Игры римлян против варваров(продолжение)
«Киевское княжество вот-вот падёт…»
I
«Мне нужен конь – и в атаку», – мысленно повторял Постум и злился на Рутилия. Злился, потому что знал, что не исполнится, – не будет никакой атаки, а уж тем более кавалерийской. Император будет сидеть в новом принципарии близ Корсуни и наблюдать за ползанием по равнине стальных консервных банок, набитых человеческой плотью. То есть это ему будет казаться, что он наблюдает, а на самом деле он ничего не увидит. Сейчас он видит только бетонные стены и слышит, как адъютанты докладывают обстановку Рутилию. Легат подтянут и чисто выбрит. Он даже не потрудился надеть полевую форму – по-прежнему в красной тунике и сверкающем броненагруднике. И шлем позолоченный. Вот позёр…
Адъютант Рутилия, годами ровесник императора, наложил кальку на полотнище карты и красным стилом аккуратно вычерчивал стрелки. При этом он склонил голову набок от усердия. Казалось, ему нравился сам процесс рисования стрелок. Сколько жизней за каждой стрелкой? Десять тысяч? Двадцать?
– Противник наступает по Готской дороге. Киевские когорты вошли в соприкосновение с противником… – докладывает трибун разведки Рутилию.
Адъютант тут же начал чертить новые стрелки.
– Передайте приказ Двенадцатому: отойти через мост и мост за собой взорвать. – Рутилий разглядывал только что нарисованные красные чёрточки. – Мост неповреждённым не отдавать противнику. Ни в коем случае.
Постум вышел из принципария. Рутилий даже не повернул головы. Наверное, он не заметил, что императора уже нет рядом.
Все-таки монголы двинулись на Киев.
Захватив мосты через Борисфен неповреждёнными, они ударили сразу с двух сторон. Две танковые тьмы, форсировавшие Борисфен у Херсонеса, смяли оборону киевских легионов и вышли гиперборейцам в тыл. Всего пять дней понадобилось варварам, чтобы замкнуть стоящие на границе легионы в кольцо. Киевские дружины огрызались, пытались прорвать окружение, но безуспешно. Судьба их была решена. А монголы двинулись по правому берегу Борисфена на Киев. Они считали, что перед ними – лишь ровная степь и остатки Двенадцатого Молниеносного легиона. Этот недобитый легион их буквально притягивал. А что мог выставить Киев? Лишь плохо обученное ополчение, которое разбежится после первого удара. Великому князю ничего не оставалось, как бросить в бой свой резерв – Личную дружину.
Эти известия Постум получил, когда римляне только-только пересекли Киевскую границу…
Все же римляне успели подойти к Жёлтым водам прежде монголов.
Крот и Гепом сидели в пятнистом внедорожнике. Крот спал. Он мог спать где угодно. Два здоровяка-преторианца тоже дремали на заднем сиденье. Преторианцы тут же проснулись и приветствовали своего императора.
– Едем, – приказал Постум, садясь в машину. Надел бронешлем, затянул ремешок.
– Куда? – поинтересовался Крот.
– Вперёд. По Готской дороге. Через мост.
Зачем? Приказ Двенадцатый Молниеносный получит через минуту-другую. Переправляться на ту сторону – безумие. Ведь мост могут в любой момент взорвать.
Но Постум знал, что должен ехать. Крот не протестовал. Они поехали. Сейчас он заберётся на ближайшую высоту, остановится, расправит плечи и…
Они ехали по зеленому лугу, и на пути – две стоящие неподвижно коровы. Обе чёрные в белых пятнах. Справа кирпичная ферма, за ней – небольшая вилла. В траве – оглушительный треск кузнечиков. Он смешивался с дальним рокотом. Бой, как гроза, приближался с юго-востока.
Постум видел, как горели где-то за рекой деревни. Чёрные столбы дыма в чистом небе поднимались почти через равные промежутки.
Только сейчас, сидя рядом с гением помойки, император заметил, что у Гепома отросли клыки. Они торчали изо рта, не давая губам смыкаться. Из-за этих звериных клыков Гепом стал говорить невнятно.
– Что с тобой? – изумился Постум.
– Метаморфирую. Жёлтые воды…
– От жёлтой воды? Ты её пьёшь?
– В этих местах железные… уды выходят на пове…х…но… сть… – Гепому было никак не выговорить последнее слово из-за клыков. – И… ядом с железом у… ан.
