(Долгая пауза.) Вот лежит в моей комнате человек, переполненный только ненавистью и упреками. И думает об одном — как бы мне еще напакостить.
Пауза.
Эва. Зачем ты обращаешь внимание?
Маргарета. Это моя дочь!
Эва. Она прет напролом... как танк. Ей это нравится. Она любит привлекать к себе внимание. Ей бы надо быть актрисой. Правда, тогда шел бы один сплошной монолог и ни у кого не хватило бы сил его слушать. Она никогда не дает тебе высказаться, ты не можешь закончить ни одной фразы. «Вот именно, именно, — говорит она, — точно, я понимаю. Точно, я знала это еще в одиннадцать лет».
Хенрик. А я люблю, когда она так... горячится. Тогда ей вроде бы снова восемь или девять лет.
Маргарета. У меня такое чувство, будто у меня в животе огромная дыра. Будто меня вспороли. Я совершенно опустошена.
Хенрик. Это стимулирует.
Эва. Ну и ну!
Маргарета. Да уж... Да-а.
Эва. Почему она не пойдет к терапевту?
Маргарета. Почему она в полицию не пойдет? Но она ходит. По ее словам.
Хенрик. Она ходит к терапевту.
Эва. Брр!
Маргарета. От этого только еще хуже.
Хенрик. Да. (Пауза.) Но...
Маргарета. Ей тридцать восемь лет! Она взрослый человек.
Хенрик. Но...
Маргарета. Ненавижу этих дураков-терапевтов, которые только и умеют, что наблюдать со стороны. А знают они не больше, чем любая нормальная мать, которая водит своего ребенка к песочнице. Как дети общаются... что ребенка замечают и признают, если он протянет совок другому ребенку, а тот возьмет совок и насыплет песок в ведерко... что тогда, значит, его признали... И что он поднимет крик, если другой ребенок вместо того, чтобы сыпать песок в ведерко, станет бросаться песком в него самого... И так всю жизнь, все та же песочница... чтобы тебя заметили и признали! Может, мы слишком мало на нее смотрели? Или наоборот... (Подходит к книжной полке.) Эту книгу я получаю от нее в подарок три года подряд. (Снимает с полки книгу в мягкой обложке.) Одну и ту же книгу. А может, авторша написала три разных книги... об одном и том же... очевидно, обо мне... Я видела ее по телевизору прошлым летом! И так разозлилась! Строит из себя!... И она винит меня за все, что случилось, это я уже об Анне. Из-за меня она, видите ли, заболела...
Хенрик. Болезнь болезни рознь.
Маргарета. Не замечай... Нет, нет... А чего именно не замечай?.. Не замечай... того, что происходит. А может, не отмечай. Как метят простыни и нижнее белье? Но так нельзя... Или это одна из заповедей... Но... все равно нельзя... Только бы избежать... Суметь избежать.
Хенрик. Успокойся.
Эва. Теперь ты заговорила как Анна.
Хенрик. И правда.
Маргарета. Нет, неправда. Я здорова, я не сумасшедшая, Хенрик... Даже если мне иногда и хотелось бы... Но как я ни стараюсь... с тех самых пор... сначала все мое время отнимала твоя мать, потом на свет появилась Анна... Как я ни стараюсь приспособиться ко всем перепадам ее непредсказуемого настроения... всякий раз, когда мы встречаемся... А могло бы быть так хорошо тот недолгий срок, что нам остался... Ведь скоро придут годы, когда мы начнем болеть, ходить будем только на прогулку да в музеи, осенние, зимние годы, когда видеть внуков и то в тягость... Но нет... При каждой новой встрече она все больше пышет ненавистью, в лице ни кровинки, а глаза... два громадных бездонных колодца ненависти... И я уже не знаю, как себя вести, не могу я делать вид, что все в порядке, или просто не замечать, что ее что-то терзает... Вот тогда бы я и впрямь была сумасшедшей, а я не сумасшедшая, знаю, что не сумасшедшая.
Хенрик. Как раз сумасшедшие-то и знают наверняка, что они не сумасшедшие.
Маргарета. О да, да, да... Ты эксперт в этом вопросе, ты с близкого расстояния наблюдал... Но я-то знаю, что я не сумасшедшая, — по крайней мере, пока я могу ходить в библиотеку, где меня ждет моя работа и мои милые коллеги, и пока хотя бы Эву можно считать... благополучной и я могу с ней общаться. Но если все будет так, как сегодня... Я старалась говорить за столом только на общие темы... вроде новых представлений о смерти, о том, как врет Ингвар Карлсон, или о самцах гаги, которые погибли от разлива нефти возле Утё... Но ей ничего не стоит обратить против меня любое сказанное мной слово и выискать в нем злокозненные намерения... А это нетрудно, когда ты любишь своего ребенка и беспокоишься о нем. Хотя ей скоро сорок, и в этом смысле она не нуждается в родительской любви... И я просто теряюсь, а я не хочу быть вечно готовой к бою в собственном доме! Я ее мать, но, выходит, это одно лишает меня права вмешиваться... Ну и ладно... Я не желаю унижаться, я требую своих прав... Ее ведь ничем не убедишь... В том, как было с тех самых пор, когда она была нашей маленькой Анной... Наверно, она ею и не была. Она была маленькой Анной для Берит... Вот еще одно чудовищное оскорбление, от которого так просто не отмахнешься! Да, да... Конечно, я понимаю, не так-то легко вышутить колкости, которыми она пытается унизить меня... как женщину, как мать, как твою жену... Но все равно меня удивляет, почему за все эти сорок лет... если ты когда-нибудь и высказывал какое-то мнение, то всегда в ее пользу, в пользу Анны, а не в мою. В мою никогда! Ты ни разу не принял мою сторону. Хотя это было бы естественно.
