— Теперь я точно знаю, что Никита был прав, — без толики сочувствия взглянув на мужчину, скрутившегося от боли и пышущего вместо дракона жаром, сказала я. — Мы с тобой не подходим друг другу.
Я была рада, что в свое время Никита заставил меня разучить этот прием. Он даже приволок из какого-то магазина манекен, на котором я довела этот удар практически до совершенства.
К сожалению, я забыла о важном предупреждении, которое он внушал мне и требовал, чтобы запомнила, и даже на практике проверял. Тогда я все в точности повторила, а теперь…
— Все замечательно, моя птаха, — послышался где-то сверху гневный голос лучшего друга. — Только после такого удара у тебя всего несколько секунд, чтобы сбежать… И это главное, что ты должна была сделать.
Я слышала, что Филипп перестал едва слышно стонать, и была уверена, что он полностью оправился от удара. Подняв голову, взглянула на лучшего друга и…
У меня было две реакции. Бежать от него. И — к нему. Весьма противоречивые желания, я согласна, но и увиденное не было чем-то обыденным. Самое первое, на что обратила внимание — мой лучший, мой добрый и единственный друг был не просто зол, а почти в ярости. Я видела это по сжатой челюсти и прищуренным карим глазам. А еще — он был полностью без одежды, и мой взгляд самовольно цеплялся за его фигуру, прикипал к стопам, бедрам, кубикам пресса, плечам…
— Ты задержался из-за десерта?
— Ага, — он кивнул, бросил взгляд на Филиппа и снова взглянул на меня. — Прости, дорогая, но со сладким еще немного придется повременить.
А в следующую секунду он злым вихрем метнулся вниз.
За движениями мужчин уследить было трудно — они оба передвигались уверенно, быстро, и оба явно имели к драке талант.
— Аня, уйди, пожалуйста, в комнату, — не отрывая глаз от противника, попросил Никита.
Но он явно переоценил мою выдержку. Глядя на то, как они гарцуют напротив друг друга, примеряются, присматриваются, чтобы сделать хлесткий удар, я замерла испуганной ланью. Ноги ослабли и онемели, все, на что они согласились — позволить мне присесть на ступеньку.
А мужчины продолжали выяснять отношения. Без криков, стенаний, без слов. Видно было, что давно накипело! Не удержать теперь! Не оторвать друг от друга!
Попробовала уговорить — не услышали.
А я понятия не имела, что делать дальше. Сидела на лестнице, наблюдала за ними, машинально отсчитывала количество метких ударов и, как зачарованная, следила за каплей крови на треснувших от удара губах Никиты. Этот удар он получил, когда еще раз попросил меня удалиться.
— Уйди, Аня! — прикрикнул он, и…
Филипп воспользовался моментом. А я осталась сидеть на лестнице. Вдруг накатила такая слабость, что и дышалось с трудом. В груди как будто камень образовался, глаза пекло из-за того, что я боялась моргнуть, тело начало охватывать мерзкая лихорадка.
— Нет… — чуть слышно пискнула я, когда образы мужчин перед глазами стали стираться.
Никита бросил взгляд в мою сторону, и, кажется, хотел наплевать на борьбу, оставить брата в покое — с него бы хватило отметин. Но тот снова не пропустил его промаха и повалил на пол. Прижал локоть к горлу, наверное, надавил очень сильно, потому что послышался хрип Никиты.
— Давно хотел это сделать, — произнес Филипп, нависнув над братом. — Ты даже понятия не имеешь, как часто я представлял, как изменится мой мир без тебя. Я мечтал, что останусь один. И снова буду единственным и любимым сыном.
Никита лежал безучастно, как будто и не боялся, а я схватилась за перила и, пытаясь перебороть слабость, начала подниматься.
— Мне не было жалко игрушек — их было так много, что хватило бы на пару детдомов. Мне не было жалко денег родителей — я тогда понятия не имел, что такое жадность и насколько это вкусно и потрясающе, быть состоятельным, — продолжил Филипп свои откровения. — Мне просто хотелось больше внимания от папочки и моей новой мамочки.
Мне удалось подняться на ноги, но слова Филиппа словно окунули меня в желе. «Новой мамочки?». Как это, «новой мамочки?»…
Мужчина будто почувствовал мое изумление и отвлекся от пленника, взглянул на меня.
— Не делай вид, будто удивлена!
Я ничего не ответила. Просто смотрела на него и понимала, что он удивительно, невероятно похож на Ингу Викторовну, он просто ее копия! И он — ее сын, несмотря на ни что.
— Правда, удивлена! — выдохнул, не веря, Филипп. — Тебе что же, никто не сказал? Ни лучший друг, ни моя новая мамочка? За все эти годы?!
Он рассмеялся.
Угадал, и сам себе не поверил.
Смеялся он раскатисто, долго. Никита успел поправить свою прическу и подвигать челюстью, проверяя: цела ли. А он смеялся. Я успела спуститься вниз, приблизиться к ним и сесть рядом. А он смеялся. В гостиную выбежали Иван Петрович, Инга Викторовна и Костя. А он смеялся. В дверях гостиной, ахнув, застыла Ольга. А он смеялся. Никита закрепил на бедра слетевшее в бою полотенце. А он все также смеялся.
И только когда я прикоснулась к его руке, он оборвал безудержный смех и колко взглянул на меня.