– Радиоактивность? Повышенный фон?
Гепом кивнул.
«Значит, и я могу… – гениальная четвертушка Постумовой души содрогнулась. – Стать иным… способным неведомо на что…»
– Через реку я не поеду, – заявил Крот и остановил машину на обочине.
Здесь проходил когда-то старинный торговый тракт. А теперь – автомагистраль и севернее – железная дорога. Впрочем, железнодорожный мост был уже взорван. На правом берегу Жёлтых вод срочно возводились укрепления.
По Готской дороге уже тянулись отступающие центурии Двенадцатого Молниеносного. Усталые люди, все в поту и пыли, они едва волочили ноги. Пыль покрывала их лица, одежду и оружие ровным слоем, будто кто-то нарочно обсыпал легионеров мукой из огромного мешка. Неужели эти ребята могли кого-то сдержать? Парень без броненагруднника и шлема волок на плече снятый с танка пулемёт, подложив под металл свою грязную тунику. Несколько бронемашин застряло в людском потоке.
Постум забрался на капот внедорожника, поднёс к глазам бинокль. Сейчас должны взорвать мост. На той стороне появилась кавалерия. Монголы? Лошади шли галопом и скрылись в овраге.
И вдруг грохот – будто небо взорвалось и небосвод камнями посыпался на землю. И вой, вой, разрывающий тело на куски, сводящий с ума. Постум слетел с машины в траву.
Он знал, что это воют сирены штурмовиков, идущих в атаку. И чем выше скорость самолётов, тем громче вой. Знал, но ничего не мог поделать с собою. Он примитивно трусил. Рот пересох, противный холод пятном лишайника разросся меж лопаток. И колени тряслись. Да, да, колени тряслись. На арене Колизея не было ничего подобного. Ни намёка на страх. Там был лишь жар в каждой клеточке тела и хмельное предчувствие победы. Там он был уверен, что останется невредим. И все казалось игрой. Тогда он верил в своё абсолютное фантастическое бесстрашие. А тут испугался. Услышал вой сирен собственных самолётов, увидел комья летящей земли – и уже готов упасть на четвереньки.
Но ведь он знал план операции. «Аквила» пока не должна вступать в бой. Она грянет с небес, когда основные силы варваров вступят в сражение. И вдруг – штурмовики. Значит, Двенадцатый и остатки готских легионов почти не оказали сопротивления. И чтобы прикрыть отступление, Рутилий досрочно бросил в бой авиацию.
Постум пытался представить, что же творится там, за рекой. Там, куда он мчался на своём внедорожнике. Откуда долетал непрерывный грохот, и небо над полем было расчиркано чёрными полосами едкого дыма. На мгновение он представил, что видит поле с высоты, а внизу – пятнистые коробочки, сбившиеся в кучу. Они испускают потоки чёрного дыма, будто хотят отравить все вокруг перед смертью. Другие упорно продолжают ползти. И между зелёными крупными тараканами мечутся уже совершенно крошечные букашки. Постум попытался развернуть машину и снизиться, чтобы прихлопнуть каждую броненосную тварь поодиночке. Но машина, вместо того чтобы плавно пойти вниз, дрогнула и стала падать камнем. Земля неслась навстречу с бешеной скоростью. Мелькали жёлтые и зеленые пятна, а противные тараканчики вдруг превратились в стальных чудовищ. А в кабине штурмовика все заволокло плотной пеленой, и стало нечем дышать. Постум открыл рот, чтобы глотнуть побольше воздуха, и наваждение пропало. Он вновь был далеко от схватки и в безопасности. Почти.
Постум посмотрел на своих спутников. Они почему-то не боялись: ни Крот, ни Гепом. И преторианцы не боялись. Постум сделал несколько глубоких вдохов и постарался сесть как можно прямее.
– Гляди-ка, одного подбили, – сказал Гепом и ткнул пальцем в летящий низко самолёт, за которым стлался хвост густого дыма.
Самолёт был римский – Постум разглядел нарисованных золотых орлов на его крыльях. Но только это был не штурмовик. Куда меньших размеров. И кабина герметичная. Разведчик. Самолёт был уже у самой земли, шасси выпущены, пилот собирался сесть на поле.
– К нему! – крикнул Постум, сам не зная, зачем рвётся к этой подбитой машине.
