<авла> Н<иколаевича>3 — белье и прочее хозяйственное оборудование, а то боюсь, оно пропадет. — С декабря по середину мая навигация на Соловки прекращается, сообщения нет, только почтовое, но неаккуратное. Остались ли у детей какие-либо впечатления от Сковородина и дороги? Довезли ли вы корни княженики? Сделали ли что-нибудь мальчики за лето?
Соловки. Вид с моря.
Почтовая карточка изделия УСЛОН. 1926 г.
Хорошо бы, чтобы Кира немного исследовал минералы, о которых я говорил тебе, может быть найдет для себя что-нибудь интересное. Как здоровье Васи? Хочется, чтобы хоть мальчикам удалось поработать и сделать что-нибудь полезное и интересное. Играет ли Олечка? Если она увидит Игоря4, то пусть кланяется ему от меня. — Что касается меня, то я за это время ничего не делал и почти ничего не читал, если не считать 3–4 романов — было нечего читать, да и вся обстановка не дала бы возможности заняться чем-нибудь. Впрочем, на Морсплаве мне удалось прочесть трагедию Расина, это единственное хорошее впечатление за два месяца. Больше всего думаю о тебе, моя дорогая, боюсь, что ты унываешь, и безпокоюсь о твоем здоровье. Будь радостна и добра, заботься о наших детях. Старайся, чтобы вы питались получше — продавайте, что можно. Крепко целую тебя и всех вас, не забывайте своего папу.
1934.X.24. Соловки. П. Флоренский
Постановление о создании Соловецкого лагеря особого назначения — СЛОН.
Октябрь 1923 г.
1. На окраине Кеми, на берегу Белого моря, находился поселок Попова гора (Попов остров), где располагалась пересыльная тюрьма — Кемский пересыльный пункт. До революции здесь было подворье Соловецкого монастыря.
2. Вот как обстоятельства переезда в Соловецкий лагерь в августе 1934 г. описывает РН.Литвинов: «…За время, прошедшее со времени попадания в лагерь, со мной произошло столько изменений, что даже трудно описать. Первые дни в Кеми было тяжело, потом было совсем хорошо, почти уютно, и хотелось побыть там. Но случилось, что перебросили на морсплав, а через 3 дня я очутился в Соловках. Конечно, меня опять обокрали — это почти неизбежно при здешней лагерной системе, когда, уходя на работу, оставляешь вещи на месте, около своей койки, охраны нет, или почти нет, а известный (слово пропущено. — Ред.) населения лагеря состоит из уголовников».
Литвинов Роман Николаевич — з/к, сотрудник о. Павла Флоренского, соавтор патентов. С Литвиновым о. Павел познакомился еще в ссылке в Нижнем Новгороде, в 1928 г. На Соловках о. Павел постоянно оказывался рядом с Литвиновым, несмотря на постоянные переводы. «Литвинов Роман Николаевич, 1890 г.р., русский, гр. СССР, ур. г. Варшава (Польша), из дворян, служащий, обр. высшее, химик-технолог. Работал завкафедрой в г. Горьком. Осужден КОГПУ 01.06.34 по ст. 58–8–10 и 11 УК на 10 лет ИТЛ». Приговорен к ВМН 10.11 и расстрелян в одну ночь с о. Павлом Флоренским 8.12.1934 г.
3. Речь идет о вещах о. Павла Флоренского, оставшихся в Сковородино, которые он просит выписать через П. Н. Каптерева. Вещи, в том числе рукописи и письма, были возвращены и стараниями АМ.Флоренской сохранились.
4. Быков Игорь Николаевич — сын Н. И. Быкова.
