– Всё равно это нехорошо, – попытался он объяснить нормы морали, усвоенные с детства. – Это обман.
– Да будет очень даже хорошо, – принялась заверять Цыбик. – И безо всякого обмана. Я, знаешь, какая в любви опытная и пылкая?
– Ага, аж сено запылает, – попытался отшутиться юноша.
– Мы его соками польём, – заверила женщина, – ничего и не запылает.
– Какими ещё соками? – удивился Лес.
– Пойдём скорее на сеновал, я покажу какими. Ты будешь любить меня способом «сбивание масла», а я отвечу методом «взбивание яиц». – Касанием пальцев она продемонстрировала, что именно собирается взбивать.
– А синяков не останется? – испугался Нов.
– Ещё какие! – воодушевилась Цыбик. – И боевые любовные шрамы: «когти тигра», «птичья лапа», «лист голубого лотоса»!
– От зубов, что ли?
– Нет, от ногтей, А ещё я стану ногтями наносить «звучащие знаки».
– Как это?
– Царапать волосики на груди и вот тут, – и сразу же продемонстрировала где, – чтобы они скрипели и повизгивали. А зубами…
– Ещё и зубами?
– Зубами я буду ставить точки и линии точек. Ты узнаешь, что такое «кораллы и драгоценности» и чем они отличаются от «разорванного облака». Недаром поэт сказал:
Если любящий сильно
Кусает любимую сильно,
То в притворном испуге она
Должна укусить его
Ровно в два раза сильнее.
Если милого зубы
Оставили точку на теле,
То любимая просто обязана
Так укусить, чтобы линию точек
Оставить на теле любимом.
Если он одарил её
В страсти линией точек,
То «разорванным облаком»
Нужно ему отплатить
За любовный укус.
Перспектива быть искусанным Леса почему-то не возбуждала, а пугала. Он внимал срамным, по понятиям лесичей, речам, уши у него горели. Ему было страшно и стыдно, хотелось сразу же убежать и одновременно схватить и повалить женщину тут же, в холодных сенях. Но больше всего хотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко от этой бесстыжей Цыбик, которая…
Слава Батюшке, в этот момент растворились двери, на вцепившуюся в него женщину упала полоска света от горевших в доме восковых свечей. В сени вышли Хор и Дадага, всё ещё уточняющие детали завтрашних забот. Помянув мангуса, хозяйка оттолкнула так и не соблазненного гостя. В сердцах она чуть не оторвала ему вожделенный плод. Хозяин ничего не заметил. Нов с облегчением вышел на морозный воздух, надеясь, что таких испытаний больше не будет. Не знал о предстоящей встрече с женой – золотистой красавицей Другмо.
При жёлтом свете полной луны они возвратились в жилище старшего брата. Дом был жарко натоплен, горели свечи. Младшие уже заканчивали ужинать, сыто отрыгивали и пробовали завести какую-нибудь песню, но каждый тянул своё, а в результате в комнате витали невнятный гомон и бражный дух. Четвертной бочонок из-под неё катался по полу под ногами застольных братцев.
– А-а, вернулся, братан! – выкрикнул Болдон. – Аида за стол, ик-к! Вып-пей и зак-куси, вот!
Он поднялся было на ноги, но тут же споткнулся о бочонок, упал на него и мгновенно захрапел. Дадага осмотрел честну компанию и приказал всем немедленно спать.
– Завтра дел – куча немерена! – заявил он. – Разбужу всех с рассветом. Ступайте. А Жундуй и Тундуп, прежде уберите со стола. Убон пусть завтра встанет пораньше и приготовит завтрак. Всем всё ясно?
– Ага, братан, – ответили бражники нестройным хором.
– Пойдём, хан, – сказал Дадага, – я тебе постель постелю.
Он отвёл юношу в комнату, где на кошму бросил подушку и одеяла.
– Устраивайся, Гессер.
На дрожащих ногах Лес добрался до ложа, рухнул и думал, что мигом уснёт. Не тут-то было. Возбуждённый объятиями в сенях, он никак не мог успокоиться. Видел, что одеяло у него в ногах вздымается юртой. В голову лезли непристойные мысли. Пробовал успокоить себя соображением, что Цыбик ему в матери годится, ей наверняка больше тридцати, но воображение рисовало её округлые бёдра, широкий таз, предназначенный природой для деторождения, узкую талию, говорящую о гибкости, большие, высоко вздымающиеся груди, способные прокормить и двух младенцев, прямой нос; оканчивающийся закруглением. Нов вспоминал её жаркие речи, описание покусываний и царапаний, почему-то особенно возбуждало обещание «звучащих знаков», которые женщина пообещала исполнить у него на лобке.
Лес не был девственником. В Ютландии он встречался с кудесницей Кали Ниной. Кудесницы жили там в специальной школе, где повышали мастерство, украшая ютские изделия растительными орнаментами, изображениями людей и животных и сценками из жизни. Им не возбранялось встречаться с соотечественниками из ОМО, при одном, правда, условии: родившегося ребёнка кудесница должна отдать в столичный Дом малютки, где его станут воспитывать ютантские учителя, и никогда не добиваться с ним встречи.
