– Вот тебе и повод, – продолжала радоваться Инна.
– Это было пятнадцать лет назад.
– Некоторые такую обиду всю жизнь помнят, – не могла угомониться Снежко, – а что за любовница была у Николая Петровича? Вдова за столом говорила, что Карпенко ее заслал, чтобы любовница все разнюхала и помогла подготовить преступление. А еще она сказала, что ее покойный муж все предвидел и даже приобрел себе пистолет, но любовница у него этот пистолет украла, чтобы Николай Петрович не смог отстреливаться…
– Чушь! – не выдержал Павел. – У Звягинцева была и есть собственная служба безопасности, которая не только офисы охраняла, но и его самого. А потому все эти рассказы о пистолете – бред несчастной женщины.
– Ну не скажи. Там присутствовал член президиума общественного совета при ГУВД. Он записал в блокнотик и, скорее всего, сольет эту информацию Следственному комитету.
– Никому он ничего не сольет. Следственный комитет уже беседовал с Еленой Ивановной. Давай закончим, а то мне работать надо.
Бывшая сокурсница вздохнула с печалью и шепнула в трубку:
– Я к тебе приеду сегодня?
– Меня сегодня дома не будет.
– А где ты бу… – едва успела удивиться Инна.
Но Павел уже оборвал разговор.
Он вышел из кабинета и увидел развалившегося в кресле Борю Ласкина.
– О-о-о! – удивился Ласкер. – Ты здесь. А мы тут все думали, что уже не появишься. А вообще похороны – такая тяжелая вещь. Мне всегда после них совсем невмоготу… Хочется нажраться, а еще больше хочется любви. Говорят, что на войне после боев воякам просто необходимо, чтобы кто-то их обнимал, говорил ласковые слова, потому что жизнь может оборваться в самый неожиданный момент…
Со спины к Ласкеру подошел Медведев и толкнул в спину.
– Ты на каких фронтах воевал, ветеран?
– Я воспоминания читал…
Медведев посмотрел на Павла.
– Бывшую свою видел?
Ипатьев молча кивнул и кинул взгляд на Прошкину. Лицо Леночки было пунцовым, начинающая журналистка смотрела в монитор компьютера, старательно делая вид, что мужской разговор ее не интересует вовсе. Павел хлопнул в ладоши и громко произнес:
– Все, расходимся по рабочим местам! Готовим передачу.
Посмотрел, как подчиненные выполняют его распоряжение, наклонился к девушке и сказал:
– Видел сегодня Фролова. Он поинтересовался, как у тебя дела. Он что – теперь даже не звонит твоей маме?
Леночка пожала плечами и ответила тихо:
– Звонит, наверное. Но она не хочет с ним говорить. Она сказала когда-то, что они останутся только друзьями. А он все надеется, что мама передумает…
– Он почти двадцать лет ждет. Ведь можно за это время…
– Мама не может. Она до сих пор плачет и спрашивает, почему погиб папа, а не он… И никогда не простит его.
– Пуля не выбирает…
– Я знаю это, – вздохнула девушка, – и мама знает. Но они тогда рядом стояли, и потому ей кажется, что папа его собой прикрыл.
– Они лучшими друзьями были, – напомнил Ипатьев, – и в училище, и на войне. Сергей первым начал за твоей мамой ухаживать и познакомил ее с твоим будущим отцом… – Ипатьев замолчал, потому что недавно что-то подобное уже говорил кому-то, но где и кому, вспомнить не мог, – мама твоя молодая еще и красивая. Если она считает, что уже никогда не будет счастливой, то пусть подарит счастье неплохому и любящему ее мужчине.
– И я ей говорю, чтобы замуж выходила…
– Кто замуж? – не понял вошедший в комнату Ласкин. – У меня родная мать тоже замуж собралась. Ей пятьдесят семь, и со своим Вениамином они уже лет десять как встречаются. И вот наконец решили узаконить отношения и жить вместе. Он договорился со своей бывшей семьей о разделе совместной квартиры. Две дочки и бывшая жена собрали ему какую-то сумму, чтобы он себе квартиру купил, вручили ему денежки и настоятельно попросили на выход. Но там деньжат – кот наплакал: если и хватит, то на халупу какую-нибудь. А мне мама уже не намекает, а напрямую говорит, мол, Вениамин у нас поселится, а ты, сынок, съезжай, чтобы не стеснять нас. Купи себе квартирку на его деньги… Как вы себе это представляете?
– Возьми мою однокомнатную с мебелью с техникой, – предложил Ипатьев.
– Правда, что ли? – не поверил Ласкер. – Паша, спасибо, но у Вениамина денег даже на половину твоей квартиры не хватит.
– Иди работай! А в субботу оформим сделку.
Борис развернулся на месте, но Ипатьев остановил его.
– И еще тебе мой совет: возвращайся к Лизе. Она ждет.
Он ехал домой, когда в кармане запиликал телефон. Доставать его не хотелось. Звонки прекратились и тут же зазвучали снова. Павел понял, что отвечать придется.
– Спешу к тебе, – услышал он голос бывшей жены, – все разошлись. Мне тоскливо. Не тоскливо даже, а безумно тошно от одиночества.
– А твой муж?
– А он обратно в Штаты отправился. Ведь он только на похороны вырвался. Там большая сделка проходит, которую он целый год готовил. Если не подпишет, будут большие финансовые потери, а если подпишет, то бешеная прибыль привалит…
– Это правда, что твоя мама сказала за столом, будто я знаю, кто убил Николая Петровича?
