С рассветом первыми прилетели стражи, сразу заняв свои посты, где и стояли, почти не разговаривая друг с другом. Ломенар подивился столь ответственному отношению к службе: праздник еще и не думал начинаться, следить за порядком пока ни к чему, и можно было мирно болтать за столом, хотя бы пока не появятся первые горожане. Но у этих стражей железная дисциплина. Остается лишь надеяться, что до войны с ними дело не дойдет. Несмотря на явный численный перевес, войска Арденны понесли бы немалый урон в бою с такими воинами.
Затем на легких повозках, запряженных низкорослыми мохнатыми лошадками, привезли еду и напитки. На столах появились высокие кувшины, овощи, фрукты, блюда с мясом и рыбой, нечто напоминающее густую кашу, украшенную цветами и листьями (Ломенар вспомнил даже название – рута; Иннер рассказывал, что готовят ее из зерен астелы, горной пшеницы, и едят по праздникам, это кушанье считается священным). Подтянулись и торговцы, лавки начали открываться одна за другой. Потом появились первые гости, и праздник начался.
Сначала несколько тейнаров в легких доспехах устроили поединки на мечах на земле и в воздухе: последние были особенно зрелищны. Затем показали что-то вроде театрального представления, участники в ярких необычных костюмах прыгали, кувыркались и совершали в воздухе головокружительные трюки. Тейнарские девушки исполнили несколько танцев с лентами и покрывалами, которые летали за ними как живые, по воле хозяек то поднимаясь, то опускаясь и складываясь в причудливые картины. Затем начались соревнования лучников, этого Ломенар уже почти не мог разглядеть: мишени были установлены за дальним краем поляны, где начинались деревья.
Все это действо сопровождалось музыкой. В дальних уголках поляны слушатели небольшими группами собрались вокруг музыкантов, но музыки оттуда Ломенару слышно не было, в отличие от тех менестрелей, кто разместился прямо в середине, неподалеку от столов. Менестрели сменяли друг друга, исполнив всего по несколько мелодичных баллад или бодрых боевых гимнов. Из инструментов тейнары предпочитали духовые, поэтому нередко выступали по двое и больше, но также немало было и лютнистов. У некоторых музыкантов Ломенар заметил незнакомые ему инструменты: судя по тому, что удалось разглядеть с такого расстояния, они напоминали полусферы – от маленьких, чуть больше ладони в основании, до больших, помещавшихся на коленях музыкантов. Менестрели проводили над ними рукой, не касаясь, отчего раздавались мелодичные звуки, похожие на те, что издает флейта, но сочнее, гуще, словно играло несколько инструментов сразу. Ломенар далеко не сразу сообразил: странный инструмент, должно быть, пронизан множеством трубочек разной ширины, и тейнары извлекают из него звуки с помощью ветра. Повинуясь крылатым людям, воздух мог обдувать его со всех сторон, создавая более насыщенную мелодию, чем дудочка, в которую воздух входит лишь с одной стороны, да и отверстий не может быть больше, чем пальцев на руках музыканта.
Все это было весьма увлекательно, но день уже перевалил за середину, и от долгого неподвижного сидения на жестких ветках у Ломенара давно ныла спина, да и кожа под слоем глины чесалась нестерпимо, и он жаждал, чтоб праздник побыстрее пришел к завершению. И вдруг все затихли, тейнары стали стекаться к середине поляны, лучники возвращались с дальнего ее конца, охранники, так и не покинувшие своих постов, и те обернулись в ту сторону. Ломенар, решивший, что наконец дождался, начал искать глазами пленников, но никого похожего пока не обнаружил, да и вообще не мог понять, что происходит. На середину поляны не спеша вышел очередной менестрель, и толпа собиралась именно вокруг него. Местная знаменитость? Неужели настолько, что одно его появление заставило замолчать все это шумное сборище? Он вгляделся в музыканта и вдруг узнал его даже с такого расстояния – по белым крыльям и светлым волосам, горевшим на солнце. Это был Эорни.
В руках он держал один из этих полукруглых инструментов. Дождавшись, пока соберутся все, принц протянул над ним ладонь, шевельнул пальцами, будто перебирая невидимые струны, и полилась мелодия, сперва несложная, но удивительно чувственная, затем в нее по очереди вплелось несколько мотивов. Ломенар больше не удивлялся повисшей тишине – по сравнению с Эорни все сегодняшние музыканты показались ему жалкими недоучками. А когда мелодия вошла в полную силу, Эорни запел.
Нельзя сказать, что маг не разбирался в пении: будучи студентом Академии, в театре он бывал, да и в доме Рунара порой собирались интересные гости… однако именно здесь и сейчас он осознал с пугающей ясностью, насколько Дети Стихий – порождения этих самых стихий. Ни один менестрель из людей не смог бы так петь: голос Эорни то заполнял собой всю поляну, как зал королевского театра с особо устроенным куполом, то почти стелился над травой, вкрадчиво и мягко, то звенел тетивой лука, отпуская в небо слова-стрелы. Звуки его чистого голоса обволакивали зачарованных слушателей, и Ломенар, чувствуя трепет в сердце, забыл о своей усталости.
Эорни пел на тейнарском; Ломенар немного знал этот язык – частично благодаря Академии, частично от Иннера, и понял примерно следующее: принц обращался к Тилаэру, благодаря за победу над Кергоном, Хозяином Земли, и выражал надежду, что сегодняшние жертвы будут последними среди крылатого народа.
