Игры Рутилия против Постума
«Неужели все беды позади и Рим наконец свободен?»
«Во время вступления в Рим все ножны мечей легионеров и кавалеристов были опечатаны».
«Римляне восторженно приветствовали легата Рутилия».
«Постум заявил, что местонахождение его матери Летиции Августы ему неизвестно».
«Сенаторы возвращаются в Рим. Временно заседания сената ведёт сенатор Авреол. Вчера сенат утвердил на пост префекта претория легата Гнея Рутилия, чью кандидатуру предложил император Постум и чьи заслуги перед Римом неоспоримы».
«Как сообщил капитан „Божественного Юлия Цезаря“, линкор не обстреливал пассажирский теплоход. Судя по показаниям спасшихся с борта „Сапфо“, на теплоходе произошёл взрыв. Так называемые патроны римского народа Береника и Гюн погибли. Почти все ценности, похищенные из храма Юпитера Капитолийского и из императорского дворца, благодаря героизму некоторых членов экипажа и пассажиров удалось спасти».
I
Когда Квинт положил перед Рутилием письмо императора, префект претория не сразу понял, о чем идёт речь. Прочёл раз, другой. Это было обращение императора к сенату с просьбой даровать Постуму и вместе с ним Элию триумф.
Постуму и Элию. Рутилий ещё раз перечитал бумагу. О нем, Рутилий, в письме не было ни слова. Ах нет, его имя будет. Внизу. Своей подписью Рутилий подтвердит, что Постум Август и Элий достойны триумфа. Легат должен заявить, что Август лично командовал армией. Замечательно! Оказывается, Постум командовал армией! Оказывается, именно он выиграл битву. А что же Рутилий? Он пойдёт за колесницей триумфатора. А почему не впереди вместе с пленными? Из-за Элия погиб отец Рутилия. Теперь Постум хочет украсть его славу. И они вместе справят триумф. А Рутилий ему в этом поможет.
Итак, он пойдёт за колесницей. И тут легат сообразил, что даже и этой чести не удостоится: он во главе Второго Парфянского входил в Город, выгоняя оттуда сброд Сертория и Береники. Рутилий уже пересёк священную черту померия. И значит – будет стоять среди зрителей и смотреть, как император празднует триумф в честь победы над варварами.
– Кто поедет с письмом в Город? – спросил префект претория, хотя уже предвидел ответ.
– Ты. И я вместе с тобой.
Да, подобное испытание мало кто вынесет. То есть его вообще нельзя вынести. И потому нужен верный соглядатай. Ну что ж, служи, Квинт, быть может, император вручит тебе пару фалер. А может быть, сделает префектом претория вместо Рутилия через годик-другой – в твоей преданности он не усомнится. Только сумеешь ли ты разбить вражеские войска, преданный Квинт?
II
В этот день сенат заседал в храме Марса на форуме Августа. Здесь сенаторы всегда рассматривали вопрос о проведении триумфа. Никто не посмел проголосовать против. Все были за триумф. О да! Отцы-сенаторы привыкли угождать Бениту. Теперь будут угодничать перед Постумом.
Прямо с заседания Рутилий отправился в таверну. После того как Береника с Серторием ограбили Город, после того как солдаты Рутилия ворвались на эти улицы, странно видеть веселье и какое-то совершенно невозможное радостное настроение горожан. Тёплая погода тому причиной? Или та удивительная лёгкость, которая появляется в воздухе, после того как беды схлынут? И всем весело и легко. Все ожидают чего-то совершенно невозможного. И главное – надеются, что зачтутся все страдания, все преодолённые беды, преданность и жертвы, принесённые ради смутной, но радостной цели. И Город сияет – в смысле самом прямом. Его мыли губками, его красили, чистили, скоблили. Повсюду пахнет свежей древесиной, свежей краской и ещё – молодым вином. Все ходят в венках, и повсюду цветы. И все говорят о предстоящем триумфе. Ожидают праздника. Все, кроме Рутилия. Но все они обманутся так же, как Рутилий. Почти наверняка. Префект претория думал об этом со злорадством. Вот тот старик за столиком у стены, что уже полчаса сидит над пустой чашей, глядя остановившимся взглядом в никуда, с тёмным лицом, навсегда сожжённым загаром, с длинными седыми волосами философа и суровым взглядом солдата, – кто оценил его многотрудную жизнь? Судя по стоптанным сандалиям и драной тунике – никто. Неожиданно старик поднялся, подошёл к префекту, навис над ним, глядя в упор испытующе.
