. Траву пить, особым образом заваренную. Женщина пришла. Тридцать недель беременности. Как ходит, не понимаю. Скелет с животом. Не ест, не пьет. Токсикоз тяжелейший. Попросила дать ей таблетку, чтобы ребенок раньше времени родился и умер. Призналась, что сил нет. Шестерых родила. Седьмого не хочет. Я спрашиваю, а таблетки противозачаточные, спираль, презерватив… Муж, говорит, не любит с презервативом. Таблетки дорого. Я говорю, у вас есть вайфай, войдите в интернет, хоть почитайте. Нет. Зачем? Спираль тоже, наверное, дорого. Я говорю, дети дороже обходятся и здоровье потом ни за какие деньги не купишь. Ушла». – «Вы уже встречались с главврачом? Нет? А я успела, – поддержала разговор врач-дерматолог. – Пришла к ней с вопросом, зачем меня вызвали? Ну позвали бы хирурга или окулиста. Терапевта, наконец. Они же специально запрос делали, обосновывали потребность именно в дерматологе и неонатологе. Написали бы, что им нужен гинеколог или стоматолог». – «И что главврач?» – хмыкнула неонатолог. «Ответила, что администрация дала распоряжение сделать запрос на узких специалистов. Чтобы показать, какие они прогрессивные. Вот она и сделала. Странная женщина. Собственной тени боится. Удивительно, как главврачом стала. Даже медсестры ее ни во что не ставят. Через минуту после знакомства рассказала, как приехала сюда в сорок шесть лет и встретила свою любовь, замуж вышла. Муж ей позвонил, что-то там в трубку проблеял, так она тут же кинулась домой. Мол, к мужу надо. По семейным обстоятельствам. Она ведь должна была нас встречать, показать тут все. Или я чего-то не понимаю?» – «А что тут понимать? У нее любовь. Здесь настигла. Интересно посмотреть на этого мужа – наверняка плюгавенький мужичонка с комплексами. Такие обычно деспотами и становятся, – хмыкнула врач-неонатолог. – Подождите, а вы же отсюда? Получается, местная? – обратилась она ко мне. – Да, почти. Родилась не здесь. Мы с мамой потом сюда переехали», – призналась я. «А почему вы уехали? Вы же сейчас…» – «Работаю администратором в отеле. На косе». – «Ничего себе! Там же так красиво, наверное! – воскликнула учительница. – Каждый год хочу туда поехать в отпуск. Теперь уж точно к вам приеду. После такой-то поездки. Посоветуете отель?» – «Наш нет, не посоветую. А соседний – да». – «Так как вам удалось уехать? Почему туда, на Балтийское море, а не на Черное?»
Как объяснить? Как рассказать? С какого момента начать? Как ты вдруг из городской квартиры, где жила с папой и мамой, попадаешь в интернат и живешь с детьми, которые спят на полу? Что все – лишь для галочки. Лишь бы отчитаться перед администрацией. Наши родители собственными руками посадили нас, детей, за эту невидимую колючую проволоку. И даже сейчас, переехав так далеко, я по-прежнему живу за колючей проволокой, проходящей по периметру даже не поселка, а отеля. И не могу оттуда вырваться, как бы ни хотела. Потому что, как и главврач, встретила там свою любовь – Сережу. Потому что ехать мне некуда и не к кому. Никто не ждет. Даже, как оказалось, покойная мать, отписавшая квартиру дальнему родственнику, троюродному брату, которого я в глаза не видела. И он, еще не похоронив щедрую родственницу, которую тоже слабо помнил, уже выносит мебель, заносит рулоны новых обоев, обустраивается. Радуется упавшей вдруг на голову крохотной квартирке. Я этого родственника заметила на том же теплоходе, на котором мы приплыли. Потом уже в квартире матери увидела. Он тащил все из города. Точнее, не он, жена. Он курил на пристани. А жена маленькая, ходит как утка, перекатывается с ноги на ногу… Я знаю эту походку, ее не исправишь, как ни старайся. Она выдает происхождение, как говор, акцент, местечковые слова. Тундра – она такая, зыбкая, обманчивая с виду, опасная. Здесь кочка, здесь ямка, тут мягко, тут твердо. Ступать надо осторожно, поэтому идти можно только так – уточкой, вперевалку, вроде как перекатываясь с ноги на ногу. «Потуда – посюда» – тоже невозможно вытравить, даже у меня иногда прорываются в речи вместо «пойдем по той дороге или по этой?».
Почему море? Всегда хотелось его увидеть. Мама мне в детстве рассказывала, что тундра похожа на море. Особенно осенью, когда есть цвет. Если смотреть вдаль, мох, кустарники переливаются и превращаются в волны. А если лечь на спину, покажется, что земля держит тебя, будто ты на море лежишь звездочкой и на волнах качаешься. Мама очень скучала по морю. Рассказывала, каким оно бывает – и белым, и совсем черным, и бирюзовым. Какие плавают медузы – и огромные, с длинными щупальцами, и маленькие, покрывающие воду ковром. Я много раз ходила в тундру, ложилась на землю и представляла, будто лежу на волнах. Но море я видела только в географическом атласе и на картинах-репродукциях. Много раз пыталась понять, о чем рассказывала мама, но так и не смогла. Да и тундра не казалась мне красивой. Ни в какое время года. Я скучала по большим деревьям, среди которых выросла, по парку и лесу, куда мы с папой ходили гулять. На Севере ягоды не имеют запаха. Морошка не пахнет совсем. Вкус на любителя, откровенно говоря. Что-то кисленькое. Брусника, голубика, клюква тоже без запаха. Разной степени кислоты. Полезно – да, я не спорю. Самой вкусной ягодой, деликатесом, считается княженика. Но она тоже не пахнет. Разница лишь во вкусах – клюква кислющая, ее много не съешь. Бруснику тоже. Княженика чуть мягче. Эти ягоды как лекарство – из них нельзя варить компот, только морсы. Выдавливать, заливать кипятком и пить сразу же. Беременным при инфекции мочевыводящих путей советуют пить, при циститах. Но они – мертвому припарка. Я пила эти настои литрами. Не спасли. Ни от цистита, ни от потери ребенка. Все думала, а если бы приняла таблетку, может, ничего бы и не случилось? Да, я была беременна, но запретила себе вспоминать то время, те ощущения, когда ты уже себе не принадлежишь, когда в тебе есть другая жизнь, которая важнее твоей. Ребенка я потеряла на позднем сроке, меня выскребли подчистую, лишив возможности иметь детей.