— Я дал ему слово.
— И тебе все равно, кто это будет?! — опешила я. — А если это окажется хищница, которой от тебя будут нужны только деньги? А если…
— Мне кажется, — перебил он меня с теплой усмешкой, — спустя столько ошибок я смогу сделать правильный выбор.
— А если она будет тебе изменять?! — попыталась я до него достучаться.
— Деньгами я жену обеспечу — пусть тратит. Чтобы не изменяла, тоже согласен хорошо поработать, — возразил он спокойно. — Сложнее, если она будет любить кого-то другого. Особенно если это будут старые чувства, почти руины, или призрачный замок. Девочка выросла, замок остался, но и даром уже не нужен.
Я вспыхнула, легко угадав намек на себя. Не в силах выдерживать пристальный взгляд, вернулась к столу и шкатулке. Проведя по ней ладонью, вновь обернулась к Никите.
— Ты лжешь, — обвинила его. — Ты не сделаешь этого! Ты не женишься!
— Аня, — его тон стал суровым, и у меня возникло ощущение, что передом мной та сторона, с которой близко знакома не я, а его подчиненные. — Я никогда не лгал ни матери, ни отцу. Никогда. Так принято в нашей семье еще со времен наших предков.
— Только не надо мне опять про свои древние корни! — возмутилась я.
— Хорошо, про древние больше ни слова, — он с усмешкой поправил свой член.
— Намекаешь, что есть более современные чле… — я запнулась и тут же исправилась. — Темы?
— Что у трезвого на уме… — рассмеялся он.
И не стал продолжать известную фразу. К чему? Он был прав. Я действительно ощущала себя чуточку захмелевшей.
Могла уйти — никто не удерживал, но по-прежнему находилась в комнате. Могла обидеться, разозлиться, уехать, раз не нужна для прикрытия, но не собиралась его бросать. Могла закрыть глаза, но смотрела. Жадно и с удовольствием, чувствую толику несправедливости, ведь тело Никиты все еще влажное, а у меня пересохло во рту!
А еще появилось дикое желание, чтобы он поделился влагой, настолько сильное, что я даже представила, как подхожу к нему, и не глядя ему в глаза — меня интересует не это, опускаюсь на колени, прямо между его влажных и сильных ног, открываю пошире рот и вбираю в себя его член.
А потом нагло сосу, выжимая, выдавливая всю влагу, которую он может мне дать.
Эта капля сразу растает на языке, и ее будет мало. Я продолжу, даже когда почувствую пряный привкус — пряный, непременно пряный, ведь так? А потом, когда, схватив меня за волосы, мужчина запрокинет голову и изольется, без остатка и щедро…
Тяжелый вздох Никиты привел меня в чувство.
В комнате ощутимо пахло гелем для душа и чьим-то желанием, а за окном послышались голоса. Кажется, с кем-то разговаривал Филипп. Кажется, его собеседник — девушка, и ей с ним смешно.
— Мой брат, — подтвердил Никита догадку, а заметив, что я даже не обернулась, взглянул на меня не насмешливо, а серьезно.
Я вдруг отчетливо ощутила странную волну, исходящую от мужчины, которая подобралась ко мне и вкрадчиво предложила: либо сбежать, но сейчас, либо остаться, но потом не жалеть.
Я знала, что надо уйти. Понимала, что так будет проще и лучше. Но вместо того, чтобы сделать хотя бы шаг, завороженно следила за тем, как Никита снимает с плеча полотенце, подносит его к кончикам коротких волос и неспешно убирает им влагу. Все так же неотрывно глядя в мои глаза.
Растерев полотенцем широкую грудь, проводит им по подтянутому животу, секунду о чем-то раздумывает и, когда я, затаив дыхание, ожидаю, что полотенце наконец- то скроет от меня то, что друзьям видеть не обязательно, а подругам и нежелательно…
Полотенце летит прочь.
Приземляется где-то за гранью этой реальности и стыда.
А член Никиты под моим метнувшимся взглядом, становится еще больше и, скажем так, гораздо уверенней.
Когда его обхватывают мужские пальцы, мне кажется, он распухает до невероятных размеров и опять увеличивается. А на его головке вновь появляется капелька, которую ужасно хочется слизать, забрать себе, запомнить, какая она на вкус. Потому что…
Мелькают странные и нехорошие мысли, которые пытаюсь отогнать, потому что они причиняют тупую боль. Перед глазами проносятся образы рыжих девушек, блондинок, брюнеток, которые уже прикасались к нему, и уже пробовали, и уже знают, каков Никита на языке.
И он позволял им.
Я позволяла им.
И никогда не задумывалась, даже представить не могла, что захочу узнать этот вкус сама.
Мой лучший друг.
Брат человека, которого я любила пять лет, и… люблю?..
Мы априори не могли быть с Никитой вместе в интимном плане. Но глядя на то, как движется его ладонь по стволу, меня не мутило, мне не хотелось сбежать или отвернуться.
Здесь другое.
Я хотела ему помочь. Хотела к нему прикоснуться, почувствовать и узнать…
И вдруг мелькнула иная мысль, перекрывшая воронку неприятных воспоминаний — а, может, и правильно, если так и сейчас…
Два дня назад эта мысль показалась бы мне абсурдной. День назад я бы паниковала, что мы потеряем дружбу, а я не готова! Но сегодня, убедившись, что после того, как он отымел меня пальцами, а я все еще не умираю от сожаления, и мы способны общаться, шутить, обижаться и все друг другу прощать, я допускала подобную мысль.
