— Все нормально, — ответила я. — Скучаю по вам обеим.
— Мы тоже по тебе скучаем! — сказала она.
Они послали мне воздушный поцелуй, и вот я снова осталась одна.
Ополовинив вторую бутылку просекко, я получила сообщение от одного из моих мэтчей в Тиндере. Жан, привлекательный француз тридцати двух лет, биржевой маклер, пригласил меня к себе выпить. Но он жил в Сохо, куда мне было не добраться, потому что на улице лил дождь, а денег на такси у меня не было.
— У меня есть деньги, — написал он. — Я оплачу такси.
Я решила проигнорировать явный намек на «Красотку», накрасила ресницы, надела каблуки и вышла под дождь, пытаясь поймать такси. Как только подъехала машина, смесь сильного дождя и сильного опьянения выбила у меня из рук мобильный. Экран разбился на сотню мелких осколков, капли дождя проникли в трещины, и телефон выключился.
Когда я приехала на место, мужчина, к счастью, ждал снаружи. Он заплатил таксисту и открыл мне дверь.
— Спасибо, что приехала, — сказал он, приближая мое лицо для поцелуя.
На одну секунду внимание незнакомца наполнило меня восторгом, и тяжесть моей глубоко укоренившейся грусти слегка ослабела. Затем я поняла, насколько это жалко и как много говорит обо мне, и почувствовала себя еще хуже. Мне снова нужно было выпить.
Жан оказался довольно милым. У нас не было ничего общего, но разговор шел легко благодаря пиву и пачке Lucky Strike, которую мы курили у него на диване. Мне показалось, что он часто это делает. После часа болтовни и поцелуев он повел меня в свою спальню. Ею оказалась строгая белая коробка со странным неоновым освещением и матрасом на полу вместо кровати. Я пыталась игнорировать окружение, пока мы снимали друг с друга одежду.
— Погоди, погоди, — сказал он, когда я расстегивала ему джинсы. — Я занимаюсь только групповым сексом.
— Чего? Это еще что значит? — промямлила я.
— Я могу заняться с тобой сексом, только если кто-то будет смотреть, — ответил он так, будто это нечто само собой разумеющееся. — Или если кто-то к нам присоединится.
— Ясно. Ну, этого точно не произойдет, так что…
— Мой сосед ждет за стенкой. Он хочет зайти, я впущу его, ладно?
— Нет, не ладно, — сказала я, внезапно осознав, что это перестало походить на веселое приключение. Я была в спальне с мужчиной, который, вполне вероятно, мог оказаться Патриком Бэйтменом[55]. — Я не буду этого делать, — сказала я в панике, слыша, как бешено стучит мое сердце, и оглядываясь в поисках окна.
— Да брось, будет здорово, — сказал он, пытаясь меня поцеловать. — Ты похожа на ту, которой нравится иногда зажечь.
— Нет, не нравится, я не хочу этого делать.
— О’кей, нет так нет, — он пожал плечами и отодвинулся.
Я осознала, как это было глупо, как безответственно было приехать сюда в попытке убежать от себя. Я была одна в незнакомом городе, пьяная, никто не знал, где я. Мой телефон был сломан, и у меня не было ни гроша.
— Думаю, мне пора домой, — сказала я, вставая с матраса.
— Ладно, — ответил он. — Но там ливень. Можешь остаться, если хочешь.
Я посмотрела на часы — четыре утра. Стоило дождаться, пока закончится дождь и на улице посветлеет, а потом попытаться найти квартиру Алекс. Я уснула настолько далеко от него, насколько могла, уткнувшись лицом в белую стену.
На следующее утро я проснулась в половине седьмого, оделась и вышла в гостиную за своей сумочкой. На диване сидел очень, очень злой мужик в полосатом халате. Четыре вентилятора стояли по всем углам комнаты, и все окна были открыты. На стене висели бумажки с надписями «FUMER TUE» красной ручкой. «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ» было подписано снизу.
— Доброе утро, — нервно сказала я.
— Убигайся. Фон. Из моей квагтигы, — ответил он с сильным французским акцентом.
— Простите?
— У меня астма. Ты знаешь об этом? У меня сильная астма. Так каково хгена ты пгиходишь в мою квагтигу и кугишь свои ужасные сигагеты в тги часа ночи?
— Мне так жаль, Жан сказал, что э…
— Жан может идти на куй, — выплюнул он.
Я вернулась в спальню Жана.
— Эй, — сказала я, трогая его за плечо. — Эй, там твой сосед с ума сошел.
Он открыл глаза и посмотрел на часы.
— Я опаздываю на работу! — обиженно сказал он.
— Он там реально с катушек слетел, — сказала я. — Злится, что мы вчера курили. Включил вентиляторы и развесил какие-то знаки, как… как человек дождя.
— Он злится не на то, что мы курили, а на то, что ты ему не дала.
— О’кей, ладно, я пошла, — сказала я. — Всего хорошего.
Я вышла из квартиры, почтительно кивнув на прощание злому соседу.
— УБИГАЙСЯ. УБИГАЙСЯ. УБИГАЙСЯ НА КУЙ, СТЕГВА, — заорал он мне в спину.
Я выпорхнула в яркий солнечный свет Сохо с чувством, будто на меня вылили ушат помоев. И направилась к ближайшему банкомату, чтобы снять десять долларов, но выяснилось, что на моем счете недостаточно средств. Волна тошноты подкатила к горлу, и я вспомнила, что ничего не ела два дня подряд.