Молодой человек невольно поднялся.
– Гней Рутилий? – спросил старик.
– Да.
– Хорошо, очень хорошо сражаешься, – удовлетворённо кивнул старик и направился к выходу.
Эта странная похвала неожиданно согрела и окрылила.
– Погоди! – префект претория кинулся за ним. – Что ты хотел сказать? Ведь ты что-то хотел сказать?
Старик отрицательно покачал головой:
– Только то, что сказал. Ты – отличный полководец.
– Да, отличный, – пробормотал сквозь зубы Рутилий. – А триумф справляет император. А я буду стоять в толпе и смотреть.
– И я тоже, – старик рассмеялся. – Э, да ты, гляжу, злишься на Постума Августа. Завидуешь, хочешь сам ехать на колеснице? Не стоит, поверь мне, не стоит. Ты многое сделал. Но Постум сделал куда больше. Он угадал момент, когда можно вырвать власть из рук Бенита. Он поставил тебя во главе римской армии. Без него Рим бы не победил. Он знает свой час. «А знать свой час – превыше всего». Не завидуй ему. Он заслужил этот миг торжества. Я тоже завидовал. А чем кончилось?
– Кто ты?
– Корнелий Икел. Тебе говорит что-то это имя?
Имя, разумеется, Рутилию было знакомо. Более чем.
– Ты специально меня нашёл? – Префекту претория стало не по себе. С этим человеком ему не хотелось равняться. Хотя его похвала многого стоила.
– Нет, это случай. Всего лишь случай. Молись ему.
Да, Фортуна Счастливая позволила Рутилию выиграть сражение. Фортуна Возвращающая позволила вернуться в Рим. А все остальное… какое это имеет значение? Ведь он сделал все как надо. Его отец, погибший в Нисибисе, мог гордиться таким сыном.
Но все равно боль обиды не проходила.
– Неужели ты не понял, Гней? – Икел обращался к нему как к сыну – по имени. – Это же просто: Постум просит триумф не для себя – для Элия. Но Элию одному триумф не дадут. А Постуму и Элию – дали. Неужели ты для своего отца не сделал бы то же самое?
Рутилий кивнул, соглашаясь… Да, для своего отца он бы сделал что угодно. Более того – уступить триумф Элию ему не жаль… Почти.
III
Ожидая решения сената, Постум жил на своей загородной вилле. Патроны римского народа не дотянули сюда своих рук, а центурия Второго Парфянского легиона охраняла императорскую виллу со всем тщанием.
Когда-то поместье это принадлежало Летиции. Августа любила огромный сад, окружавший здание. Постум предпочитал маленький перистиль с колоннами из белого с розовыми прожилками мрамора. Пол был мозаичный, в восьмигранных медальонах с исключительным натурализмом художник запечатлел сцены гладиаторских поединков. В облицованном красным гранитом бассейне вода казалась розоватой. Или её в самом деле подкрашивали? С трех сторон бассейн стерегли лежащие бронзовые львы. А с четвёртой стороны в нише помещалась серебряная статуя. Элий с изумлением узнал в серебряном юноше себя – сходство было несомненным.
На время эта вилла превратилась в центр управления Империей. Сюда утром бледный, как выстиранная тога, явился главный редактор «Акты диурны» Гней Галликан. В руках он, как щит, держал свежий номер с хвалебной статьёй о юном Августе. Но император не стал его слушать и номер отложил: утром он уже прочёл передовицу, и слащавые комплименты вызвали у Постума изжогу. Без лишних слов Гнею Галликану было объявлено, что он смещён с поста главного редактора. Эту должность займёт человек более достойный. Правда, со сходным именем – тоже Галликан. Норма Галликан, если быть точным. Услышав такую весть, Гней Галликан рухнул прямо в перистиле, где происходил разговор с императором. Грузное тело на мозаичном полу, искажённый в мучительной гримасе рот, полные страха глаза. Крот кликнул медика к отставному льстецу.
Постум смотрел на поверженного редактора и хотел сказать что-то гневное и одновременно поучительное. Элий тронул его за руку. Не надо ничего говорить. К чему доказывать свою правоту, когда все доказательства уже приведены?
Элий наблюдал за сыном с тайной завистью. Постум очень молод, ещё почти мальчик. Но вряд ли Элий поможет ему в деле управления Империей… Постум действовал куда хитрее и мудрее Элия. Отец императора сознавал, что порой лишь мешает правителю.
– Он получил по заслугам, – самодовольно заявил Постум. Вместе с титулом диктатора Бенит утратил и контроль над «Актой диурной ».
