— Я могу только предполагать, как станут развиваться события. Однако Бэхитехвальд уже побежден, что не стоит упускать из виду. Не забывай, что я предупредила тебя, отец: этого, как ты его назвал, «жалобного» моего потомка тебе так просто не проглотить. Он застрянет у тебя в глотке. Я бы не стала так рисковать.
Подсознательно мы делим врагов на съедобных и несъедобных.
— Слепой оборотень как-то сказал мне, что никто не измерил силы людской крови, — хмыкнул Каванах. — Кто знает, может, он был прав?
— И еще, — жестко усмехнулась маркиза Сартейн, — пару слов о «глуповатом минотавре, которому повезло».
— Да?
— Я бы на твоем месте навсегда избавилась от лазутчика, посмевшего доложить тебе подобную чушь. Сей минотавр, имя которому Такангор, представляет для нас отдельный интерес.
Проснувшись поутру в решительном и твердом расположении духа, Зелг понял, что обязан сделать что-нибудь значительное. Коль уж судьба распорядилась таким образом, что жизнь его может закончиться в каком-то диком Липолесье спустя несколько дней, нужно совершить необычайный поступок, принести пользу обществу, оставить после себя память на долгие годы. Войти героем в историю Кассарии, наконец.
Перебрав в уме несколько возможных подвигов, герцог остановился на самом внушительном. И полез на подоконник — измерять длину штор.
Спустя несколько минут он уже был на конюшне. Самолично оседлал коня и отправился в Виззл, в известный на всю округу магазинчик «Лоскутки», где продавались самые разнообразные ткани. Знатоки поговаривали, что кабы тиронгийские модницы так не боялись умертвий и оборотней, то их силком нельзя было бы отсюда вытащить, ибо выбор товаров тут действительно впечатлял.
Герцог мечтал приобрести для своей спальни ткань с каким-нибудь нейтрально-милосердным рисунком, вроде бабочек, пчелок или трогательных резвящихся зверушек на успокаивающем голубом либо зеленом фоне.
Как выразился бы по этому поводу Агапий Лилипупс, герцог хотел «одним зайцем убить сразу всех» — то есть купить новые занавески и заодно приободрить своих подданных, внушить им немного стойкости и оптимизма перед грядущими испытаниями. Однако выяснилось, что внушать в Виззле стойкость и оптимизм некому, а вернее — незачем.
Пережив один неприятный день после объявления войны и слегка погоревав, как того требуют приличия от всякого здравомыслящего существа, граждане Кассарии решили, что этого вполне достаточно и уже никто не посмеет упрекнуть их в легкомысленном отношении к происходящему. Потому, когда Зелг все еще терзался и скорбел в своих покоях, усугубляя душевные муки созерцанием жутких шпалер, Виззл зажил прежней жизнью.
Молодой герцог шел по многолюдным улицам, мимо переполненной харчевни и магазинчиков, в которых толпились покупатели, мимо цветущих садиков, в которых с упоением что-то подстригали, выщипывали и дергали трудолюбивые пейзанки, мимо шумных стаек резвящейся детворы — и не верил своим глазам.
Из трубы над кузницей Альгерса валил черный жирный дым, оттуда доносились звонкие удары о наковальню, а над воротами висела табличка: «Суперстойкие доспехи и универсальное оружие, обработанное взглядом Горгоны. Предложение действительно только до сражения в Липолесье».
Сам кузнец, закопченный, как любимая сковорода усердной поварихи, фыркал у колодца, обливаясь холодной водой. Судя по всему, работы у него хватало.
На окраине, в тени дубов, усердно тренировались шеннанзинцы и воины «Великой Тякюсении».
В харчевне «На посошок» Зелгу несказанно обрадовались все — и хозяин, и посетители. Гописса, со словами «Ешьте, пейте, вам такого в замке не приготовят», подал ему запотевший кувшин своего знаменитого сидра и уставил стол блюдами и тарелками с теплыми, воздушными, тающими во рту булочками и крендельками. Тут же кто-то предложил тост «За великих Кассаров», и все его поддержали, а Зелг засмущался.
Выпечка Гописсы отличалась одним любопытным свойством: ты принимался за еду вне зависимости от того, голоден или сыт. Так и герцог не смог оторваться от угощения и уписывал за обе щеки под отеческим взглядом хозяина.
— Слыхали последние новости? — спросил тот, когда решил, что мессир Зелг заморил червячка и теперь способен к осмысленной беседе.
— Какие именно? — уточнил осторожный Зелг.
Вроде бы сегодня утром гном-секретарь Холгар — редкостный буквоед и зануда — сделал ему доклад о последних событиях в стране и мире, так или иначе затрагивающих интересы Кассарии, но практика показывала, что жизнь полна сюрпризов и почти все они заботливо припасены для одного-единственного некроманта.
— Вчера в наших краях появилась любопытнейшая особа минотаврского происхождения.
Зелг поперхнулся.
Такангора он любил и почитал, но даже представить не мог, как вынесет еще одного минотавра. Затем ему почудилось, что это прибыла с визитом мадам Мунемея Топотан, легендарное имя которой с легкой руки ее сына знали уже и за пределами Тиронги, и он побледнел как простыня.