Хенрик. То есть? Какое такое мнение я должен высказать теперь?
Маргарета. Насчет меня... меня и Анны.
Хенрик. Что ты имеешь в виду?
Маргарета. Неужели это будет продолжаться так, как сегодня?
Хенрик. Но что я, по-твоему, должен сделать?
Маргарета(кричит). Я хочу, чтобы ты сделал выбор. Принял решение! Раз и навсегда определился!
Хенрик. Выбор?..
Маргарета. Да!
Хенрик. Между чем и чем?
Маргарета. Между мной и ею!
Хенрик. Как это так? Это же безумие! Как я могу выбирать между тобой и Анной, моей дочерью?
Маргарета. Или твоей женой.
Хенрик. Маргарета!
Эва. Мамочка, дорогая, милая!
Хенрик. Не можем же мы... отказаться от нее.
Маргарета. Сейчас я могла бы. Ты сам слышал, что она говорила о тебе... на что намекала.
Хенрик. Но это же просто бред.
Маргарета. И какие еще бредни мы должны терпеть?
Хенрик. Может, глупо устраивать эти ежемесячные семейные драмы.
Маргарета. Покончим с ними, я буду только рада... С меня хватит драмы в моей собственной душе.
Эва. Но я не хочу, чтобы с ними покончили. Я дорожу нашими встречами.
Маргарета. А я не хочу каждый раз заранее переживать и нервничать при одной мысли, что вы придете в гости.
Эва. Но я дорожу этим!
Хенрик. Для нас это способ поддерживать с вами отношения.
Эва. Это все, что у меня есть.
Хенрик. Спасибо. Очень мило с твоей стороны.
Эва. Я была счастлива с вами.
Маргарета. Ты — да. Но она чувствовала себя несчастной за всех!
Эва. Я любила вас обоих... тогда так же, как и теперь. (Пауза.) Правда, по-моему, все меняется к худшему. Сама она пальцем не шевельнет, чтобы бороться с обстоятельствами. Она все валит на других, чтобы самой отмотаться. Вот почему общаться все труднее. По-моему, вам пора подумать, нужна ли вам еще одна дочь. Надо ли вам и впрямь иметь двух, может, одной хватит? Я не хочу, чтобы на моих глазах с моими родителями обращались как с какими-то несчастными курдами...
Маргарета. Я привыкла, дорогая. В двенадцать лет она бросила школу — отказалась учиться. Ребенок, наделенный фантазией, заявила она, школу выдержать не может. Вот тут-то ей и нужен был отец, который бы твердо сказал: «Нет!» В ту пору тоже. Когда ей было, кажется, тринадцать, она стала «коммунисткой», только ради того, чтобы шокировать окружающих, и прежде всего меня... будто это и в самом деле могло кого-нибудь шокировать... Связалась с какими-то альтернативными движениями... В четырнадцать ушла из дома и стала жить с мужиками, которые были старше по меньшей мере лет на тридцать, женатые и с детьми... сидела на рисе, чае и сигаретах... А теперь, двадцать лет спустя, у нее хватает наглости вернуться сюда и обвинять нас! Да позволено мне будет спросить: за что? Что такого мы ей сделали?
Хенрик. Я делал, что мог... Я не был уверен, что ты всегда права. Нельзя вынуждать...
Маргарета(перебивая). Это я была вынуждена полагаться на свой собственный здравый смысл и собственные оценки. Теперь ты видишь, насколько я была права!
Эва(перебивая). Анна! Анна! Анна! Всегда только Анна, на первом месте Анна! Мы опять и опять говорим об Анне, об ее великих проблемах, об ее распроклятой жизни и кто в этом виноват! Ей тридцать семь лет! Не пора ли ей встать на собственные ноги!
Маргарета. Именно, именно, об этом я и твержу...
Эва. Или вы хотите по-прежнему с ней нянчиться? Нянчитесь на здоровье! Но говорить о ней я больше не желаю!
Маргарета. Правильно!
Эва. Она даже о своем ребенке позаботиться не может.
Маргарета. Правильно!
Эва. Может, я тоже нуждаюсь в вас, но я и не заикаюсь об этом, вам не до меня. Хотя, может, бывают минуты, когда мне тоже хотелось бы иметь мать и отца.
Хенрик. Но они у тебя есть. Ты всегда можешь прийти сюда.
Маргарета. С тобой у нас никогда не было трудностей.
Хенрик. Никогда.
Эва. У нас с вами вообще никогда не было anything. Anything[31]. Я просто эдакий приятный гость... который ведет себя вежливо... у своих собственных родителей... до смерти боясь их огорчить...