— А где Фэйрли? — спрашивает Феликс, которому пришла та же идея, что и мне.
Мне больше не хочется ломать перед ним комедию.
— Она в сушилке с этим парнем-регбистом, — говорю я без выражения, прежде чем сделать изрядный глоток из бутылки с виски.
— Что? А Дейв?
— Да не знаю я, — отвечаю я, затягиваясь сигаретой и выдыхая дым в стылый, спокойный ночной воздух. — У них с Дейвом все очень сложно, Феликс, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше. То вверх, то вниз, то да, то нет.
— Но «да» было всего пару часов назад! — возмущается он.
— Ага, ну, видимо, он позвонил ей за это время, они опять поссорились, и она решила, что все снова кончено.
— Ну зашибись, — говорит он, опускаясь на садовый стул рядом со мной и вынимая сигарету. — Худший Новый год в моей жизни.
— Да, — говорю я. Мы смотрим на последний фейерверк в Суррее в полном молчании. — В моей тоже.
33. «Пожалуйста, вырежьте трусики из 22-й сцены»
Первый телефонный звонок застал меня на станции метро Хай-стрит Кенсингтон. Близится конец длинного рабочего дня в газете The Evening Standard, где я протираю штаны в редакционном отделе вот уже два месяца. Настроение неважное. Мне досталось задание, которое никто не хотел брать, — статья о новом лондонском «тренде» («Если этим занимаются больше трех человек, значит, это тренд», — любит повторять моя сварливая редакторша-шотландка на каждой утренней летучке). Стало модно перемещаться по городу, сидя в гигантской металлической коробке на колесах — велобусе. Велобус приводят в движение сразу несколько людей, которые активно крутят педали под руководством энергичного мужчины, пока двухэтажные автобусы пытаются все это объехать.
Вот так вместе со стажерами из других отделов, которых было не жалко отправить в город на весь день, я оказалась в центре внимания прессы — фотография на всю полосу. «ВСЕ НА ВЕЛОБУС» написано жирным шрифтом прямо на моем лице.
— Это ты там в газете? — написал мне друг. — Выглядишь так, будто сбежала из Бродмура[49]. Надеюсь, тебе за это хорошо платят.
Мне за это не платили. Девять месяцев прошло с момента, как я защитила магистерскую по журналистике, и мне до сих пор никто не хотел платить.
Я смотрела на свое лицо в газете, пока дожидалась поезда в сторону пригорода. Я жила с родителями, потому что не могла себе позволить снимать квартиру.
Вот уже девять месяцев мне не платили за работу по специальности. Я откликнулась на 123 вакансии. Мне отказали в стажировке в «Татлере», не взяли на должность младшего редактора в журнал «Худеем вместе», и даже официанткой в местную пиццерию я не смогла устроиться.
Тогда я вернулась на свою старую работу, чтобы иметь хоть немного денег, пришлось снова расхаживать по Олд Бромптон-роуд с группой временно безработных танцовщиц и стюардесс, раздавая флаеры барбекю-ресторана. День, когда меня атаковала группа противников ношения меха, потому что я раздавала листовки в костюме свиньи, стал для меня последней каплей.
Мне было двадцать два, и я отчаянно нуждалась в работе. Это было все, о чем я думала с самого утра и до самой ночи, которую проводила в старой детской комнате. Теперь я мечтала о работе с той же страстью, с которой сходила с ума от желания иметь бойфренда, когда была подростком. Я была одержима разговорами с теми, у кого она уже есть, выспрашивая у них в подробностях, как им удалось ее заполучить. Лежа ночью в постели, я гадала, сколько лет это еще может продолжаться.
Звонок с незнакомого номера. Я свернула газету и затолкала ее под скамейку на платформе, чтобы никто больше не увидел меня на этом дурацком велобусе.
— Алло?
— Привет, — произнес, судя по голосу, мужчина тридцати с чем-то лет. — Это Долли?
— Да, это я.
— Привет, меня зовут Тим. Я звоню из киностудии «Королевство обезьян» — я там работаю сценаристом в программе «Золотая молодежь Челси»[50].
— Здравствуйте.
— Как дела?
— Все хорошо, спасибо, — говорю я, наблюдая, как уезжает мой поезд.
— Мы тут почитали твои рецензии на наше шоу и думаем, что они классные.
— Вау. Спасибо.
— Ты работаешь на телике? — спрашивает он.
— Эм… Нет, не работаю.
— А где ты сейчас работаешь?
— Я работаю в газете. Ну, то есть не совсем работаю, — быстро исправляюсь я, испугавшись, что испытываю судьбу. — То есть работаю, но внештатно, бесплатно и все такое. Они мне платят иногда, когда я что-то пишу, но это случается нечасто, типа раз в неделю. Обычно я собираю информацию и потом передаю ее кому-то другому. Я скорее стажер, — и тут я представила, как Тим звонит моей жуткой редакторше-шотландке за подтверждением этих слов, а она, скорее всего, даже не понимает, о ком он говорит. — Не то чтобы у меня есть договор — нет, ничего такого.
— А ты смогла бы зайти к нам поболтать на этой неделе?
— Конечно, — говорю я, расхаживая по платформе, как по канату, туда-сюда. — С удовольствием.
