И сейчас Павел отнес фотографию на кухню и показал бывшей жене.
– Вот этот старик, который подходил к вашему дому. Это мой дед.
Светлана взяла фотографию, посмотрела на нее, и у нее затряслась нижняя губа.
– Мне страшно, Пашенька, – прошептала она и беззвучно заплакала.
Он взял ее на руки и понес в комнату, простынь слетела и упала ему на ногу. Так он и шел, неся на руках бывшую жену и подтаскивая за собой простынь с голубенькими цветочками.
Глава четвертая
Утром раздался звонок в дверь. Павел спустил ноги с кровати и стал вертеть головой в поисках брюк. Светлана надела через голову свое легкое летнее платье и бросилась открывать.
– Погоди! – крикнул ей вслед Ипатьев. – Ты хоть узнай, кто там.
Почему-то ему показалось, что это опять ни свет ни заря по какой-нибудь надуманной причине и без предупреждения приперся начальник убойного отдела Гончаров.
Но оказалось, что заскочил закадычный друг Володя Высоковский[15]. Он, как и в школьные годы, вышел на пробежку и, как тогда, не один, а с Таней. И теперь они стояли рядом в спортивных костюмах, как и много лет назад, веселые оттого, что у них впереди еще целая жизнь. Они даже не удивились, что увидели бывшую жену своего одноклассника. Таня обняла Светлану, а Высоковский выразил соболезнования.
– Я только однажды видел Николая Петровича, – вспомнил он, – на вашей свадьбе. Он, узнав, что я учусь на юридическом, спросил, почему сейчас все идут в юристы или в экономисты. А кто же будет дома строить? А я ответил за свою профессию, мол, столько людей отдали последние деньги на строительство квартир и остались без жилья, что кто-то ведь должен положить конец подобной практике. Мне кажется, что он даже обиделся на меня…
Павел разговаривал с друзьями и вдруг понял, что не очень рад их приходу, может, даже совсем не рад. То ли оттого, что они пришли так неожиданно, что он едва успел одеться, и вообще не собирался вылезать из кровати, а может, оттого, что его застукали с бывшей женой, с которой он и не собирался сходиться снова, и к тому же все его знакомые знают, что Светлана замужем за другим человеком, а не за ним… А тогда зачем он с ней? Тем более что все видят, что у нее под платьем просвечивает голое тело – не то что все платье прозрачное, но Володьке явно не по себе, и он старательно смотрит в сторону…
– Помнишь, как я залез в отцовский сейф и стащил оттуда пистолет? – произнес вдруг Высоковский. – И мы побежали за гаражи и по разу стрельнули, а потом драпанули. Ух, и досталось мне тогда дома!
«Зачем он говорит это?» – подумал Павел и проснулся.
Открыл глаза и зажмурился от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. За годы, проведенные в этой квартире, можно было по этому свету узнать, который час – сейчас десять утра, если не больше. Ипатьев сел в постели, хотел позвать Свету, но по тишине понял – ее нет. И непонятно было, когда она ушла, даже не простившись. И приходили ли Высоковский с Татьяной. Скорее всего, они ему приснились. Но Светлана-то была. И почему она ушла, не разбудив его?
Ипатьев оделся и поплелся на кухню. Поставил на огонь чайник, и сразу прозвучал звонок в дверь.
– Не заперто! – крикнул Павел.
В квартиру вошел Гончаров и, осторожно прикрыв за собой дверь, запер ее на задвижку.
– Кто бы сомневался, – усмехнулся Ипатьев.
– Я совершенно случайно мимо проезжал, – начал оправдываться майор, – гляжу, твоя «Хонда» на парковке. Дай, думаю, заскочу. Кофейку попьем, если угостишь, конечно, побалакаем.
– А есть о чем балакать?
– Да все о том же – о твоем деле.
Майор опустился на стул, посмотрел на свои ладони, словно проверяя, насколько они чистые, и решил не мыть руки.
– Насколько я понимаю, – произнес он, – расследование стоит на месте, потому что нет орудия преступления. И вряд ли они его найдут.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что из того пистолета, предположительно немецкого, больше никого не убьют. И вообще, четверых человек застрелил профессионал, который сделал дело и укатил. Кто-то вызвал его, сказал, кого надо убрать.
– Профессиональный киллер застрелил четверых маргиналов, которые и на зоне шестерками были бы? – не поверил Павел. – Зачем это специалисту? Кто мог заплатить ему за четыре трупа его обычный гонорар – ведь это неплохие деньги.
– Вот и я сомневаюсь, что киллер взялся бы за это дело. Ведь какой удар по репутации! Не банкира завалил, не депутата, а и в самом деле шестерок. Деньги, конечно, не пахнут. Тем более что дело чистое; завалил и свалил. И никто убийцу искать не стал бы, если бы не известный тележурналист не рассказал об этих убийствах в своей программе.
– Да мне наплевать, кто их убил. Главное, что убили тех, кого надо. Будем считать, что это наказание Божие. А без преступления не бывает наказания.
