Давид поднимает глаза от журнала, кивает и снова углубляется в чтение.
Сири. «Знаешь, мне просто больно на тебя смотреть — одна-одинешенька, в кафе, в сочельник. Так же больно, как было однажды в Париже, в ресторане, где играли свадьбу, и невеста сидела и читала юмористический журнал, а жених в это время резался со свидетелями в бильярд. Уф, подумала я, если вот так все начинается, что же дальше-то будет и чем это кончится! В день свадьбы жених играет в бильярд! — А невеста читает юмористический журнал, — скажешь ты! Ну, это все-таки не одно и то же!»
Стриндберг(кудахчет). Вовсе не одно и то же, намного, черт меня задери, хуже. Тут входит официантка с чашкой шоколада для той дамы, которая не лакает пиво. Господин Шиве, как-никак игравший Жана во «Фрёкен Жюли» и, так сказать, владеющий лакейскими навыками, сегодня нам подыграет. Сделайте просто вид, что ставите чашку. (Доброжелательно). Напряженная концентрация, господин Шиве, и проникновенная мимика, трогательная и выразительная!
Шиве(рассудительно). Это можно понять как тонкий намек!
Стриндберг. Грубый! Грубый, господин Шиве! (Весело бросается в атаку). А фрёкен Давид я должен предупредить, исключительно по-дружески напомнить, что на премьере обслуживать вас будет отнюдь не мужчина. А хрупкая девица! И фрёкен Давид придется обуздать свои страсти! Не приставать к девушке! Не лапать ее! Не хватать за грудь! Без нежностей! Не кидать распутных взглядов! Это разрушит саму логику пьесы.
Давид(тихо, стиснув зубы). Все-таки ваша подлость, господин Стриндберг, тоже должна иметь свои пределы. Вы ведете себя подло и трусливо, низко. Я не намерена с этим мириться.
Стриндберг(счастлив). Вы оскорбились! Вы сейчас уйдете, кипя от гнева! И больше никогда не вернетесь!!! Верно?!
Сири(с выражением полной безнадежности роняет тетрадку с ролью на пол). Ну вот, все кончено. Ничего другого я и не ожидала. Вполне в его характере. И как раз сейчас, когда впервые за все эти годы у меня появилась возможность вернуться к своей профессии. А он все рушит. Спокойно и невозмутимо.
Стриндберг. Что-о??? Что-о? Что я такого сделал?
Давид. Разве для тебя это неожиданность, Сири?
Сири. В общем, нет. Но все равно я каждый раз прихожу в уныние.
Стриндберг(слегка обеспокоенный, виновато кружит вокруг Шиве). С женщинами трудно работать. Они все время отвлекаются. Малейший пустяк принимают на свой счет. Не способны взглянуть на дело принципиально. Вы мужчина. Вы понимаете, что я хочу сказать. (Орет.)Вы понимаете, что я хочу сказать!
Шиве(испуганно). Д-д-да, понимаю... (ищет спасительную соломинку.) Пожалуй, здесь был бы к месту более проникновенный стиль игры... С более трогательной жестикуляцией...
Сири. Мари. Прошу тебя, Мари.
Стриндберг. Страница 2, с середины. Официантка выходит и больше не появляется. Вивисекция продолжается, слово — фру Икс. Сири. Прошу.
Сири. Я безумно хочу сыграть эту роль. Безумно хочу воспользоваться возможностью вернуться к своей профессии. Страшно хочется попытаться.
Стриндберг(почти извиняющимся тоном). Страница 2, с середины.
Давид молча подходит к стулу, долгим взглядом смотрит на Стриндберга, садится.
Стриндберг(обращаясь к Шиве). Видите? Абсолютно ненужная пауза. Слава Богу, хоть я сохранил спокойствие.
Сири. «Знаешь, Амели! По-моему, тебе все-таки не стоило бросать своего жениха! Помнишь, я первая тебе тогда сказала: прости его! Помнишь? Теперь была бы замужем, имела бы свой дом. Вспомни прошлогоднее Рождество, которое ты провела за городом, у родителей жениха, — ты прямо светилась от счастья...»
Шиве. Здесь, пожалуй, фрёкен Давид подошло бы печальное выражение лица...
Стриндберг. А что, здесь так заведено — бери пива сколько влезет? И это не считается кражей? Вообще-то неплохо бы сейчас выпить по чашечке черного кофе. Настоящего, а не той бурды, какую эта чертова прислуга в Гре обычно... (Отечески.) И еще, господин Шиве, постарайтесь болтать поменьше глупостей. Печальное выражение лица? Почему вдруг? Абсурдно и нелепо. У фрёкен... у фрёкен Игрек когда-то был жених, это нам известно. Бедняга. Вот, должно быть, настрадался. Но потом, когда ему удалось вырваться из лисьего капкана, и он и фрёкен обрели свободу. И она вовсе не горюет. Она счастлива! Таковы уж ее наклонности!
Шиве(совершенно сбит с толку). Но согласно тексту пьесы она должна...
Сири. Это уже ни в какие ворота не лезет.
Стриндберг. Для этой фрёкен отсутствующий мужчина — а еще лучше мертвый — счастье. (Заговорщицки, Шиве.) Время от времени, когда на нее нападает тоска, она ходит на кладбище и, чтобы потешить душу, изучает надписи на надгробиях, имена усопших мужчин. Имена. Имена... поверженных врагов... Взгляните правде в глаза, господин Шиве. Вот каков наш противник!