Спасти пилота? Может быть.
Машина проехала несколько футов и вдруг подпрыгнула, шасси сломались, будто игрушечные, самолёт врезался носом в землю и взорвался. Постум выпрыгнул из внедорожника и кинулся к горящему самолёту. Преторианцы за ним – то ли собирались помочь, то ли, наоборот, намеривались помешать императору совершить глупость. И тут стали взрываться боеприпасы. Пуля ударила одного из преторианцев в броненагрудник и пробила насквозь. Все, не сговариваясь, рухнули на траву. А над их головами свистели пули.
«Парень в самолёте сгорит», – подумал Постум и заставил себя подняться.
Что-то мешало дышать. Что-то, давящее на горло и грудь. Заставляющее против воли гнуться к земле.
И тут Постуму показалось, что он слышит голос: «Сюда!»
Голос был слаб. Какой-то не мужской, а как будто женский или детский голос. И он вдруг вообразил, что там, в самолёте, в самом деле ребёнок. И пополз. А потом вскочил и побежал, пригибаясь. И вот он уже рядом с кабиной, откинул фонарь. Ухватил авиатора за куртку и рванул из кабины.
– Сейчас закончится. Сейчас все закончится… – бормотал он. А что должно закончиться – не знал. Он тащил парня за собой, а меч на боку ужасно при этом мешал. Так же, как и алый плащ, обшитый золотой бахромой. Ему почему-то чудилось, что плащ горит. Зачем он надел этот дурацкий плащ? Чтобы какой-нибудь монгольский снайпер мог его подстрелить и хвастаться, что убил императора Рима?
– Левый фланг… – бормотал авиатор. – Я не мог сообщить. Не работало радио. Конница… через болота… конница. Они выйдут в тыл.
– Эй, – крикнул Постум гвардейцу, – помоги!
А потом – вдруг удар в спину и следом – жгучая опрокидывающая боль. Какая нелепость! Какая чушь!
II
– Прибыло пополнение в когорту ветеранов, – сказал Квинт весело.
– Сколько вас? – спросил Неофрон.
– Двое. Я и Деций.
Неофрон смерил Элия взглядом.
– Раньше ты был более ловок и более резв, Деций, – сказал трибун. – Даже не верится, что ты совсем недавно выступал на арене и все время побеждал. Говорят, ты не проиграл ни одного боя в Северной Пальмире? – В словах его не было насмешки. Неофрон говорил вполне серьёзно, оценивая возможности своего легионера. За прошедшие годы Неофрон почти не изменился. Разве что оттенок кожи стал ещё темнее да ёжик волос на голове теперь отливал серебром.
– В те дни я взял в долг силу у Логоса, – объяснил Элий причину своего поразительного успеха. – Но её пришлось отдать.
– Жаль. Сейчас немного божественной силы тебе не помешало бы. Нас ставят на правый фланг. Там будет самое пекло. Пожарче, чем у стен Тартара. Дело может дойти до рукопашной.
– Я бегаю хуже прежнего, – заметил Элий. – Но руки сильны.
– А как насчёт умения орудовать лопатой? Рутилий велел рыть противотанковые рвы. Сынишка нашего трибуна. Но на папашу не похож. Иное племя. Кстати, ты читал мою «Пустыню XXXII»?
– Представь, нет.
– Жаль. – Неофрон похлопал Элия по плечу. – Я прогнозировал новую войну, схватки танковых легионов и соперничество разведок. К сожалению, молокосос Рутилий мою книгу тоже не читал. А Бенит прочёл, но лишь как развлекуху. Жаль… Он мог бы спасти легионы. А теперь за лопаты! – повысил голос Неофрон. – От того, насколько глубокие будут рвы, зависит, будем ли мы лопать кашу завтра вечером. И пусть каждый забудет о плене. Варвары отрежут вам носы, потом тестикулы, а потом уложат на землю и задавят танками.
– Это правда? – шёпотом спросил Элий.
– Ты хочешь снова в плен?
– Нет… – отрицательно покачал головой бывший Цезарь.
– Я тоже не хочу. Значит, то, что я говорю, – правда.
III
– Ещё немного, – отозвался медик.