– Не бывает, – согласился майор, – но на каждого из нас у Бога свои планы. Я вот по примеру отца пошел в мореходку. Стал штурманом на контейнеровозе, стояли мы на самой сладкой линии – ходили в Юго-Восточную Азию. И как-то подбил меня коллега взять партию смартфонов, о которых тогда в России еще и мечтать не могли. Привезли, но один из членов команды сдал нас. Таможенники все перерыли, но контрабанду не нашли. А нас с приятелем все равно на берег списали. Мне, правда, обещали, что через годик обратно возьмут. В порту ставок не было: не в докеры же идти. И вот пошел я в милицию, чтобы перебиться. И понравилось… Нет – не скажу, что в восторге был – как раз наоборот, счастья в нашем ментовском деле немного: можно сказать, его вообще нет, но просто я понял свою нужность людям… Втянулся, тружусь по мере сил. Времени, правда, на личную жизнь не хватает. Когда в моря ходил, времени было более чем достаточно, стоишь на вахте, вернее, сидишь и читаешь Освальда Шпенглера «Закат Европы», а лучше что-нибудь еще более непонятное – вроде упанишад…[16]
Гончаров посмотрел на Павла и удивился:
– А к чему это я? Ах да – мы ж о Божьем промысле говорили. Так вот: несколько лет назад… пожалуй, лет десять уже, я взял двух подростков, которые угрожали сверстникам пистолетом. Ребята, как ты понимаешь, попали под действие сразу трех статьей, что по совокупности могло потянуть лет на восемь, хотя при хорошем адвокате, который у них был, всего на пять. Пацаны были из приличных семей… Сначала меня прощупал адвокат, но я не пошел на контакт, потому что адвокаты – самые болтливые существа в мире. А потом уж меня возле моего дома подловил один из папаш. Умолял как-нибудь закрыть дело. Пытался сунуть конверт, но так неумело это сделал… И сам так испугался, думая, что я сейчас заору и вызову патрульно-постовую службу… Конверт я ему вернул, конечно, и, не обещая ничего, сказал, что разберусь, потому что мне, если честно, и самому было жалко дурачков. А конвертик был хороший: по весу так тыщ на десять в американском эквиваленте. Я бы тогда свою ипотеку мог закрыть… Но закрыл не ее, а дело – вернее, не стал возбуждать по отсутствию состава преступления… Объяснил прокурору, что ни к чему нам рецидивистов плодить… Они и так все осознали. Выпустили пацанов, а заботливого папашу я больше не видел. Вещдок изъял, а если уж совсем честно, то выкрал. Расследования потом никто не проводил, потому что нет дела и запроса от прокуратуры тоже нет.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? – удивился Ипатьев.
– И сам не знаю. Но я это к тому, что оружие – вещь серьезная. Раз в год и швабра стреляет – сам знаешь. А уж если пистолет где-то припрятан, то это вообще. Так вот в продолжение темы. Год с того случая прошел; еду я на своей старой «девятке» от приятеля – у меня выходной. Я граммов сто пятьдесят принял и теранулся боком с каким-то «Мерседесом». Они за мной в погоню… В машине двое людей из Закавказья… Хочу оторваться, но не получается, у «мерса» мотор – литра на четыре. Тогда я свернул на какой-то пустырь – и они следом. Перекрыли мне выезд, вылезли оба. Здоровенные ребята, надо сказать: я бы не выстоял против них, к тому же один из них с бейсбольной битой, а у второго нож в руке. У меня в бардачке тот самый пистолет, что я из камеры вещдоков забрал. Случайно там лежал, не буду объяснять почему. Взял я пистолет, а руку за спину спрятал, выскочил из машины – и к ним. Пару шагов сделал, наставил на них пушку и ору: «На колени! Руки на затылок!» Повторять не пришлось, они рухнули сразу и как заскулили! «Брат не убивай! Мы не хотели! Машина не наша! А хозяин – серьезный человек! Он очень большой человек! И у нас большие проблемы будут!» Сел я в свою «девятку» и покатил домой. Смотрю на свои руки, а они трясутся, и коленка тоже. «Что такое?» – думаю. А потом вспомнил, что едва не застрелил их! Когда руку из-за спины выдергивал, хотел сразу на курок нажать. Там и расстояние было метров пять-шесть. Не промахнулся бы. Что меня удержало? Не простил бы себе никогда. До этого, конечно, приходилось по людям стрелять… То есть как по людям? По бандитам и убийцам. А это были просто какие-то приезжие с рынка – фруктами торгуют: их-то за что гасить? Но даже если они и преступники и на их совести есть в том числе и убийства, не мне решать, жить им или умереть. Короче, въехал я на Тучков мост, остановился, аварийные огни включил, подошел к парапету и бросил пистолет в Неву. Вот так избавился от него.
– И правильно сделал, – одобрил Ипатьев, – только я-то здесь при чем?
– Ты ни при чем, конечно. Но я это к тому рассказал, что наказание может быть и от Бога, но с точки зрения закона убийство – это преступление. Так что лучше подумать, прежде чем что-то делать…
Ипатьев налил себе кофе, посмотрел на гостя.
– Ты какой-то странный: то просишь выпить, а потом говоришь, что алкоголь – вещь неполезная, потом рассказываешь, как чуть не застрелил кого-то, и советуешь мне думать… Чего тебе вообще от меня надо?
– Ничего, – ответил майор. – Сегодня я случайно мимо твоего дома проезжал. Не то чтобы совсем случайно, просто я уже которое утро делаю крюк, когда на работу еду. Минуту теряю или две, но проскакиваю мимо твоего дома. Сегодня проезжаю и вижу: на вашей парковке стоит белый «Бентли». Не белый даже, а какой-то весь перламутровый – этакий прекрасный лебедь в стае гадких утят. Ведь на этой парковке самым шикарным авто был до сегодняшнего утра твой старенький «Аккорд», а тут такая красота стоит! Я, разумеется, по номеру проверил, кто хозяин этой сказки Андерсена. Оказалось, у этого красавца перламутрового не хозяин, а хозяйка. Зачем женщине такой автомобиль? Не