– Люди получают по заслугам гораздо чаще, чем они думают. Весь вопрос лишь в том, что считать заслугой.
– И ты полагаешь, что тоже получил по заслугам? – удивился император. И удивление его было искренним.
– Разумеется.
– Не находишь, что жизнь была к тебе несправедлива?
– Я прожил счастливую жизнь.
– Но я – император. А ты – мой подданный. Так ещё не бывало.
– Ты вернул мне гражданство. Моё тело положат на погребальный костёр в белой тоге гражданина. Разве этого мало?
Кто-то принялся царапать дверь изнутри. Элий резко обернулся. Дверь приоткрылась, и в щель протиснулась собачья морда. А затем и сам пёс медленно, с достоинством ступил в перистиль.
– Цербер! – изумился Элий. – Надо же! Он все ещё жив!
Пёс подошёл и ткнулся мордой в колени Элия. Спустя столько лет он узнал хозяина!
– Он здесь в ссылке, – засмеялся Постум.
– За что? За преданность мне? – Элий потрепал собаку по загривку.
– За то, что лизал меня в губы, когда я был совсем маленький.
– Квинт уверял, что этот пёс – потомок настоящего Цербера. Если так, то его слюна, верно, похожа на воду Леты – заставляет забыть все ненужное.
– Что может забывать младенец? – пожал плечами Постум.
«Прошлую жизнь», – мог бы ответить Элий. Но вслух этого не сказал.
– Знаешь, первым делом, на ближайшем заседании сената, потребую отменить закон об оскорблении Величия, – заявил Август. – Всех осуждённых по этой статье помиловать. А дела – сжечь. Публично сжечь.
– Нет, – покачал головой Элий и повторил категорично: – Нет!
Постум изумился:
– Ты не хочешь, чтобы я отменил закон?
– Я не о том! Закон, разумеется, надо отменить как можно скорее. А вот публично документы сжигать нельзя. Это сделал Калигула, когда занял место Тиберия. Репортёры тут же заметят совпадение. Даже если у тебя самые лучшие побуждения – все равно нельзя.
– Но я действительно чем-то похож на Калигулу. Только моё безумие было поддельным. А его – подлинным.
– Не стоит это подчёркивать, – покачал головой Элий. – Так мне, во всяком случае, кажется… – Элий замолчал на полуслове: во-первых, потому что опять себя поймал на том, что поучает Постума, а во-вторых, в этот момент в перистиль вошёл Квинт с объёмистым пакетом в руках. А их разговор никому не надо слышать, даже Квинту.
– Из хранилища Капитолийского храма прислали триумфальные одежды, – сообщил фрументарий. – Те самые, что украли патроны римского народа и пытались увезти на «Сапфо».
Император лично сломал печать и развернул пакет. Внутри лежали две пурпурные туники, затканные золотыми пальмовыми ветвями, и две пурпурные тоги, усыпанные золотыми звёздами. Постум провёл ладонью по драгоценной ткани.
– Почему тоги две? – спросил Элий.
– Потому что ты удостоин триумфа вместе со мной.
Император торжествующе глянул на отца, пытаясь определить, какое впечатление произвели его слова. И с изумлением обнаружил, что Элий хмурится.
– Это совершенно ни к чему.
– Я сегодня получил постановление сената. Триумф назначили нам двоим.
– Ты просил об этом? – Постум кивнул. – Не надо было! – Элий пытался сдержать раздражение, но не смог. – Нет, не надо!
– Почему? – Постум обиделся – он хотел возвысить отца, а тот отказался принять этот дар.
– Не знаю. Но не надо было. Ни к чему.
– Надень одежды. Надень! Почувствуй, что значит облачиться в пурпур! – воскликнул Постум с горячностью.
– Я носил его когда-то.
– Но ведь не триумфальные одежды! Я прошу тебя, надень. – В голосе Постума появились какие-то совершенно детские обиженные нотки. – Это необходимо. Без тебя я не хочу справлять триумф.
– Хорошо. – Элий поднялся, взял усыпанную золотыми звёздами пурпурную тогу. И вдруг почувствовал, как ноги деревенеют. И едва не упал. Ткань выскользнула из его пальцев.
– Что с тобой?
– Не знаю. Тяжело. – Элий опустился в кресло. Постум поднял и положил ему на колени триумфальную тогу.
«Не надо!» – вновь хотел крикнуть Элий. Но сдержался.