Если свести в одном месте сурового Такангора, решительного Лилипупса и властную Мунемею, остальным разумнее сразу удариться в бега.
— Юная дама, — продолжал между тем Гописса, знать не зная, какие демоны терзают душу его несчастного повелителя. — Весьма хорошенькая, рассудительная и, я бы сказал, волевая. Приятное сочетание качеств, редко встречающееся у девушек. По роду занятий — воительница. Альгерс высоко оценил ее доспехи и оружие, сказал — производства старинного, но на их качество это повлияло, скорее, положительным образом. Старые мастера знали свое дело. Вот, помнится, достался мне в наследство от бабки один котел… Да! — вскричал он, и Зелг подпрыгнул. — Вы же ничего не знаете о моей бабке, а она славилась на всю округу своей фигурой и пончиками.
Гописса вытер руки о фартук и пододвинул табурет к столу. Стало ясно, что рассказу о котле и бабке он намерен посвятить значительное количество времени.
— Так что с этой особой?… — робко спросил герцог, понимая, что лишает верного слугу удовольствия поговорить о старых добрых временах, когда все было лучше, чем теперь, и любимых родственниках, которые совершали деяния, недоступные молодому поколению.
По мере того как проходит время, наши предки совершают все более славные подвиги.
— Сей котел она привезла с собой в качестве приданого. Как гласит семейное предание…
— …с юной особой, воительницей и минотаврихой, чьи доспехи…
— …еще ее прадедушка взял в Сэнгерае в качестве военного трофея…
— …высоко оценил Альгерс…
— …а он что ни попадя домой не тянул, потому что был человек хозяйственный, разумный и любил крохоборствовать с толком…
— …и куда она теперь делась…
— …бабка утверждала, что в нем что ни возьми, пиракаши или там суп, готовится совсем по-другому…
— …и знает ли об этом милорд Такангор…
— …не иначе, колдовство какое…
— …и что он говорит по этому поводу…
— …а я так думаю, что это просто хорошая работа…
— …я уже и так волнуюсь за него — вы же знаете, что наши уважаемые амазонки слишком открыто и рьяно проявляют свое неравнодушное отношение…
— …потому что в старину не умели делать спустя рукава…
— …и еще одна решительная дама-воительница может стать последней каплей в чаше терпения…
Гописса не был великим мыслителем, но и он понял, что они с Зелгом говорят о разных вещах. Он замолчал, осмысливая вышеописанную беседу.
— Куда она подевалась? — терпеливо повторил герцог.
— Умерла.
— Когда? — вскричал бедный некромант, не веря своим ушам.
— Да уж полвека тому.
— Не может быть, — твердо сказал Зелг.
— Почему? — заинтересовался Гописса.
— Вы только что сказали, что она вчера появилась в наших краях.
— Не говорил.
— Нет, говорили.
— Не мог я такое брякнуть.
— Но сказали же!
— О бабке?!
— О минотаврихе!
— Она у меня чистокровная человечица! — вскричал удивленный трактирщик. — Ну, было там чуток гоблинской крови, чего греха таить, пращуры блудили понемногу, но о минотаврах разговора нет и быть не может!
— То есть как — не может! — взвыл Зелг. — Юная особа, в доспехах, минотавриха, ну? Вспомнили?
— Что ж я — совсем беспамятный? — обиделся Гописса. — Так бы сразу и сказали, милорд, а то толкуете незнамо о чем. Сия особа спросила сидру и пончиков, по рецепту той самой бабки моей…
Герцог крепко зажмурился.
— …скушала три порции, радуя персонал здоровым аппетитом, а после обратилась с прочувствованной речью к дамам Анарлет, Таризан и Барте, и как раз по поводу милорда Топотана.
— Они подрались? — тихо спросил герцог, выглядывая из окна, словно ожидал обнаружить там дымящиеся руины.
Собственно, мы недалеки от истины — именно так он и представлял себе результат столкновения дамы-минотавра и амазонок.
— Зачем — подрались? — удивился Гописса, который, как командир хлебопекарной роты, уже многое понимал в искусстве ведения войны. — Дама Цица атаковала дам Анарлет, Таризан и Барту с предложением поговорить по душам, после чего ее превосходящие силы противника заставили их организовать стремительное и неудержимое отступление.
— Они на нас обидятся, — вздохнул Зелг, рассчитывавший на обещанных павших в грядущем военном конфликте амазонок.
— Нисколько, — утешил его трактирщик, подкладывая на блюдо новые пончики. — Амазонки умеют проигрывать. Признав в даме Цице достойного и храброго противника, они дали ей слово обожать милорда Такангора на почтительном расстоянии, можно — в строю. Из чего я сделал вывод, — усмехнулся мудрый Гописса, — что сама дама Цица намерена любить генерала поближе.
Развить эту тему ему не удалось — на пороге появился Иоффа и спросил сидру. Много сидру. Точнее — «очень много сидру, сколько есть».
— Стряслось что? — заволновался Гописса, подавая ему огромную кружку.