– Говорила, – подтвердила Светлана, – сказала, что ты выведешь всех на чистую воду. И тыкала в гостей пальцем. Мне она объяснила потом, что следила за тем, кто из них взгляд отведет.
– Кто-нибудь отводил?
– Мама уверяет, что отводили все. Но ты ведь знаешь, что она немного не в себе.
– Я этого не знаю. Я после многих лет только сегодня ее увидел. Может, и звонил ей когда-то пару раз… Да и то очень давно. А потом как-то набрал номер, и она не могла понять, что за Павел ей звонит. Только мне почему-то кажется, что она играет в болезнь, чтобы привлечь к себе внимание. У нее всегда было немного детское восприятие реальности…
– У мамы подозревают болезнь Пика…[14] Вернее, подозревали, сейчас говорят, что, возможно, будет другой диагноз. А ее то прихватывает, то отпускает. Так она еще коктейльчики любит себе готовить: виски с мартини, с апельсиновым соком и пару оливок туда. А когда от нее прячут спиртное, мама закатывает скандалы, кричит и плачет, как ребенок. И при этом очень боится уколов.
– Но сегодня ей как-то вкололи успокоительное.
– Я уговорила: соврала, что если она позволит себя уколоть, то к ней приедет Павлик. Она ждала тебя. Папе было тяжело с ней… Так что я понимаю, почему он завел себе любовницу… Ты знаешь, что у него была любовница?
– Я знаком с ней. И даже был у нее сегодня, – признался Ипатьев. – И могу с большой долей вероятности утверждать, что Лиза любила твоего отца. Ей неудобно в этом признаться, потому что он был немолодой и богатый, и все подумают, что она с ним из-за денег…
– А из-за чего еще! Паша, ты ее так расхваливаешь, как будто она и твоя любовница. Все! Я подъехала и ставлю машину на парковку. Ты где?
– Через пять минут буду, – пообещал Ипатьев.
Ночью они сидели за столом, накрывшись одной простыней, которая сползала то с него, то с нее, и потому приходилось прижиматься друг к другу.
– Помнишь, мы уже сидели за этим столом, вот так же накрывшись одеялом. Шестнадцать лет назад это было… – тихо произнесла Светлана и вздохнула, – ровно шестнадцать лет. Ты помнишь?
– Помню, конечно, – ответил Ипатьев, хотя не помнил тот случай, – вернуться бы в то время. Но это невозможно, и, даже если мы окажемся в том далеком году, все равно совершим те же самые ошибки и еще других наделаем.
– А мама себя иногда не узнает в зеркале, – сказала Света, – однажды она закричала ночью, да так истошно, что я бросилась к ней в спальню. Влетаю, а она стоит голая перед зеркалом, показывает пальцем на свое отражение и кричит в ужасе: «Ведьма! Ведьма! Там ведьма!» Она себя не узнает в зеркале, видит там какую-то незнакомую ей женщину. Но выглядит она прекрасно для ее возраста, конечно. И тело, и лицо, и волосы. …Морщин на лице практически нет… Я ее оттащила тогда в постель, стала ее укачивать, а она меня спрашивает: «А ты кто?»
Но вообще она меня помнит. А вот Артема постоянно не узнает.
– У тебя с Артемом что?
– Он мой муж.
– Это я знаю. Вы хоть по любви?
– Сейчас-то чего уже об этом? Его мало интересует моя личная жизнь. Он весь в бизнесе. Но даже если узнает, что я была у тебя на прошлой неделе и что эту ночь я провожу у тебя, он вряд ли расстроится. Но за маму переживает. И когда у нее просветления, они беседуют на разные темы и вполне довольны друг другом.
– Ты говорила, что она его не узнает.
– Узнает иногда. Но может называть его врачом, дизайнером или проректором Богдановым.
– Так ведь Фролов – проректор Богданов.
– Проректором Богдановым может быть кто угодно. Мама мне сказала по секрету, что Богданов – страшный человек: он проводит опыты над студентами. Но это не так часто бывает. Например, меня она почти всегда узнает, хотя иногда просит, чтобы ей принесли доченьку… Папу узнавала, хотя и называла его дяденькой… От Артема чаще всего пряталась. Но это действительно было не постоянно. Папа говорил, что она так с нами играет, хочет, чтобы мы за ней ухаживали, больше внимания ей уделяли…
– Со мной она была вполне разумной.
– Она мне недавно призналась, что у нее есть жених, которого зовут Павлик. И он скоро приедет за ней и увезет от дяденьки. А дяденька злой, и к нему из лесу приходит дедушка-военный, чтобы забрать дяденьку с собой… Понятно, что мама немного сумасшедшая, но, когда я сказала об этом папе, он признался, что это правда и какой-то старик в старой гимнастерке приходит к нему под окна и ждет, когда он выйдет. И в лесу показывается, но близко не подходит, а просто прячется за деревьями. Представляешь, каково мне было слышать все это от самых близких мне людей?
– Хочешь я тебе покажу этого старика? – шепотом предложил Павел.
– Паша, – так же шепотом ответила бывшая жена, – не пугай меня! Если еще и ты его видишь…
Ипатьев сбросил с себя половинку простыни и пошлепал в гостиную. Подвинул стул к старому шкафу, где уже давно лежала фотография, сделанная в последний год жизни его деда. На ней Владимир Михайлович был запечатлен в той самой гимнастерке. Снимок не понравился деду, и он попросил убрать его куда-нибудь подальше – на шкаф, где он и пролежал больше тридцати лет. Бабушка время от времени доставала фото, протирала стекло и металлическую рамку.