Я не понимала, кто это был. Видела лишь смутные образы и четко слышала, как стучит мое сердце от страха и отсчитывает секунды, когда нужна помощь, а я здесь, я, трусливая, все еще здесь.
Раз, два, три… сорок пять…
Мне казалось, прошла целая вечность, прежде чем я смогла выдохнуть, тряхнуть головой, возвращаясь в сознание и реальность и рвануть с места.
Я бежала. Я кого-то нашла. Мужчина. В белом. Белый — это ведь не траурный цвет, а надежды, это спасение! Да, да, спасение!
— Филипп! — потрясла я за руку мужчину, не будучи до конца уверена, что это действительно он, потому что перед глазами мелькали мушки и пятна. — Филипп! Филипп, там девушка!
— Здесь везде девушки, — услышала в ответ равнодушное.
И поняла, что да, это он.
И что белый — не всегда спасение, иногда это что-то холодное, безразличное, например, глыба льда, на которой так легко поскользнуться.
Кивнула.
Хотела крикнуть, но издала лишь хрип — горло сдавило спазмом, страх застилал не только глаза, но и разум.
Пробежала мимо Филиппа. Мимо всех. Мимо кого-то, кому наступила на ногу. По зеленой траве, где-то крашеной, где-то примятой — здесь, где девушка упиралась.
Миновала высокие туи. С трудом открыла ворота — почему так сложно они открываются? Или это не только сейчас, а всегда?
Неважно!
Неважно, какие-то мысли…
Лес. Вокруг столько деревьев! Как много деревьев…
Остановилась. Задумалась. А видела ли я то, что видела или мне просто все показалось?
Я сейчас ни в чем не была уверена.
Билась на подсознании суматошная мысль, что зря я, что там опасность, что мне нельзя туда. Вот мне — и нельзя!
Но я гнала ее прочь, боялась и прогоняла, и металась то в одну сторону, то в другую, то в третью, смотрела на высокие ели, слышала крик испуганных воронов, и вдруг…
Крик.
Я услышала крик.
Приглушенный. Девичий. И разноголосье мужских голосов — так много, отметила машинально, больше двоих. Почему их так много?
Я не знала.
И только когда выбежала на небольшую поляну, скрытую от посторонних взглядов густыми кустарниками, поняла. Их так много потому, что уже не двое, а четверо. Двое прижимали Светлану к деревьям и шарили руками по ее полуобнаженному телу, сдирая почти невесомые трусики. А двое были простыми зрители — временно или вообще по задумке.
А потом увидели меня и явно передумали просто смотреть.
Зачем смотреть, когда можно делать?
Я видела, я читала это по их ухмылкам и взглядам. А потом один из них плюнул себе под ноги, поправил член, видимо, успевший надавить на ширинку, и заржал:
— И снова здравствуй! На этот раз я буду не против твоих извращенских пристрастий!
Переведя взгляд с хныкающей девушки на лицо ублюдка, который приближался, я узнала его.
Тот самый рыбачок, которого мы согнали у озера. Тот самый, который подобрал мои трусики на дороге. И тот самый, который полез сейчас в свой нагрудный карман и медленно их достал.
— Полижу тебя для начала, а потом вдую. Могу начать сзади. Хорошо вдую. Даже трусики не понадобятся, — шагая ко мне, поделился он планами. — Что ты думаешь по этому поводу?
Делая шаг назад и понимая, что не успею сбежать, не успею позвать на помощь, а отсюда никто меня не услышит, я все же сказала искренне, исключительно так, как считала:
— Думаю, что мои трусики, несмотря на то, что ты их лапал и пускал на них слюни, куда лучше и чище, чем ты!
А потом он рванулся ко мне, и все спуталось, все смешалось…
Глава № 29
— Кажется, у меня дежавю, — тихонько вздохнула я, глядя на грозного мужчину, стоящего у подоконника и рассматривающего темнеющее небо вечера.
Я знала, что он меня слышал. Конечно, слышал. Но не обернулся. Не хотел показывать, что не просто зол, а буквально не в себе от сильных эмоций.
В комнате, кроме нас, не было никого — нас оставили вдвоем, чтобы мы спокойно поговорили. Но мы молчали. Сначала я сидела на руках у Никиты, не желая его отпускать, и куталась в розово-желтый плед, пытаясь просто согреться. Потом успокоилась и, сидя в кровати уже одна, пила отвар, приготовленный для меня Иваном Петровичем. Потом набиралась храбрости и пыталась забыть, что могло бы быть, если бы помощь не подоспела.
И вот, когда я пришла в себя, чтобы достойно признать ошибку, Никита не хотел ни слушать, ни говорить.
Сумерки загустились, соприкоснулись с ночью, тенью скрыли большую часть фигуры мужчины. Свет в комнате никто из нас не включил. И только фонари у коттеджа заглядывали в окно и позволяли мне видеть того, кто не оставил, не променял на другую, и кто всегда вот так, на виду и одновременно оставаясь в тени, находился со мной не только сейчас, а все эти годы.