Местная анестезия не успела подействовать до конца – Постум чувствовал боль, когда скальпель хирурга проникал глубже. Острую боль, от которой плавилось все внутри, а тело превращалось в студень. Но хирург не стал ждать, пока ткани окончательно онемеют. Когда осколок рванули наружу, Постуму показалось, что вместе с металлом из его тела выдёргивают кусок мяса, он зарычал и подался вперёд, и лишь ремни его удержали. А потом он стал проваливаться в пустоту. Она напоминала чёрную мятую бумагу, и её острые края резали плоть. Она вся была – острие. Запах нашатырного спирта смыл чёрный налёт, и Постум выплыл назад – в явь, на яркий свет, к острым запахам лекарств и стонам раненых.
– Ну, можешь встать? – спросил медик. – Рана-то ерундовая.
Повязка не давала пошевелить правой рукой. Двигаться не хотелось. Ничего делать не хотелось. Было одно желание – заползти в какую-нибудь щель и выжить.
– Ещё укол, – прошептал он распухшими непослушными губами. Ему казалось, что губы шлёпают друг о друга, как две подушки.
Медик повиновался. Зелёная его туника была забрызгана бурым. Самое мерзкое, что Постум ранен в спину. Теперь все будут судачить о том, что император ранен в спину.
– Крот!
Преданный охранник тут же возник рядом. Держась здоровой рукой за могучее плечо Крота, Постум шагнул из палатки. Показалось, что он шагнул в пустоту и летит, летит. Но Крот ухватил его за руку и удержал от падения.
Гепом подхватил с другой стороны с ловкостью и проворством гения. Хорошие у него ребята. Прежде вместе пировали. А теперь вместе пожаловали в Тартар. Бенит – идиот. Все идиоты. И Постум – тоже.
– Представляешь, этот разведчик, которого мы спасли, сообщил, что монголы перешли реку вброд на конях выше по течению и решили зайти нам в тыл через болота, – захлёбываясь, рассказывал Гепом. – Там дорог нет – одни тропы, танки и артиллерия не пройдут. А лошадки проскачут. Если бы не этот парень и не ты… они незаметно очутились бы у нас за спиной. А так наша артиллерия их накрыла. Стреляли шрапнелью. Снаряды рвались на высоте двадцати футов. Всадников разрывало на части, а лошадей калечило. Ты бы слышал, как кричат лошади… Именно кричат…
– Проводи меня к Рутилию, – приказал император Кроту.
Сам он плохо помнил, где находится принципарий. Он вообще не понимал, что происходит. И чувствовал себя идиотом. Но Крот молодец, Крот знал, где искать префекта претория.
Худое лицо Рутилия казалось каменным. Он лишь глянул на подошедшего Постума краем глаза.
– Бывает такое. Шальная пуля. Но возвращаться сюда не стоило, – Рутилий цедил слова. При этом адъютант ему что-то докладывал. Что – Постум не понимал. Он слышал лишь биение крови в ушах.
Пуля была не шальная. Пуля очень даже ожидаемая. Из боекомплекта самолёта.
– Я – чокнутый, – отвечал Постум и зачем-то поглядел на префекта в бинокль.
Сначала чрезмерно приблизил, так что стали видны капли пота на скуле, потом перевернул бинокль и отдалил.
– Монголы наводят понтонные мосты через реку. Наши бомбят непрерывно, но ночью «Аквила» вряд ли сможет им помешать. К утру они все равно переправятся на наш берег.
Постум сел в угол, прислонился к стене. Теперь его задача – не мешать Рутилию. Префект претория (он в самом деле префект претория, хотя и не утверждён ещё) и так знает что делать. И Камилл знает. И Элий… Один Постум не ведает, куда ему податься. Император! Ха… Мечтает о коне, о скачке.
Постум не помнил, как вытянулся на походной койке Рутилия и заснул. Крот накрыл его одеялом.
И едва император смежил веки, как услышал ржание коня…
«Скорее! – кто-то толкнул его в спину, как раз туда, где была рана. – Ты мне нужен, Август! Нужна та часть меня, что досталась тебе! Скорее! Мы не можем проиграть!»
IV
Рутилий не ошибся. На рассвете танки монголов были уже на этой стороне Жёлтых вод. В основном это были все лёгкие машины, которые вспыхивали от одного точного попадания снаряда. Но их было много, слишком много… И среди них, собранные в кулак, шли средние танки, чью броню не могли пробить обычные пушки. Напрасно римляне поливали их огнём артиллерии – стальные монстры продолжали ползти. Двухдюймовка, что стояла всего в нескольких шагах от окопа преторианцев, выплёвывала один снаряд за другим. Едущий прямиком на окоп лёгкий танк загорелся, второй въехал в ближайший овраг и замер. Но тяжёлый, покрытый стальной броней монстр полз, не обращая внимания на снаряды, что сыпались на его броню.