Обкатала ее в сознании. Примерила на себя и Никиту. Посмотрела ему в глаза. Увидела жажду, которая меня подтолкнула раскрыться, сказать.
И сказала, чуть слышно, но мужчина услышал…
— Хочу, чтобы ты помог удовлетворить мое любопытство… — Я нервно сглотнула, когда Никита понял о чем я, и немедленно оказался рядом. Подняв на него глаза, я выдохнула и добавила самое важное: — Только ты должен знать, что очень рискуешь, я ничего окончательно не решила, сильно боюсь все испортить, не хочу тебя потерять, и… И еще…
Уверена, для друга это признание не стало открытием, но выдавить его было трудней всего и просто необходимо:
— Твой член — первый, к которому я хочу прикоснуться.
Глава № 19
Я ожидала любой реакции, кроме той, что последовала.
Окинув меня внимательным взглядом, Никита сначала отодвинулся от меня, потом отошел, а потом поднял откинутое ранее полотенце и прикрыл им бедра, а заодно и все то, к чему я выявила интерес.
— Можешь открыть шкатулку, — предложил он взамен.
И так беспечно улыбнулся, словно и не было ничего — ни моих красных щек, ни признания, ни желания, которое все еще отражалось в его темных глазах.
— А еще я могу уйти, — предложила свой вариант и сделала шаг к двери, но плюнула на все и развернулась обратно к Никите.
Какого черта я буду перед ним притворяться? У нас нет с ним закрытых тем. Я знаю по именам даже тех, с кем он когда-то просто встречался. Он знает дни моих ежемесячных недомоганий. Да, сейчас между нами что-то меняется, но я думала, строится что-то новое, а не рушится старое. Разрушить я не смогу, и ему не позволю.
— Почему, если желание проявляешь ты, то я раскрываюсь? — взглянув на него, отметила, что он с силой сжал челюсти. — А если желание проявляю я, ты от меня закрываешься?
— Может, потому, что я сейчас в белом? — попытался он отшутиться и поправил полотенце на бедрах. — Люди в белом обычно ассоциируются с кем-то благородным и на лошади, разве нет?
Если бы я знала его чуть меньше, я бы просто вышла за эту дверь. Но я видела, что несмотря на его улыбку, глаза мужчины оставались серьезны, и ожидала ответа, а не простой отговорки.
— Иди сюда, — поманил он, усмехнулся, когда я не сдвинулась с места. — Просто так будет наглядней.
Ну раз так…
Когда я приблизилась, он взял меня за руку, завел в ванную и развернул лицом к большому зеркалу, занявшему добрую половину стены.
— Н-да, открытый нарциссизм впечатляет, — не удержалась от реплики я.
— Если хочешь, я передам Филиппу, — хмыкнул Никита. — Раньше это была его комната.
— А потом?
— Тебе подсказать, в какую он переехал?
— Я не собираюсь идти туда и сравнивать зеркала! — возмутилась я подозрению. — Мне интересно, почему ты перебрался сюда?
— Ну… нарциссизм же еще бывает и скрытым.
Никита прижался ко мне со спины, и я услышала, как дрожит его грудь. Перевела взгляд на все еще запотевшее после горячего душа зеркало и улыбнулась, заметив, как он смеется.
— Посмотри, Аня, — мужчина убрал мои волосы назад, скрутил их в узел и зажал в одной руке, чуть приподняв мою голову вверх и заставляя прислониться к нему еще больше. — Посмотри внимательно. Видишь?
— Да, — легко согласилась я.
— Нет, не видишь. Посмотри внимательней, глубже.
Я снова посмотрела на отражение нашей пары.
И увидела через таявший пар на стекле…
Себя — немного испуганную, немного растерянную, с нескрываемым любопытством в глазах. И мужчину, который смотрел на мое отражение так властно и жадно, что даже странно — почему личина «лишь друг» треснула только сейчас. Мужчину, глаза которого медленно, с удовольствием и с каким-то внутренним правом, которое он ощущал, скользили по моей фигуре, едва ли не раздевая при этом. Мужчину, которому полотенце на бедрах казалось в эту минуту не более необходимым, чем мне. Мужчину, без которого я не могла, не хотела представлять своего завтра…
— Да, — сказал он и отстранился. — Теперь ты увидела.
Он все еще стоял позади меня. Казалось бы, ничего и не изменилось — он, я, наше отражение все еще вместе, и его взгляд все также на мне…
Но теперь в его глазах я отчетливо увидела то понимание, которое он заставил осознать и меня.
— Большая разница, правда? — на его губах привычно заиграла усмешка, но лицо осунулось, его словно заволокло невидимой тенью. — Вчера я показал тебе женщину, которая хочет мужчину. А сегодня — женщину, которая боится его потерять.
Упрямо покачав головой, медленно, так как он все еще сжимал мои волосы, развернулась в его объятиях, жалко простонала, когда он обнял меня так нежно, что просто до слез.
Его слова… Казалось бы, так логично…
И было бы проще, гораздо проще признать, что он прав, но… мы никогда не врали друг другу.