— Когда Никита говорит о тебе, — сказала я напряженному мужчине и погладила не его, а маленького мальчика, затаившего надолго обиду, — он всегда говорит именно так — «брат». «Мой брат то», «мой брат се»… Для него ты брат, понимаешь?
Я бросила взгляд на Никиту и улыбнулась сначала ему, а потом Филиппу.
— Когда о вас говорит Инга Викторовна, ее глаза лучатся гордостью и любовью, а слова звучат именно так — «мои сыновья». «МОИ». «СЫНОВЬЯ». Только так. И никак иначе. Вы оба ее сыновья, понимаешь? Оба.
Филипп недоверчиво хмыкнул, дернулся, когда я сжала его ладонь, удивленно взглянул на наши пальцы, а потом медленно и словно нехотя убрал свою руку. Поднялся. И не глядя ни на кого, пошел прочь.
Два гулких шага. Три. Я чувствовала, что если он вот так и уйдет, то их отношения с Никитой не то, что не наладятся, а разлетятся вдребезги, окончательно. Не знаю, как будет дальше с родителями, но с братом они больше не сблизятся. Не будет этого шанса, все!
И я понятия не имею, что дернуло меня за язык. Наверное, та же интуиция или что- то странное и непонятное, что подталкивало ранее к Филиппу, намекая на высокие чувства.
— Почему ты прилетел на день раньше?! — крикнула я ему в спину.
Мужчина застыл.
Обернулся.
Взглянул на Никиту.
— Потому что впервые, — сказал он после раздумий, — меня попросил о чем-то… мой брат.
Глава № 37
Филипп ушел.
Невольные зрители конфликта между братьями разошлись. Мы с Никитой поднялись к нему в комнату. Он скрылся в ванной, а я стояла у окна и бездумно смотрела на ворону, крутившуюся в чуть хмуром небе.
В ушах до сих пор стоял звук уходящих шагов Филиппа — именно так трещит старый лед, начинающий таять.
Чьи-то приглушенные рыдания вывели из оцепенения. Покрутив головой, поняла, что кто-то действительно плачет, но не в комнате, а где-то внизу. Плачет так, чтобы никто не услышал. Пытается перебороть эту слабость, и пока не находит для этого сил.
Неужели Ольга?
Ее новый ухажер мог понять, что девушка не просто ему не подходит, а до сих пор серьезно увлечена другим. Но даже если он оставил ее в коттедже, можно легко вызвать такси.
Сомневаюсь, что у нее не хватает денег.
Впрочем, она может плакать из-за того, что окончательно и бесповоротно потеряла Никиту. Какое-то время надеялась, но теперь-то понятно, что даже приблизившись к нему вновь, познакомившись с его родственниками, вернуть не смогла. Это серьезный повод для слез, согласна.
Я и сама, как подумаю, что мы с Никитой довольно скоро расстанемся… Если не из-за того, что он меня бросит, так из-за того, что я брошу его и уеду.
Наверное, понимание того, насколько сильна будет боль от этой потери и заставила меня выйти из комнаты. Никита был занят в душе, мне не было смыла к нему входить, так что…
Спустилась на первый этаж.
Рыданий уже не было слышно, но я все-таки вышла на террасу и… остановилась, увидев, как в кресле, свернувшись калачиком и спрятав лицо в ладонях, сидит Инга Викторовна. По хрупким подрагивающим плечам было понятно, что плакала именно она. Плакала, а теперь пытается успокоиться, и не может, потому что все равно прорываются всхлипы.
Я не знала, что делать.
Слезы пугают не только мужчин.
Наверное, самым правильным было бы, чтобы рядом с ней оказалась не я, а Иван Петрович. Но, судя по отдаленным звукам его голоса, он провожал гостей, и был занят. А женщина выбрала именно эту минутку, чтобы позволить прорваться эмоциям, чтобы супруг ничего не увидел.
Если бы это была моя ровесница и подруга, я бы приблизилась и обняла ее. Вот так просто и молча. Если бы это была моя мама, я бы сделала точно так же, только окутала ее своей нежностью. А Инга Викторовна…
Она хорошая, добрая и веселая, и она не должна сейчас плакать!
Пожалуй, именно это и подтолкнуло меня не сбежать, а сделать к ней шаг.
И еще один.
И уже осознанный — третий, под ее настороженным взглядом и попыткой скрыть слезы.
— Аня? Что… — попыталась она улыбнуться.
А я склонилась над ней, такой трогательной и слабой в эту минуту, такой юной и беззащитной, что так легко ранить словами, и обняла. Тихонечко, едва ощутимо, чтобы она в любую минуту могла освободиться, убрать мои руки.
— Знаете, — сказала я ей, — я думаю, все наладится.
— Филипп никогда меня не простит… — шепнула чуть слышно она. — Я думала, я надеялась… Я очень люблю его. Люблю как родного сына. Да он и есть мой родной! Ему же и двух лет не было, когда я вышла замуж за Ивана Петровича, и он был совсем маленьким крохой, и так похож на меня, что никто даже не сомневался… Но, возможно, с моей стороны было ошибкой не скрывать от него, что в его жизни была и другая мама… И что именно я стала причиной тому, что она умерла…
Какое-то время женщина молча смотрела на зеленые туи, машинально поглаживая меня по руке, а потом стала рассказывать.