В попытках найти путь домой, я наткнулась на «Старбакс» и вспомнила, что они оставляют кувшины с молоком рядом с пакетиками с сахаром. Я попросила парня за прилавком дать мне бумажный стаканчик, налила в него молока и стала медленно потягивать его, сидя за столом.
— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила женщина среднего возраста. — Ты выглядишь как… — Она оглядела меня, с кругами под глазами от туши и со стаканом молока в руках. — Как бездомный котенок.
— Я в порядке, — ответила я, впервые в жизни чувствуя себя настолько не в порядке.
Пару часов я бродила кругами по району, пока наконец не увидела знакомые дома. Я зашла в квартиру Алекс, достала свой телефон и свернулась под одеялом с ее котами, в надежде пережить так остаток своего отпуска. У меня не было денег на сэндвич, не говоря уже о ранних билетах домой. И я не думала, что вообще хочу возвращаться домой, — я оказалась в ловушке между двумя городами, в которых не хотела находиться. Я не могла попросить Фэйрли о помощи, потому что моя поддержка была ей гораздо важнее, чем мне ее. Я не могла позвонить родителям, потому что не выдержала бы их переживаний и еще потому что десять лет назад вышла из того возраста, когда родителям можно было вытаскивать меня из передряг. Вместо этого я позвонила Октавии, которая оказалась ко мне невероятно добра. Она отвела меня поесть димсамов, держала за руку, пока я говорила, обняла меня и одолжила денег.
На следующий день я отправилась на трехчасовом автобусе в Катскилл, маленький городок на севере штата Нью-Йорк. Мы с Фэйрли уже оплатили проживание, поэтому я решила, что воспользуюсь возможностью сменить обстановку и ощутить тишину и красоту открытого неба.
Я приехала утром, кинула свои вещи и отправилась в длинную пешую прогулку, чтобы очистить голову от мыслей. К тому времени, как после полудня я вернулась в номер, налюбовавшись красотой гор и заметив настоящего черного медведя, я почувствовала себя намного умиротвореннее.
Вечером я отправилась в город, чтобы поесть жареного сыра в местной кафешке. Я наслаждалась его хрустом и теплотой и слушала болтовню местных. Вернувшись домой, обнаружила, что рядом с моей хижиной развели костер. Я взяла из своей комнаты плед и уселась у огня поглядеть на звезды. Впервые со времени моего приезда в Нью-Йорк я могла свободно дышать.
Когда я вернулась в комнату, то увидела новое сообщение в Тиндере — запоздалый ответ на мои пьяные сообщения всем подряд двумя ночами ранее. Его звали Адам — двадцатишестилетний парень с идеальной американской улыбкой, бруклинской бородой и хвостиком на голове.
— Здравствуйте, леди, — написал он. — Извините за то, что не ответил раньше. Как дела?
— Зря ты не ответил раньше, — сказала я. — Я бы могла пойти на свидание с тобой, вместо того чтобы едва не оказаться в принудительном тройничке с двумя французами.
— Ого, жесть, — написал он. — В Нью-Йорке бывает хреново. А сейчас ты как?
— Ненавижу его, — ответила я. — Эту ночь я проведу в Катскилле, долгожданная передышка.
— Сколько ты еще тут пробудешь, прежде чем вернешься домой?
— Три долгих дня. Я вернусь в город завтра ранним вечером.
— Заходи, когда вернешься, — сказал он. — Я не буду втягивать тебя в тройнички, обещаю. Можем просто по-дружески поболтать, если захочешь.
Друг. Может, мне и нужен был друг.
На следующий день, после долгих прогулок и заплывов, я снова села в автобус и отправилась на Манхэттен. Там я пересела на метро до Бруклина и оказалась у двери квартиры Адама.
— Привет, — сказал он, открыв входную дверь; его глаза светились из-под роговых очков, а руки распростерлись для объятия. — Рад тебя видеть. Добро пожаловать в город, который ты ненавидишь.
— Спасибо, — сказала я, проваливаясь к нему в объятия и вдыхая аромат его свежей фланелевой рубашки.
— Я сделаю так, что ты его полюбишь.
Адам показал мне свою квартиру и открыл бутылку вина. Мы болтали несколько часов; рассказывали друг другу все свои истории — о нашей любимой музыке, наших любимых фильмах, наших друзьях и семьях, нашей работе. Он был честным, с горящими глазами, с густыми волосами и страстью к жизни: как раз то, что мне было нужно. К середине вечера мы уже целовались. К полуночи я лежала на его кровати, прижавшись лицом к его лицу. Его чуткость, открытое сердце и нежность заставили меня раскрыться. Я рассказала ему все, ничего не ожидая взамен. Рассказала о том, как мне разбили сердце пару лет назад. Рассказала, как годами голодала и обжиралась в попытке достичь хоть какой-то видимости контроля. Рассказала, как однажды влюбилась и не смогла выдержать этой близости и зависимости. Рассказала, как все мои подруги, одна за одной, покидали меня ради любви. Рассказала о своей тревожности; о том, что не могу стоять рядом с окнами, потому что ощущаю себя в секунде от свободного падения. Рассказала о сестре моей лучшей подруги, которая выросла на моих глазах, а сейчас лежала в больнице и, может быть, умирала. Рассказала о своей самонадеянности и о том, как не смогла позвонить кому-то и попросить о помощи. Рассказала, с какой легкостью я обычно закапывала проблемы в хаотических обломках алкоголя, еды и секса. Я нашла нужные слова для этого, только когда встретила идеального незнакомца. Я смогла рассказать свою историю только в эфемерном царстве безответственности.