— Прелестница, — умилился демон. — Я так соскучился.
— Немудрено соскучиться — сидишь безвылазно в Аду, — хмыкнула Мумеза. — Это же рехнуться можно. Вот хороша бы я была, если бы вышла за тебя замуж.
— Ах, Мумочка, — всплеснул руками демон, — тебе в Аду самое место.
Никто так не разделял точку зрения Наморы, как староста Иоффа. Правда, его не спросили. А даже если бы и спросили, он бы все равно не сказал. Что он, самоубийца?
— И что бы я там делала? — ворчливо спросила Мумеза, усаживаясь рядом с бывшим женихом.
— А что захотела бы! — сказал Намора, не сводя с нее влюбленного взгляда. — Хочешь, соседей бы изводила. Хочешь, вязала бы в креслице на вершине башни. Я такой замок для тебя отгрохал — до сих пор все завидуют, даже Каванах. Как ты живешь, лютик мой? Муж есть?
— Помер, — вздохнула ведьма. — Теперь вот зять нервы треплет. Волколака несчастный.
— Каноррский оборотень? — ужаснулся Намора.
— Кассарийский… а, один черт. Я б его давно пришибла, но доце он почему-то нравится.
— Нынешнюю молодежь не разберешь, — поддакнул демон.
— Ну а ты?
— А что — я?
— Женился?
— Куда ж без этого?
— Дети есть?
— Только их не хватало!
— Ну, кормят тебя хорошо. Это сразу видно.
— Я повара держу.
— А жена не готовит?
— Хватит с меня других неприятностей, — честно признался Намора.
— А вот я готовила.
— Никто не делает таких хухринских блинчиков! — вздохнул демон. — Сплошное объедение. Вот с тех пор ни разу и не пробовал.
— Почему?
— А! — И Намора безнадежно махнул рукой. — Без тебя все не так, лютик. Особенно не так — с другой женой.
— Мог бы и холостяком остаться.
— Это я с горя, — слабо защищался демон. — Ты же мне отказала.
— Еще скажи — это я виновата.
— Мумочка, цветик мой, я этого не говорил.
— Но думал! — уверенно заявила мадам Мумеза. — Все вы одинаковые. Жена-то хоть ничего?
Намора честно поразмыслил.
— Кошмар ходячий.
— Чего ж женился?
— Я же говорю — от отчаяния. Тебе назло.
— Очень мне нужно злиться на тебя. Зовут как?
— Кого?
— Ну, не тебя же. Жену.
— Нам Као.
— Дурацкое имя.
— Имя как имя.
— Вот видишь! — торжествующе сказала Мумеза. — Ты ее все-таки любишь, а мне втираешь, что от отчаяния.
— Мумочка, что ты такое говоришь?
— Я бы, может, передумала когда-нибудь потом. Вот теперь бы и передумала. А так — прости, дружок, ты женат.
— Я разведусь! — вскричал потрясенный Намора. — Всех делов — пристукнуть эту мымру! А ты за меня выйдешь?
— Я так сразу не могу, — сказала Мумеза. — Вот разведешься, война закончится, а там и поговорим.
— Мумочка! Жизнь проходит! Сколько можно думать?
— Тебе сколько лет?
— Три тысячи.
— Вот видишь, какая я старая. Куда мне замуж? А ты молодой еще. И потом, я обижена. Женился неизвестно на ком, а я должна закрыть на это глаза.
— Но ведь ты же первая вышла замуж, — робко возразил демон.
Мумеза его логики не поняла.
— Ты всегда был такой, — сказала она печально. — Вот все делал мне наперекор. Вот буквально каждое слово.
— Мума! Клянусь тебе — все изменится, — сказал Намора, прижимая руки к огромному животу. — Только скажи «да»!
— Хорошо, — вздохнула Мумеза. — Скажу. Это неправильно, но как увидела тебя, так и растаяла. Между прочим, ты всегда вил из меня веревки.
— Я сейчас вернусь, — пообещал Намора. — Только никуда не уходи.
— Интересно, как он себе представляет, что я уйду? — спросила Мумеза у Ианиды, показывая букетом на безбрежное море адских воинов. — А еще считают, что мужчины умнее нас.
Было время, когда мужчины правили миром. Но потом появилась Ева.
— Что там происходит? — спросил Каванах Шестиглавый у Кальфона.
Речь шла о Наморе Безобразном. Маршал обратил на него внимание в тот момент, когда беспощадный генерал скакал на четвереньках по какой-то полянке, в стороне от того места, где сейчас должна была развиваться, но по неизвестной причине не развивалась сокрушительная атака экоев.
— Вероятно, это некий коварный план, — предположил Кальфон, свято верящий в силу коварных планов.
Сам он за всю жизнь ни одного подобного плана не придумал и потому с пиететом относился к тем, кто был на это способен.
— Странный план, — хмыкнул Каванах. — Меня в нем многое смущает. Особенно вот эта поза.
— Поза затейливая, — признал Кальфон. — Может, он подает нам сигналы?
— Вы считаете, Намора сигнализирует нам, что мы в глубокой…
Каванах задумался, как бы перевести эту синтагму в политически корректную.
— Я так не думаю, — сказал граф Торрейруна, — но, может, ему там виднее. Знаете, эти кассарийцы не так уж безобидны, как может показаться на первый взгляд.