Дети вырастали, не видя родителей. Из них создавали активные магические отряды (АМО). Дюжинник виделся с бойцами таких отрядов, когда в места особо опасного прорыва обороны ютантское командование бросало чуть ли не все свои магические силы, и до сих пор помнил своё безмерное удивление при встрече с «активистами». Это были самые настоящие лесичи, но при вещун-контактах обнаруживалось, что мыслят они не по-нашему, а на ютском языке. Ещё поражали высокомерие и запредельная жестокость активистов, абсолютная готовность исполнять любые, пусть даже самые нелепые приказы. В разговорах на бивуаках они говорили, что возвращаться в Лесное княжество никто из них не желает, отзываясь о родине предков как о бедной и технически отсталой провинции. Княжество они называли кучей навоза, зато о стреляющих огнём громобоях и очках для темноты говорили с восторгом. Очки! Лес как-то примерил их, оказалось, что действительно видно много больше, чем при обычном зрении, но все изображения одинаково зелёные да ещё и рябят красными горизонтальными чёрточками. Истинное зрение куда надёжней и чётче.
Лёжа на кошме, Нов вспоминал свои нечастые встречи с Кали, её чистый смех и нежные руки, ласковые слова и первые робкие поцелуи. Они гуляли с Ниной под ютскими лунами – золотой и серебряной, – он припомнил, как мягко отсвечивали под ними её маленькие груди с острыми сосками, когда они однажды стали близки. «Ой, мне так стыдно, – шептала Кали, – они такие маленькие, чуть больше твоих… Вон у тебя какие накачанные. Знаю, ты по утрам подолгу тренируешься с мечами». И при этом робко закрывала почему-то пупок. «Я, конечно, могу наложить на свои груди кудеса, – сказала она как-то в другой раз, – и они станут казаться хоть во-от такими! – Она пририсовывала себе ладошками светящиеся шары размером с голову. – Но тогда тебе придётся целовать воздух, хотя ты, может быть, и не заметишь подмены… Нет, что я говорю? Ты-то заметишь, ты же у меня чародей. А простой лесич не поймёт, что это кудеса. Но мне от таких ласк будет паршиво, ведь я сама поцелуев не почувствую…»
Нов иногда во время ласк украшал её грудь изображениями цветов – жарков или кукушкиных башмачков – и целовал в цветные картинки. А Нина в ответ навела однажды кудеса на его фаллос. Теперь его обвивали листья и колючие стебли шиповника, а наверху распускались розовые бутоны.
Вот бы Цыбик удивилась, подумал юноша, если бы увидела у меня куст шиповника. И тут же спохватился, что куст остался с прежним телом – в Ютландии…
ГЛАВА 15Дурные приметы. Высокая тайга
Если у девки часто подол мокрый либо в грязи, то муж пьяница будет.
Сотон беспохмельно двигался наугад, когда наткнулся на чудо-юдо.
– Ты кто? – храбро спросил он трёхголовое чудище, восседающее на огромном жеребце.
– Я – Змей Горыныч, – ответил всадник и задал встречный вопрос: – А ты кто?
– А я – Сотон, хан без ханства.
– А, ханыга, – понял змей. – Огненной воды не найдётся?
– Как не быть? Имеется сомагонка.
– Дай кирнуть.
Делиться подарком было жалко, но хмель хоть, чуток, но приоткрыл калитку в непробиваемой стене его жадности, да и возражать такому чудовищу Сотон не решился. Скрепя сердце протянул кувшин. Горыныч сделал пару удручающе крупных глотков и вернул заметно опустевшую тару.
– Эх, до чего хороша! – похвалил выпивку и в подтверждение слов выпустил в морозное небо яркую струю пламени. – Забористая!
– А то! – согласился хан.
– Где взял?
– Где, где… В Мундарге! – соврал Сотон, и в голове его тут же созрел коварный план натравить горынычей на соотечественников.
Впрочем, план-то был старый, только подкупить змеев нечем было. А теперь получалось само собой, что чуды-юды польстятся на хорошую выпивку и спалят недругов Сотоновых во время налёта.
– Я-то думал, что настоящую огненную воду только кузнец-старожил приготовить может, когда в очередной раз самогонодоильный агрегат изобретёт. По моим скромным подсчётам, он как раз должен войти в изобретательский цикл. А тут, выходит, у него конкуренты объявились… Где ваша Мундарга находится?
– Богатое озеро знаешь?
– Лётывал, – сказал горыныч и расправил за спиной кожистые крылья.
Сотон с недоверием посмотрел на них: можно ли летать на таких хотя и широких, но коротких? Взяло сомнение, что змей летать способен, но вслух выказать его не решился. Больно уж здоров змей. Вон какая палица на поясе болтается, ещё навернёт сдуру.
– Из Богатого озера вытекает единственная река, которая, по слухам, сливается с рекой Большая Вода где-то далеко в северных странах.
– Ну.
– А в ту реку неподалёку от озера впадает река Иркут.
– Ага.
– А истоки Иркута находятся как раз в Мундарге, в Тункинской котловине.
– Понял. Там вы и живёте?
– Там. И огненной воды у нас – хоть залейся.
– Хорошо вам, – позавидовал змей. – Есть что залить в боевое отделение желудка.
– У нас боевого отделения нет, – признался Сотон.