– Хорезмская сталь… – простонал в отчаянии артиллерист.
Пушка стреляла уже почти в упор – сотня футов, полсотни… всего несколько шагов. Артиллеристы кинулись врассыпную, чтобы не угодить под гусеницы. Танк опрокинул пушку, будто игрушечную. И тут снаряд угодил ему в гусеницу. Стальной монстр остановился. Башня, скрежеща, медленно повернулась. Залаяли пулемёты. Пули поднимали фонтанчики земли возле самого бруствера.
Из окопа швырнули одну связку гранат. Не добросили. Взрыв не причинил танку никакого вреда. Вторая связка. Вспышка. Грохот взрыва. Башню заклинило. Однако пулемёты продолжали стрекотать. Один из преторианцев выскочил из окопа и кинулся к танку. Фонтанчики земли взметнулись рядом с ним. Мимо!
Парень вмиг вскарабкался на броню, рванул кольцо и засунул гранату в короткое дуло гаубицы. В следующий миг римлянин уже катился по земле. Взрыв. И тут же второй – следом сдетонировал снаряд в казённике. Люк распахнулся с грохотом, будто заслонка в печи, выбитая огнём. Башню сорвало. Танк превратился в пылающий факел.
А в окопе ржали, свистели. У одного из преторианцев была при себе фотокамера, и он стал спешно фотографировать горящее чудище.
V
Пытаясь пройти через левый фланг римлян, защищённый болотами, монголы кидали под гусеницы танков солому – кипу за кипой, гатили дорогу брёвнами. Но все решало время – с неба на них обрушивались пикировщики. Несколько средних танков подобрались почти к самому лагерю римлян. Но, слишком тяжёлые для болотистой почвы, они застряли в трясине, и артиллерия легиона накрыла их огнём.
VI
На правом фланге был настоящий Тартар. Если бы Флегетон вырвался из своего подземелья и обрушился на поверхность земли, наверное, это выглядело бы так же. Бетонные блоки привезли сюда, на берег, для постройки нового моста. Теперь из них получился отличный дот.
Уже с десяток подбитых танков застряли перед укреплениями когорты Неофрона. Чёрный дым застилал все вокруг. Неофрон прислушивался. В дыму он различал шум работающих танковых двигателей. Но вторая колонна не спешила с атакой. Значит, пойдёт пехота… и ребята с огнемётами – впереди.
И тут раздался чудовищный, воистину звериный рык. Квинт, решив, что пришёл последний его час, упал на дно окопа.
Однако разрывы снарядов вспыхивали в самой гуще вражеских танков.
– Наши стреляют, – сказал Элий.
– Что это? – пробормотал Квинт, поднимая голову и глядя, как белые огненные стрелы исчерчивают затянутое дымом небо. Взрывы следовали один за другим и не сразу, а через несколько секунд, будто нехотя.
– Копья Беллоны. Здорово, да? – Неофрон осклабился. – Последняя разработка Норика. Прислали всего два образца.
Неофрон поднёс бинокль к глазам. Но что он мог различить среди этого дыма и пыли? Разве что мелькание теней и вспышки выстрелов.
Квинт отёр подолом туники лицо. Вернее, размазал грязь и пыль по липкой от пота коже. Поднёс флягу к губам. Ни капли!
– Орк! У кого есть вода?
Элий протянул ему свою флягу. Один глоток… Негусто. Квинт покосился на мертвецов. Трое на дне траншеи, прислонённые к земляной стене и наскоро прикрытые плащами. Квинт снял с пояса убитого флягу. Внутри что-то плескалось. Явно больше глотка. И, возможно, вино, а не вода. Квинт выдернул пробку…
И тут сверху кто-то спрыгнул. Перед Квинтом выросла фигура в синем чекмене. И следом – вторая. Элий успел выдернуть из ножен свой меч. И, видя, что Квинт не успевает, выхватил из ножен и его клинок. Так Варрон, старина Варрон, погибший когда-то на арене, дрался двумя мечами. Взмах одного клинка – и монгол свалился на дно окопа. Взмах второго – и норикская сталь снесла варвару голову.