Шиве. Но... пьеса... вас так трудно... (обеспокоенно) вы шутите, господин Стриндберг?
Давид. Ну, так чем мы все-таки будем заниматься? Обсуждать подробности моей жизни? Или пьесу и ее героиню? Ведь она и я — во всяком случае, согласно тексту, — не один и тот же человек?
Стриндберг(с надеждой в голосе). Сейчас бы чашечку черного кофе. А что если... если бы господин Шиве... который однажды уже исполнял роль Жана... во «Фрёкен Жюли»... и...
Шиве(измученно и кисло). ...владеет лакейскими навыками, знаю, знаю, хорошо, я постараюсь, Господи, уже час прошел, если так и дальше пойдет, нам придется сидеть здесь до утра.
Сири. Пока у меня еще не окончательно сдали нервы, хочу выяснить один вопрос. Вот как я поняла пьесу. Встречаются две женщины, давно не видевшие друг друга. Обе влюблены в одного и того же человека. Между ними происходит стычка. Сильнейшая побеждает. И возвращается к своему мужу. Так?
Стриндберг. Совершенно верно! Центральная фигура — отсутствующий муж! Обе любят его и ведут за него борьбу! (Беспечно.) По-своему, по-бабски.
Сири. Абсолютно правильно, дорогой. Именно так и стоит в тексте. Ну и давайте же, черт возьми, придерживаться этого текста, не впутывая сюда бывшего жениха Мари!
Стриндберг. А кто впутывает?
Сири. Ты!!!
Стриндберг. Я???
Давид. Странная пьеса. Читаешь, и все время кажется, будто она выдает себя за что-то другое. Рядится в чужие одежды. Самое важное вынесено за скобки. Когда вы написали ее?
Стриндберг. Вскоре после вашего... отъезда из Гре.
Давид. Ах, тогда.
Стриндберг. Именно тогда.
Шиве(занимается кофе, с любопытством). Когда, вы сказали, она написана?
Стриндберг(разглядывает его с задумчивым видом). Господин Шиве. Шиве. У вас ведь и имя тоже должно быть?
Шиве. Вигго.
Стриндберг. Так. Вигго. (Мрачно.) Вигго Шиве. Не слишком благозвучно. (Берет себя в руки.) Но вы все же мужчина. С вами можно говорить. Преступники, обезьяны и женщины — существа инстинктивные. А с мужчиной можно разговаривать. Понимаете?
Сири. Кивните в знак согласия, доставьте удовольствие малышу Стриндбергу. Мы не обидимся.
Шиве чувствует себя крайне скверно, пытается изобразить улыбку и, тряся головой, с тоской смотрит на дверь.
Стриндберг(чрезвычайно деловым тоном). Я написал пьесу после того, как вышвырнул фрёкен Давид и ее в равной степени склонную к лесбиянству подругу Софи из нашего добропорядочного дома в Гре. (Внезапно с восторгом восклицает.)Приключения маленького Вигго в ночь перед Рождеством!!! Нашел!(Абсолютно спокойно.) А затем написал пьесу. Все очень просто.
Шиве(ничего не понимает). Вышвырнули? За что?
Сири(полностью смирившись). Ради Бога, не смущайся. Рассказывай. Каждый раз, когда я тебя слушаю, у меня дух захватывает. Горстка фактов и захватывающий дух обман.
Шиве. Но... вы, надеюсь, не подняли на нее руку... это было бы не совсем по-рыцарски, господин Стриндберг...
Стриндберг. Пожалуйста, постарайтесь понять (все больше обращается к Шиве, с мольбой в голосе, крепко зажмурив глаза), господин Шиве, постарайтесь понять мое положение в те годы. Жить в полной изоляции, за границей, словно в кромешной тьме... в окружении этих... не женщин, нет, а страшных, хлопающих крыльями летучих мышей... (умоляюще) господин Шиве, ведь вы понимаете меня, когда я говорю, что мне страшно... вы сами разве не боитесь... (орет) боитесь, я знаю, до чертиков боитесь, вот и оставляете за собой повсюду навозные кучи просвещенных левацких комплиментов!.. (тихо) летучие мыши в кромешной тьме, вот именно. (Деловым тоном, подтянувшись.) Как бы то ни было. К нам в Гре приехали две подруги из Копенгагена. Мари и Софи Холтен. (Презрительно.) Малыш Оле, как ее потом прозвали! Оле! Этим чертовым мужененавистницам непременно надо навешивать на себя мужские ласкательные имена! Обе — трибады. Одна по литературной части. Другая чего-то малюет. И вот, господин Шиве. Тут все и произошло. Они отняли у меня жену.
Шиве. Господин Стриндберг!!!
Стриндберг. Я терплю их. (Спокойно, с трудом.) Я живу с ними под одной крышей. Я выдерживаю пространные любовные дифирамбы своей жены... прелестному телу... фрёкен Давид... ее груди. Нежности, ласки... я ничего не понимаю. Их не разлить водой, они целуются, беседуют... как будто меня нет... (Чуть ли не с детской обидой.) Мне не говорят, в чем я провинился... и в конце концов я прихожу к выводу, что не виноват ни в чем... просто я не существую! Дети тоже привязались к ней. Мари... Мари... только и разговоров про Мари. И потом, эта извращенная эротика... мне обязательно нужно с кем-нибудь поговорить об этом...