Но вот музыка смолкла – принц под разочарованный вздох слушателей прижал ладонь к полусфере, закрывая отверстия.
– Ну что ж, – обратился он к присутствующим. – Надеюсь, вы все хорошо повеселились сегодня. Однако нам необходимо исполнить и печальный долг, ведь жизнь состоит не только из радости.
На поляну вышли двое стражников, ведущих пятерых тейнаров со связанными за спиной руками и спутанными веревкой крыльями. В первом из них Ломенар узнал Иннера, и при мысли о предстоящем его пронзила дрожь. Замыкали шествие еще двое воинов.
Со времени их последней встречи в Ультуне Иннер заметно исхудал, когда-то длинные кудри были обрезаны коротко и неровно, от одежды остались лохмотья, однако он шел ровно, хотя и небыстро.
– Кергон, прими эту смерть во имя будущей жизни и не чини зла детям Тэрни Тилаэра! – нараспев произнес Эорни и махнул рукой.
Иннера первого подвели к краю пропасти. Держался он на удивление спокойно, попыток вырваться не делал. Ломенар видел лишь его спину, но, судя по положению головы, взгляд пленника был устремлен вдаль, к бесконечному горизонту.
Ломенар не знал, сможет ли выполнить задуманное. Освободить Ниледа в тронном зале было куда проще: тот стоял заметно ближе, да и хватало времени, чтобы нащупать нужную точку пространства и вызвать пламя с изнанки. Здесь же все придется проделать в тот краткий миг, когда пленник уже сорвется с обрыва, но еще не успеет скрыться с виду, исчезнув за скалой.
– Ты полетишь, – прошептал он. – Я не могу обещать, что спасу тебя, но я сделаю все, чтобы ты не рухнул камнем, чтобы смог расправить крылья хоть на миг, даже если их при этом охватит огонь.
Несмотря на расстояние, Ломенару показалось, что он расслышал негромкий усталый голос друга:
– Пусти, я сам шагну вниз.
Иннер с силой оттолкнулся и прыгнул далеко вперед, видно, до последнего стараясь превратить падение в полет. Ломенар давно уже держал нити и теперь натянул их, изо всех сил стараясь не промахнуться. Его сердце колотилось, но унять дрожь в пальцах удалось. Вспышка пламени цветком распустилась за спиной Иннера, веревки на его руках загорелись, одежда, кажется, тоже… но вот задело ли крылья или веревки на них, Ломенар заметить не успел.
Стоящие у обрыва тейнары засуетились: два стража из тех, кто охранял пленников, неотрывно глядели вниз с края, двое оставшихся поднялись в воздух и кружились над пропастью, также что-то высматривая. Вдруг оба, сложив крылья, ринулись вниз; те, что оставались на краю, прыгнули следом. Зрители показывали вниз, оживленно переговариваясь. Ломенар закрыл глаза. Получилось у него или нет – больше он тут ничего сделать не мог, оставалось лишь ждать и надеяться. Хлопанье множества крыльев заставило его вновь взглянуть на поляну. Часть тейнаров поднялась в воздух. Они пролетели над поляной, разглядывая ее с высоты, и не спеша направились по сторонам, двигаясь кругами.
Они ищут того, кто это сделал, понял Ломенар, а если точнее, ищут именно его, ведь, кто виноват, догадаться нетрудно. Последнему глупцу ясно, что огонь не возьмется из ниоткуда, подобный трюк может проделать только маг, а магами бывают только люди. Ну а много ли людей или тех, кто несет в себе хоть каплю человеческой крови, приходит в Эннери? Вот именно.
Шум крыльев удалялся – тейнары, при всем своем зрении, проглядели чужака. Не станешь же внимательно разглядывать каждое дерево в лесу. Да и смотрели они, скорее всего, на землю. В общем, снова повезло. Остальных пленников казнили успешно, но по-быстрому, ритуал провели больше по необходимости.
И снова гудящая спина, и зудящая кожа, и доли унылого ожидания, уже не скрашенного представлением, и, наконец, ночь. К чему за всю свою недолгую, но насыщенную жизнь Лоэн-Ломенар никогда не менял своего отношения, так это к данному времени суток. Ночь вновь принесла ему покой и свободу. Убедившись, что все ушедшие и улетевшие с поляны тейнары возвращаться не собираются, он не спеша начал спускаться.
Приготовления к празднику шли всю минувшую декану, но за эту ночь город буквально преобразился: не иначе, горожане хотели встретить первый день нового сезона во всеоружии. Над улицами колыхались протянутые на веревках разноцветные полотнища из легких полупрозрачных тканей и длинные яркие ленты; жители укрепляли над входом ветряные трещотки и колокольчики; ребятня носилась, размахивая вертушками из блестящей бумаги, а кто-то влез на крышу и запускал воздушного змея.
Все то время, пока Айнери шла к трактиру, где работала, пока забирала свои вещи и прощалась с хозяином, а потом тихонько сидела в шатре циркачей и наблюдала за подготовкой к вечернему представлению, ее не покидало удивительное чувство легкости. Передалось ли ей праздничное настроение горожан, или же теперь, когда она больше знала о стихиях, невольно искала везде присутствие древнего ветра, которому поклонялись далекие предки, – было трудно понять. Главное, брат нашелся, они снова вместе, все заботы на время отступили, и Айнери, как в детстве, просто наслаждалась радостным днем.