Гладиаторы не открывают друг другу свои тайные приёмы. Но когда Элий покинул арену Колизея, Варрон научил его драться двумя мечами.
VII
Постум ничего не видел и не слышал. И одновременно видел и слышал все. Обезболивающее действовало на его мозг – вокруг была серая густая пыль, мелькание теней, визг, крики, чья-то кровь, смерть. И посреди этого красного месива блистал неведомый свет. Свет, видимый только императору.
Постум взлетел на коня. Жеребец прыгал, танцевал, веселился, как его хозяин. Может быть, его тоже накачали наркотиками? Как весело трещат выстрелы! Как здорово! Какая потеха! Почему остальные не смеются? Почему не веселятся? Как забавно падают варвары, беспомощно взмахивая руками. Как неуклюжи раненые, когда корчатся на земле. Варвары валятся на землю гроздьями, как чудовищные летучие мыши с серого полупрозрачного свода. Постум видел этот свод – огромную дугу, вставшую опорами триумфальной арки от одного конца поля к другому. Римские когорты приближались к этой дуге.
Постум пустил Ветра вскачь, не зная, следует ли кто за ним или он один несётся по полю, чтобы промчаться под сводами триумфальной арки первым. Варвары мчатся навстречу. Привет, чёрная мышка, зачем же так размахивать крыльями – все равно тебя ждёт смерть. Дзинк – и отличный норикский меч рассекает пополам даже доспехи из стали. Вперёд! Конь хрипит, рвётся. Правильно. Вперёд! Ещё мышь? И ещё одна? Крот, что ты думаешь о мышах, а ты, Гепом, бывший гений, прошедший удивительные метаморфозы, ответь, почему люди любят одних и презирают других? Выведи формулу успеха, найди алгоритм народного обожания. Ты же гений.
Под нагрудником липко и мокро. Хотелось выпрыгнуть из этих мокрых тряпок, из тяжёлых доспехов и легко и свободно плыть в сером пыльном облаке навстречу чему-то огромному, тяжёлому, душному, отчего лёгкие казались жалкими тряпочными мешками, не способными принять ни капли воздуха. Волна римских войск подхватила и понесла Постума вперёд. Он – её пена. Безумная хмельная пена.
Он ошибся, это не Ветер несёт его в битву, а восьминогий Слейпнир. И летит он не по земле, а по воздуху. Постум оглянулся и увидел, что вслед за ним скачут, поднимаясь к облакам, призрачные всадники. Его последний резерв, его бессмертная «Нереида». И это значит, что настал самый крайний срок. Говорят, бывает один раз такое в тысячу лет, когда мёртвые поднимаются, чтобы сражаться за живых.
А навстречу императору мчался всадник на огромном коне. Мгновение – и под сводом триумфальной арки Постум с ним сшибется. То бог войны Сульде, доспехи его сверкают золотом, и красное как кровь лицо светится раскалённой головнёй.
Из рукояти меча ударила струя огня. Клинок Постума вспыхнул молнией. Огни пересеклись и вспороли небо. И каждая четверть мира запылала, и все заволокло дымом. Противников отбросило друг от друга. Ослепительные дорожки огня бежали в разные стороны от их клинков, два истребителя – один римский, другой монгольский – пересекли огненные линии, самолёты вспыхнули и рассыпались детскими игрушками. При каждом ударе небо вздрагивало как живое, но тело Постума больше нечувствительно к боли. Противники кружились в воздухе и полосовали свод огненными шрамами. Уже все небо пылало. Меч Сульде задел императора, рассёк нагрудник, полоснул по груди. Постум собрал все силы и ударил в ответ. Арка над бойцами превратилась в огненную дугу и разломилась посредине. И тогда Слейпнир перевернулся в воздухе, будто был птицей, а не конём, и поднялся над аркой. Сульде рванулся следом, но не сумел догнать – застрял в горящих обломках арки, как в тисках. И бессмертная «Нереида» окружила его. Миг – и уже не было отдельных всадников, отдельных фигур – бессмертные слились в единое целое. Единое существо – последняя, уже окончательная метаморфоза.
