– У тебя есть ключи? – спрашиваю я с дружелюбной улыбкой. – Мне нужно попасть внутрь.
Она с опаской подходит ближе, точно боится меня.
– Это кабинет вашей матери.
– Я оставил там бумажник, – объясняю я, прислонившись к дверному косяку и изо всех сил стараясь казаться беззаботным. – Она не будет возражать. Я бы попросил ее прийти и открыть дверь, но гости уже начали прибывать.
Служанка покусывает нижнюю губу, роясь в кармане, и достает связку ключей. Она уже пару лет работает в поместье. Мне знакомо ее лицо. Она милая. Тихая. Не создает проблем. Идеальный работник по меркам моей матери.
– Вот, пожалуйста, – говорит она и отпирает дверь.
– Спасибо, – искренне благодарю я. – Признателен за помощь.
Я вхожу в комнату и как можно тише закрываю двойные двери. Оглядываюсь и сосредотачиваю взгляд на столе. Вспоминаю, как вчера вечером распростер на нем Саммер, как лучи солнца падали на нее, заливая обнаженную кожу золотистым светом. Я ласкал ее ртом, наблюдая, как она извивается подо мной.
Боже, она была прекрасна.
А теперь ее нет.
Чем дольше я смотрю на стол, тем больше осознаю… Здесь что-то есть. Я чувствую.
Усаживаюсь в мамино кресло и принимаюсь рыться в ящиках. Но сперва ничего не нахожу. Я уже готов сдаться, когда выдвигаю нижний ящик с левой стороны, но вижу только файловые папки.
Что-то подсказывает мне, что нужно поискать среди них. Я перебираю папки, одну за другой, и натыкаюсь на толстую черную книгу. Дневник.
Дневник Саммер.
Достаю его с бешено колотящимся сердцем, листаю и вижу знакомый почерк. Страницы, которые я уже прочел. Я взял дневник с собой для сохранности. Не хотел оставлять его в своей комнате в школе, решив, что будет разумнее его забрать.
Это была моя ошибка. Конечно же, мама копалась в моих вещах. Конечно же, нашла его. Уверен, она прочла каждое чертово слово, а потом использовала их против Саммер.
Моя мать – коварная стерва. Сестра тоже скоро станет такой.
Забрав дневник, я раскладываю все на мамином столе по местам. Выглядит в точности так, как было, когда я пришел. Я выхожу из кабинета, запираю за собой двери и иду в свою спальню, где прячу дневник, а потом переодеваюсь. Иду в ванную, причесываюсь и умываюсь. Брызгаю немного одеколона и улыбаюсь своему отражению.
Улыбка похожа на гримасу, но сойдет. Могу притвориться за этим так называемым семейным ужином, а как только он закончится, уйду.
Мне нужно найти Саммер.
Если только она хочет, чтобы ее нашли.
Глава 42Саммер
Я приезжаю в мамину квартиру поздно вечером, измученная сегодняшними эмоциональными событиями, долгой поездкой на поезде и всем остальным. Вхожу в темную гостиную, радуясь, что взяла с собой ключи и вообще смогла сюда попасть.
Я быстро понимаю, что не одна. Слышу голоса, доносящиеся по коридору. Из спальни. Женский и мужской. Моей матери и… кого-то еще.
Она вернулась с Карибских островов и даже мне не сказала. И не пожелала мне счастливого Дня благодарения.
Как обычно.
Бросив сумку на пол гостиной, я выхожу в коридор и кричу в качестве предупреждения:
– Мама! Я дома!
Голоса замолкают.
– Саммер, это ты?
– Да. – Я подхожу к закрытой двери и, открыв ее, включаю свет. В ней все осталось неизменным после моего отъезда, только воздух спертый. Будто никто месяцами сюда не заходил, и, уверена, так и было. Присаживаюсь на край матраса, обкусываю кожу на большом пальце и резко поднимаю взгляд, когда на пороге появляется мама в одном белом шелковом халате.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает она, тяжело дыша, и смахивает волосы с раскрасневшихся щек.
Я хмурюсь.
– Ты не рада меня видеть?
– Просто не ожидала. – Она улыбается, но неискренне. – Я очень рада, что ты приехала домой, но разве тебе не нужно в понедельник в школу?
– Я туда не вернусь. – Я приняла это решение в поезде по дороге домой, когда телефон выключился, и я поняла, что оставила зарядку в гостевой комнате. У меня было много времени, чтобы подумать. И я осознала, что ни за что не вернусь и не встречусь со всеми лицом к лицу. С Сильви.
С Уитом. Особенно с Уитом.
– Что значит, не вернешься? – мама хмурится, рассеянно теребя пояс, повязанный на талии.
– Слишком много всего произошло… я хочу окончить раньше срока. Я сдала достаточно зачетов, так что, думаю, у меня получится, – говорю я, откидываясь на кровать. – Я больше не могу.
– Что именно? – Похоже, она в замешательстве.
– Ходить в школу. Притворяться нормальной. Я ненормальная. Не могу смириться с последствиями своего поступка. Мне нужно к психотерапевту, – говорю я в потолок, горло саднит от непролитых слез. – Я испытываю огромное чувство вины из-за пожара. Из-за случившегося. Из-за того, что я сделала.
Мама оглядывается через плечо, а потом проходит в комнату и закрывает за собой дверь.
– Ты обещала, что мы больше не будем это обсуждать.