Тут мимо них двое дюжих демонов пронесли третьего, лежащего в обмороке. За этой небольшой процессией брел Мардамон с веревочкой и бубнил:
— Я понимаю, что вы не верите своему счастью. Но вы поверьте. Посмотрите, какая вокруг красота! Неужели вы не хотите умереть в поддержку своих товарищей по оружию? В качестве поощрительного бонуса — как первому добровольцу — я спою над вами гимн собственного сочинения. О нем с похвалой отзывались музыковеды Тифантии…
— Безобидные, — прошипел Каванах. — Как же… безобидные. Эй!!! — крикнул он своим гвардейцам. — Арестуйте кто-нибудь этого бродягу. Совсем распоясался. И позовите Флагерона. Где его вообще носит?
Флагерона носило всюду, где носило черный халат с помещенным внутри него доктором Доттом.
— Поймите, — втолковывал призрак, — это немыслимо. Как вы себе представляете наш альянс?
Демон вздохнул.
— Пойдут толки.
Взгляд Флагерона выразил презрение к мнению окружающих.
— А мне не все равно, — отозвался Дотт, не замечая, что понимает собеседника без слов.
Флагерон грустно улыбнулся.
— Поверьте, я еще при жизни отличался широтой взглядов. А после смерти стал еще либеральнее…
В этот момент какая-то тварь принялась втягивать призрак в открытую пасть.
— Ай! — вскрикнул Дотт.
— Ссс-ссс, — свистнуло лезвие копья, и тварь рухнула в траву.
— Спасибо, голубчик, — поблагодарило привидение, стряхивая с рукава соринку. — На чем мы остановились? А! Да, на широте взглядов… Ну представим на минутку, что наши отношения состоялись. Дальше что? Поймите, я не сторонник моногамности. Я на это не способен…
— Все может измениться, — мягко молвил демон. — Вы войдете во вкус тихой семейной жизни.
— Мамочки! — пискнул Дотт.
— Интересный компот. — Мадарьяга кивнул в сторону сладкой парочки. — Как вам это нравится, генерал?
— Я всегда говорил Ржалису, что с этими любовными похождениями однажды можно допрыгаться. Я оказался прав.
— Ну, Ржалис вам все равно не поверит, пока сам не влипнет.
— Главное, скажите милорду Такангору, чтобы он случайно не пришиб этого воздыхателя. Неудобно как-то.
И генерала с вампиром снова разнесло в разные стороны.
— Это самая странная битва в моей жизни, — признался Каванах, высматривая своего любимца на поле боя. — Вроде бы все предусмотрел. А все идет наперекосяк.
Если ты знаешь, что что-то может пойти наперекосяк, и ляжешь костьми, чтобы этого не допустить, наперекосяк пойдет что-то другое.
Бедный маршал — он еще не знал, что такое наперекосяк. Жить в мире с собой ему оставалось совсем недолго. Ибо на правом фланге кассарийских войск, в месте, где все никак не могла развиться упомянутая атака, вступил в игру новый фактор.
Нам Као, супруга Наморы Безобразного, застукала своего благоверного на горячем.
И понеслась…
И понеслось!
ГЛАВА 17
Милталкон и Бакандор долго рассматривали таинственный ларец. Состояние у них было двойственное. С одной стороны, еще в далеком безрогом детстве, когда маменька укачивала их в колыбельке, она рассказывала сказку об одной чересчур любопытной деве, копавшейся в чужом имуществе. Помнится, именно на нее возлагалась ответственность за все болезни и гадости, происходящие ныне на свете.
Брать на себя такую ответственность молодые минотавры не хотели.
С другой стороны, открывшийся их взорам тайник хранил столько непонятных и странных вещей, что голова шла кругом. А в ларце, возможно, находится объяснение или хотя бы ключ к семейным секретам.
Бакандор осторожно поднял ларец — тот оказался не слишком тяжелым — и потряс его. Внутри едва слышно брякнуло.
— Ну что? Что будем делать? — спросил Милталкон. — Дерзаем? Или линяем?
Еще пару минут назад он был готов совершить несанкционированный взлом, но воображение некстати подсунуло ему облик разгневанной родительницы со скалкой в руках, и юный минотавр обнаружил, что решимость стремительно его покидает.
Бакандор вытащил из-за пояса кинжальчик и поковырялся в замке. Впрочем, осторожно, без чрезмерного энтузиазма.
— Не поддается.
— А ты поверни в другую сторону.
— Все равно не открывается.
— Сильнее.
Бакандор закряхтел. Сил ему было не занимать, но старые мастера свое дело знали.
— Руками не ломай — бесполезно, — произнес за спиной Бакандора голос Мунемеи, и юный минотавр едва не хлопнулся в обморок.
О педагогическом таланте мадам Топотан и ее необычайных успехах на ниве воспитания подрастающего поколения ходили легенды. Попасть в очередную легенду сыновья не хотели.
— Ну-с, молодые люди. Чем заняты на досуге?
— Изучаем семейную историю, — выдохнул Милталкон.
— И как успехи?
— Не открывается, — вконец растерялся Бакандор.
— Разумеется, — кивнула Мунемея. — Лучшие умы старались, чтобы не открылось… Я кому говорила — в эту часть лабиринта ни ногой?! Я что — должна рычать на все Пегасики?!! А ну брысь отсюда!
Милталкон, очевидно, понял, что все равно умирать, и решил погибнуть с пользой.