Все кончилось внезапно. Постум очнулся. То есть не очнулся окончательно – лекарство продолжало действовать на его мозг. Но полет кончился. Кончился даже бег. Он увидел, что никакого коня нет. И Сульде нет. Он по-прежнему в принципарии Рутилия. Лежит на узкой походной койке префекта претория. А рядом с ним только Гепом и Крот. Сидят на ящиках от снарядов. А поодаль – Рутилий и его адъютанты. Ещё какие-то люди. Кажется, Корд. И ещё Камилл. Камилл размахивает руками и что-то кричит.
Постум закрыл глаза. Он вновь верхом на Слейпнире. Но в этот раз конь стоял, понуря голову. Постум не помнил, что произошло. Наверное, он пустился в погоню за Сульде, но сил не хватило. Никогда не хватает сил, даже если ты напрягаешься сверх меры, нечеловечески, все равно недостаточно, надо больше, ещё больше. Пока сердце не лопнет воздушным шариком, а глаза не вылезут из орбит.
…Видение вновь исчезло. Рутилий стоял перед ним и о чем-то спрашивал. Шевелил губами. Но Постум не слышал его слов.
– Что я должен ответить?
– Скажи: наступать, – скорее угадал он, чем услышал.
– Наступать, – шевельнул губами Постум. Получилось довольно громко.
Он ещё не знал – выиграна битва или нет. То есть битву римляне выиграли. Но выиграл ли он, Постум? Он так устал. До тошноты. Буквально. Он согнулся, и его вырвало. Одной жёлчью. Пальцы рук покалывали тысячи иголок. Так же, как и ноги. Как будто он очень-очень долго сидел неподвижно в неудобной позе. Сквозь пелену, застилающую мозг, дошло – он потерял слишком много крови.
«Мне плохо…» – хотел сказать Постум, но его опять начало рвать.
– Эй, кто-нибудь!.. – крикнул Крот. – Император весь в крови!
– Что случилось? Почему? – Кажется, это голос Камилла.
– Он ранен. У него рана на груди. И нагрудник рассечён, – ахнул Гепом.
– Быть не может!
Почему Слейпнир скачет так медленно? Быстрее, быстрее! Постум не хочет умереть. Он не может умереть. Смерть – это поражение. Чтобы выиграть, он должен остаться в живых. Он не теряет сознания. Мысли отчётливы как никогда. Вот только медицинская палатка, огромная и кривая, и не стоит на земле, а плавает в воздухе, подвешенная за один угол к небосклону.
Несколько рук разом подхватили императора и уложили на носилки. Медик вколол в вену иглу капельницы. Наверное, его спасут. Наверное. Ему вдруг показалось, что в медицинских просторных туниках, забрызганных кровью, он видит подле себя двух женщин – Маргариту и Хлою. Он подивился странности этого сна. Марго… Неужели он все же любит эту странную девчонку?
– Рана от меча или сабли… Покушение?.. Кто напал на императора? Скорее! Нам не хватает крови… – выкрикивал медик. – Ещё два пакета. Скорее!
А может быть, у Постума в запасе было ещё несколько минут? И он бы мог прикончить Сульде? Он бы сумел…
VIII
Солнце зашло, а сражение все ещё длилось. Перед оборонительной линией римлян пылали подбитые танки. То и дело слышались взрывы боеприпасов. Черноту ночи расцвечивали алые и жёлтые фейерверки: это взрывались канистры с бензином.
Но сражение было уже выиграно.
– Наверняка монголы воображали, что устраивают нам новое сражение под Каннами, – сказал Квинт утром, когда римские когорты перешли Жёлтые воды внизу по течению и ударили монголам в тыл на другом берегу. Сильно поредевшая когорта Неофрона шла через сады. Вернее, когда-то тут цвели сады, а теперь торчали чёрные древесные скелеты. Рядами стояли уцелевшие печи, которые уже никогда никого не согреют. Кое-где вверх поднимались струи чёрного дыма.
– Об этом мечтают все вояки уже полторы тысячи лет, – отозвался Элий.
Что он имел в виду? Мечта о Каннах или о городах-призраках и сожжённых деревнях будоражит воображение полководцев? Поля, заваленные трупами, или мирные города, разрушенные войной? Песчаные постройки, чью крышу раздавит даже детская калигула. Калигула! Калигула! Твоё безумие порой кажется игрой злого ребёнка на фоне городов, обращённых в прах.
В небе нарастал вой самолётов: звенья «Аквилы» летели бомбить тыловые базы варваров.