– Это гложет меня, – я едва не воплю в потолок, закрывая глаза и пытаясь прогнать воспоминания, но не получается. – Я не могу перестать об этом думать.
Я вроде как перестала, но, благодаря любезному напоминанию Сильвии Ланкастер, воспоминания снова никак не выходят у меня из головы. Меня пугает, что ей известно о случившемся. Я могу попасть в тюрьму. Причем заслуженно. То, что я совершила… чудовищно. Я отняла жизнь человека. Двоих. Одного, которого ненавидела, и одного, которого обожала.
Я уже совершила так много ошибок. Я заслуживаю понести за них наказание.
Слезы льются из глаз и текут по лицу, пока я думаю о Джонасе и обо всем, что он для мня сделал. У меня так и не было возможности поблагодарить его за то, что изменил мою жизнь.
Хотя он изменил ее не только в лучшую сторону тем, что привел в нее Йейтса.
– Милая. – Мама подходит к кровати, садится на край достаточно близко, чтобы протянуть руку и, обхватив меня ладонью за щеку, заставляет посмотреть на нее. – Ты ничего не делала.
– Делала. Я устроила пожар. Я уронила свечу. Ты же знаешь, – говорю я и морщусь, когда слезы льются сильнее.
Мама притягивает меня к себе, пока я плачу, и заключает в объятия. Я утыкаюсь лицом в ее шею и даю волю чувствам. Плачу не только о том, что сделала, но и о том, чего лишилась, особенно в последние несколько месяцев, а может, и в последнюю пару лет. Плачу о том, что обрела Уита, а потом потеряла его из-за ошибок прошлого. Я любила его.
До сих пор люблю.
И я потеряла его.
Пожар и тайны, которые я храню, будут влиять на меня до конца жизни. Возможно, пора во всем признаться.
– Это была не твоя вина, – бормочет мама мне в волосы так тихо, что я почти ее не слышу. – Тут нет твоей вины. Свеча, которую ты опрокинула, не стала причиной пожара.
Я замираю в ее объятиях и отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее.
– О чем ты?
Мама смахивает волосы с моего лица, предельно серьезно на меня глядя.
– Знаешь, я жутко разозлилась в тот вечер. Мы с Джонасом крупно поссорились. Он сказал, что хочет развод. Что расстается со мной. Он не мог простить меня за то, что было у нас с Оги, даже после всего, что мы пережили вместе.
У меня сводит живот от одного только упоминания об Огастасе Ланкастере.
– Я видела, как ты выходишь из комнаты Йейтса, – говорит она, отводя взгляд, и смотрит вдаль, будто погрузившись в воспоминания. – У меня были подозрения насчет вас двоих, но я не хотела в них верить. В глубине души я знала. Знала, но не понимала, как это прекратить. Я думала, что, возможно, ты хотела этого – хотела быть с ним.
На глаза наворачиваются слезы, и мне хочется закричать на нее. Закричать о том, что это последнее, чего я хотела. А если она подозревала, то почему не попыталась все прекратить? Почему не остановила его? Почему ничего не сказала мне? Йейтсу? Джонасу?
Потому что она эгоистка. Легкомысленная.
Слишком поглощенная собственными заморочками.
– Когда я увидела, как ты выходишь из его комнаты, я вошла и увидела его. Он спал, а я заметила упавшую свечу, в разлившемся воске горело пламя. Оно бы не привело к пожару, Саммер. Такое никак не могло произойти.
– Тогда как он начался? – спрашиваю я шепотом, боясь и в то же время желая услышать ее объяснение.
– Я поправила свечу, поставила ее обратно в подсвечник, и она с лязгом стукнулась о соседнюю. Достаточно громким, чтобы Йейтс проснулся. Он сильно всполошился, когда понял, что я в комнате. Стал спрашивать, где ты и что мне известно. И я сказала ему, что знаю обо всем, хотя на самом деле это было не так. Я только догадывалась. – Она прищуривается, и я могу только предположить, что она вспоминает о той ночи.
– Ты так и сказала?
Мама кивает.
– Он заявил, что ты шлюха. Что сама просила. Умоляла его. Сказал, что ты такая красивая, что он не смог устоять. Будто это ты во всем виновата. Порой мужчины бывают такими. Не хотят брать ответственность за свои действия.
Я даю ее словам улечься в сознании. Это так похоже на правду. Конечно, Йейтс обвинил бы во всем меня и сказал, что я сама напрашивалась. Боже упаси он возьмет на себя ответственность.
– Потом он накинулся на меня. Сказал, что расскажет отцу, как я прокралась в его комнату. Будто я хотела, не знаю, приставать к нему? Чушь. Когда я рассмеялась, он разозлился. Сказал, что я всего лишь потаскуха, которая использует его отца ради денег, – объясняет мама, на мгновение закрыв глаза. – Тогда я схватила пустой железный подсвечник и ударила его по голове.
Я делаю резкий вдох, потрясенная ее признанием.
– Что?
– Я убила его. – Она кивает и смотрит мне в глаза. – Я так думала. Было так много крови, детка. Столько крови. Я запаниковала. Не знала, что делать. Потом умылась. Переоделась в чистую одежду. А затем вернулась в его комнату и уронила пару свечей, постаравшись, чтобы огонь перекинулся на занавески. Все произошло в одно мгновение. Огонь поднялся по стенам, поглощая шторы и превращая их в пепел. Тогда я поняла. Мне нужно было выбираться. Я выбежала из комнаты, помчалась за тобой, а что было дальше, ты знаешь.