Если бы он не успел…
Тогда, в лесу, когда паренек бросился в мою сторону, для меня словно время остановилось. Я уже ощущала дыхание этого дрыща с неугомонной ширинкой, которую он подергивал на бегу, и отчетливо видела, как лихорадочно сверкают его глаза. И понимала, что максимум, что смогу сделать — что-нибудь ему откусить, и лучше, если это будет язык или ухо, хотя если придется, если других вариантов не будет — путь меня потом вывернет наизнанку, но я сожму челюсти с такой силой, чтобы этот кастрат на всю жизнь пожалел!
И вдруг.
Протяжный крик на весь лес. Не мой. Не Светланы — она была не в силах элементарно дышать из-за прикосновений одного мужчины и глубокого поцелуя другого. Но крик женский, смутно напоминающий заунывную народную песню, когда слова столь неразборчивы, что кажутся музыкой.
И тут же, под эту музыку заиграли, задвигались черно-белые тени.
Звуки ударов, кряхтенье, крик, чей-то бег, стоны, снова удары…
— Посмотри на меня! — кто-то меня встряхнул и снова потребовал: — Посмотри на меня!
Я выдохнула, сфокусировала взгляд на мужчине, дернулась, когда узнала светлые волосы и глаза чайного цвета.
— Хорошо, — Филипп отпустил меня сам. — Все в порядке. Уже все закончилось, слышишь?
— Это ты так считаешь, — раздался позади него грубый голос.
— Никита? — позвала я чуть слышно.
— Ну а кто еще, страусеныш? — спросил он не более ласково, вышел из-за спины брата и в противовес грубости тона, с нежностью меня обнял.
Позволяя обнять себя и дышать.
Дышать спокойно, потому что он рядом. И потому что я знала, что теперь ничего не случится. Теперь — нет.
И я куталась в эти объятия, и молчала, даже когда услышала, как бормоча что-то на чужом, незнакомом мне языке, он со вздохом сказал:
— Моя глупая птаха…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я вновь смогла двигаться и позволила своим рукам отпустить Никиту. Несмотря на то, что я была уже не одна, мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы обернуться и оценить обстановку.
То, что могло со мной случиться, я понимала, а вот как я спаслась…
Первое, что выхватил взгляд — это Светлана. Она тихонько всхлипывала у дерева и отвечала на какие-то вопросы Филиппа, который сидел на корточках напротив нее. Не знаю, о чем он спрашивал, но она несколько раз отчаянно покачала головой, а потом закивала и улыбнулась.
Филипп отошел от нее. Мой взгляд проследил за ним и таким образом позволил заметить крупную фигуру мужчины. Лесник. Он связывал руки последнему из пяти пареньков — все пленники лежали лицом на земле, крутили головами и выли. Говорить не могли из-за синих кляпов, а кляпы…
Интуитивно провела вверх по руке Никиты, а потом взглянула на него и поняла, что кляпом стали куски от его бывшей футболки. Сейчас он был без нее. Беглый осмотр показал, что он так же лишился ремня. Наткнулась на темный взгляд и смущенно закусила губу — он смотрел на меня так мрачно, словно в данный момент мысленно и с большим удовольствием прохаживался ремнем по моей пятой точке.
— Я — пострадавшая сторона! — напомнила в шутку ему, а когда увидела его ВЗГЛЯД… — То есть… Никита, я пострадать не успела! Он только собирался…
Мой друг резко выдохнул, переплел наши руки и двинулся на Филиппа.
— А можно я не буду участвовать в драке? — спросила я практически на бегу и пытаясь выдернуть руку.
— Можно, — позволил Никита, но мою ладонь не выпустил, а наоборот, сжал сильнее.
— Ой, Виктория! — заметила я дочь певицы, подпирающую дерево, но максимум, что успела — понять, что пела она, таким своеобразным образом призывая на помощь, и помахать ей рукой в благодарность.
Мы стрелой полетели дальше, к Филиппу. Тот обсуждал что-то с лесником. Вспомнив, что сегодня Кирилла не видела, улыбнулась.
— Добрый вечер, — поздоровалась я с мужчиной. — Ну вот, можно сказать, что мы наконец-то пришли к вам в гости!
— Это шок, — ответил он почему-то не мне, а Никите. — Отдых, горячий чай, лучше противный. Есть такой?
— Папа сделает.
— И дай время, пока она сама захочет поговорить.
— Она говорит.
— Это не то.
— Да, я слышу.
— А что надо сказать? — вклинилась я беседу.
Мужчины снова переглянулись и снова заговорили между собой.
— Разберетесь?
— Лишь бы ты наконец разобрался, — огрызнулся Филипп.
К моему удивлению, Никита ему не ответил, а кивнул и повел меня прочь.
— Мы что, уходим? — я попыталась затормозить, но меня подхватили на руки и понесли.
Оценив, что это намного удобней, чем передвигаться самой, вырываться не стала. Болтала ногами, хихикала, посматривая в хмурое мужское лицо и приговаривала:
— Неси-неси, сам меня раскормил!
Когда мы вошли на территорию коттеджа, я заметила, что гости еще не разошлись, и хотела присоединиться к ним. Но с удивлением поняла, что не выйдет, мне не позволят и что в этом доме имеется еще одна, тайная дверь, к которой мы и направились!
— Вот это да! — восхитилась я, а потом спохватилась: — Не переноси на руках! Не переноси через порог на руках! Есть такая примета! Правду тебе говорю! Правду! А… хотя, ладно, ты же не веришь!
На губах мужчины мелькнула усмешка, но голос был решительным и серь