Не нужен ему этот триумф. Никогда он его не желал. Никогда. Но и отказаться не мог. Это желание его сына, для которого он сделал так мало. Хотя бы это желание Постума он должен исполнить – пусть оно и легковесно, и тщеславно. Но легковесные желания всегда доставляют самую большую радость – бывший гладиатор знает это лучше других. Пусть мальчик насладится победой – он её заслужил.
IV
Явление человека по имени «Гай» было закономерным и ожидаемым. Даже странно, что он медлил с визитом. Видимо, готовился. «Гай» явился не с пустыми руками. На стол перед императором легли десять пухлых папок.
– Тебе, Август, непременно надо в них заглянуть, – сообщил «Гай» доверительно.
На той, что лежала сверху, было написано «Сенат».
– Здесь есть дело каждого, – скромно заметил «Гай». Надеялся, что император оценит весомость проделанной работы. Август взвесил папку на руке. Она в самом деле была тяжела.
– Наш человек на «Сапфо» оказал небольшую услугу, – напомнил «Гай».
Постум не стал спрашивать, кто взорвал пытавшийся скрыться корабль. Видимо, «Гай» полагал, что этим взрывом удружил императору. И ждал награды.
– Твои люди держат Туллию под арестом в Дакии, – напомнил «Гай».
– Она хотела мной руководить. Мне это не понравилось, – император недвусмысленно подчеркнул голосом два глагола «руководить» и «не понравилось». – Но я уже послал приказ её освободить.
– Она будет прекрасным секретарём, Август.
– Зачем тебе это? Я же знаю, кто она… Впрочем… я подумаю. Кстати, это копии или оригиналы?
– Оригиналы.
Значит, копии «Целий» решил оставить себе. Ну что ж, у императора есть место для хранения этих папок. Сундук Марции. Прежде он был набит грязным золотом. Теперь – просто грязью. Ещё не скоро у римлян пропадёт желание торговать этим сомнительным товаром.
«Получив власть, ты должен отказаться от власти», – вспомнил он слова Элия.
Но не теперь же. Ещё не теперь. Но кто знает, когда наступит нужный момент? Элий знает. И он подскажет.
V
В Рим Гепому возвращаться было нельзя – как и всем, претендующим на триумф. Но он ожидал возвращения в Город в одиночестве. Что гению делать в толпе шумных придворных? Гепом вернулся на время в родную стихию – то есть на огромную помойку, куда выкинули многое из того, что прежде составляло славу Бенитова времени. Потом люди схватятся и будут искать кинжалы преторианцев той поры, портреты и плакаты и покупать их за бешеные деньги, лаская в душе рабское желание реветь вместе с толпой от восторга. Каждое время должно быть сохранено, каждая вещь должна быть сохранена. Это принцип Гепома. Ему плевать, что эти вещи значили прежде. Они, униженные своей ненужностью, смертельно оскорблённые людским пренебрежением, должны быть взлелеяны помойкой и преданы существованию после своей жизни. Помойка – это вещевой Аид, но как в любом мире, у вещей тоже есть Элизий. Для вещей Элизий – это музей. А Тартар – мусороперерабатывающий завод. И между этими двумя полюсами абсолютного блаженства и неотвратимого уничтожения – сумрачный, бездвижный мир теней – Аид. Несуществование. Помойка.
Здесь даже люди особые. Те, чья жизнь в обычном мире закончилось. Вот, к примеру, этот бритоголовый, что роется в ворохе старой одежды. Ищет неумело: сразу видно, новичок. Прежнюю жизнь только что оставил, а к новой не привык. Гепом подошёл.
– Чем могу помочь? Что найти?
Человек поднял голову. И Гепом узнал Бенита.
– Мне нужны брюки, куртка, башмаки. Все незаметное. Но не грязное. – Губы бывшего диктатора брезгливо дрогнули. Ему было противно надевать чужие вещи.
Но разве на помойке есть что-нибудь чистое? И все же…
Гепом раскидал тряпки и вмиг отыскал все что нужно. Бенит взял с тихой покорностью. Поблагодарил.
– У меня сейчас нет денег, – признался бывший диктатор, – но в будущем тебе заплатят. Ах вот! – он спохватился и отдал Гепому аккуратно перевязанный бечёвкой пакет. – Решил выбросить. Но может, и не надо бросать.
Гепом надорвал край пакета. Он так и знал. Тога, пурпурная тога. Но он не стал делать выводов. Гений помойки никогда не делает выводов. Он лишь хранит то, что было и закончилось. У него была белая тога с пурпурной полосой, теперь будет просто пурпурная.