Вся прелесть того, чтобы получить приглашение на работу, о которой ты до этого ничего не знала, — в отсутствие ожиданий: мечты не порушены, гордость не задета. Я сидела в офисе в Шордиче и не имела ни малейшего представления о том, чего от меня ждут. Я смотрела на громких, экстравагантных, накофеиненных, занятых людей в джинсах, курсирующих на кухню и обратно, и думала только об одном: «Представь, что у тебя будет работа, на которой дают бесплатные тосты с маслом. Ты бы могла больше никогда не платить за обед».
Меня собеседовали высокий, бородатый, разодетый Тим — сценарист эпизодов шоу, и Бригитт — исполнительный продюсер, румяная миниатюрная обладательница премии BAFTA. Они рассказали, что читали мои еженедельные статьи (оплаченные в валюте вчерашних выпускников «для портфолио» — оказалось, эта схема работает) на маленьком новостном сайте, посвященном событиям в Кенсингтоне и Челси. Моя рецензия на финальный эпизод включала несколько саркастических советов для создателей телешоу о том, как его улучшить. Владелец компании Дэн, который прославился в девяностые как продюсер и сооснователь успешной вечерней передачи в разговорном жанре, просматривал все отзывы на шоу в интернете. Наткнувшись на мои, он распечатал копии для продюсеров, чтобы те прочитали их по пути на встречу с сотрудниками телеканала — и, как ни удивительно звучит, все они согласились с прочитанным.
Я ушла после получасового интервью с Бригитт и Тимом в полной уверенности, что больше никогда их не увижу. Я так и не поняла, что им было нужно, и мы провели большую часть времени в сплетнях о привычках аристократов и психотипировании участников шоу. Мы вообще не затрагивали темы моей квалификации, опыта работы или предполагаемых обязанностей. К сожалению, тогда я еще не знала, что 90 % успеха реалити-шоу составляет именно точное психотипирование. А годы, проведенные мной в наблюдении за золотой молодежью в столовой частной школы-интерната и в курилках клубов на Кингс-роуд могут впервые в жизни пригодиться мне в работе.
Второй звонок я получила три дня спустя, будучи на Тайном парковом фестивале со своим парнем. Мы официально были Самой блестящей парой вечера; разодетыми церемониймейстерами. Парень под кислотой решил, что звуки, которые доносятся из моей палатки, — это импровизированный сет группы Kraftwerk. На самом деле, это была Бригитт.
— Мы хотим дать тебе пробный эпизод на продюсирование и посмотреть, как ты с ним справишься.
Я напряженно вслушивалась в ее слова, но почти ничего не слышала из-за музыки со сцены.
— Извините, — крикнула я. — Я на фестивале!
— Мы будем очень рады видеть тебя в нашей команде.
— Я вас не подведу, — драматично сказала я, переходя на напыщенный язык реалити-шоу.
— Мы ждем тебя на встрече по поводу эпизода завтра в десять утра.
— Ладно, — сказала я. — Но у меня билет на поезд до Лондона только на послезавтра.
— Ты нам очень нужна завтра, — ответила она. — Мы можем купить тебе другой билет.
Телевидение не терпит отлагательств; деньги, вспаханные на поле «закончить все в срок»; если гора не идет к Магомету, то ее необходимо сейчас же ему доставить — мне еще предстоит обо всем этом узнать. Совсем скоро я пойму, что срочность — главная валюта телевидения. ТВ не терпит отлагательств.
— Хорошо, — говорю я.
Я прихожу в офис прямо с поезда. Я не мылась четыре дня, у меня обгорел нос, а светлые короткие волосы спутались в ирокез. Чистой одежды не осталось, поэтому я в огромной рубашке моего бойфренда, в его джинсовке, в колготках со стрелками и в балетках.
Бригитт и Тим усаживают меня во главе длинного стола. Мой новый босс, менеджер шоу Гэри, расхаживает рядом в паре дырявых джинсов и футболке с глубоким вырезом. У него лицо Джорджа Майкла сорока с небольшим, а гардероб семнадцатилетнего участника «Голоса» из манчестерского торгового центра. Он невероятно красивый, загорелый, широкоплечий и высокий, а его хорошо поставленный, авторитетный голос разносится от Шордича до самого Лейтонстоуна. Он прославился на ниве сериалов о любовных похождениях мужчин среднего возраста, его сценарии неоднократно выигрывали премию BAFTA. Он прекрасен.
Десятки людей в телевизионной униформе — джинсы и парусиновые туфли — собираются за столом, и все как один выкладывают на него свои «Блэкберри»[51].
— Итак, — говорит Гэри. — Что там с новеньким?
Девушка, которая одной рукой ест салат с кускусом, а другой набирает сообщение на «Блэкберри», отвечает ему:
— Ну мы думали, что он вроде как увлекся девчонкой, но тут на горизонте замаячила его бывшая, ну та, знаешь, блондинка, которая разбила ему сердце. Ну и она думает, что хочет все вернуть, и сказала ему об этом, так что, скорее всего, он соскочит.
Гэри покрутил пальцем у виска — жест, появление которого я буду пытаться предугадать и которого буду бояться на каждой встрече раз в две недели.