30 ноября 1934 г., Кремль, быв. Наместнический корпус
1934.XI.30. Дорогая Аннуля, вчера получил твое письмо от 18-го ноября. Напрасно ты опасаешься писать часто: ты можешь писать сколько угодно, а также и дети; это мне можно писать лишь раз в месяц, да и то я надеюсь на изменение условий и на большее число писем. Итак пишите почаще, ваши письма — единственное утешение. — Посылку твою получил, а всего — три, в том числе посланную на Кемь. Деньги, 20р. и 10р., пришли, но на руки я их не получил, т. к. выдача будет производиться постепенно, частями. Отсюда ты видишь безцельность посылки денег. Да к тому же здесь деньги не на что тратить, ведь здесь же нет магазинов, а в ларьке можно получить по карточкам, которых у меня пока нет. — Из практических дел, чтобы кончить о них: свое кожаное пальто я продал, чтобы купить себе полушубок и сапоги, взамен украденных у меня. Теперь устроилось и с тем и с другим. Вещи — постельные и белье — у меня тоже есть, казенные. Следовательно ты можешь ни о чем не безпокоиться. Для подушки я получил чехол и наволочку, могу набить их соломой, а пока набил разными мягкими вещами и такой подушкой можно удовлетвориться. Пишу так подробно об этих скучных вопросах, т. к. ты все безпокоишься, — чтобы знала обо всем. Жизнь моя сейчас значительно налаженнее, чем раньше, а первоначально была очень тяжка. Во-первых, с 15 ноября я попал на постоянную работу, в Иодпром, т. е. на производство иода из морских водорослей. В связи с этим я переведен в другую колонну и потому в другую камеру. Теперь я живу с вполне приличными сожителями, а не с бандитами и урками, и нас немного: было шесть, стало пять. Работа моя тоже стала гораздо удовлетворительнее: все-таки при производстве, хотя и ничтожном по объему и пока требующем рационализации, но однако химическом, и чем-то вроде лаборатории и маленькими анализами. Вероятно в дальнейшем удастся поставить кое-какие исследования по водорослям. 1934.XII.3. Мастерская, в которой я работаю, стоит на берегу гавани Благополучия. Это маленькая и убогая мастерская снабжена горделивой вывескою на двери «ЛАБОРАТОРИЯ»1. Но хоть это и вывеска только, но все же приятно мне ее читать, входя в дверь. Но бываю я иногда и в настоящей лаборатории, небольшой, но по Соловкам — приличной. Она расположена в 2 км от Кремля, в лесу, на берегу озера (впрочем Соловки — сплошное озеро и тут все — при каком-нибудь озере)2. Хожу туда снежной дорогой, в лесу полная тишина, снег глубокий, пушистый, нетронутый; разве что где-нибудь дорожка из следов горностая. Иду дорогой и думаю о вас.3 Зимой здешний пейзаж стал похож на сергиевский. Дорогие мои, как мне жаль вас, как хотелось бы доставить радость. Думаю: если когда-нибудь буду с вами, то теперь уж все силы отдам только вам. На своем веку я много работал, стараясь выполнить свой долг. Но все распалось, заново я уже не могу и, главное, не хочу начинать свою научную работу большого размера, буду жить только для вас, считая, что ради долга я сделал все, что мог.
Солнце здесь восходит поздно и целый свой короткий день держится у горизонта. Только в 11 часов осветились сегодня строения и верхушки деревьев. Знаю, что очень красиво, но душа почти глуха к этой красоте. Вода в море и в озерах черная и черно-свинцовая, снег белый-пребелый, небо в облаках, темно-серых или черных и кое-что тронуто розовым от низкого солнца. Из окна лаборатории-мастерской видно черное Белое море, ставшее черным зимой, окаймленное белыми заберегами, а во второй половине дня над ним пестрые закатные облака, и заря держится необыкновенно долго, непривычно для нас.
1934.XII.6. Чтобы не забыть: в связи с прекращением навигации письма будут задерживаться (перо не пишет), и потому не безпокойся, если от меня может не быть письма месяца полтора.
1934.XII.7. Меня безпокоят головные боли Оли. Не происходят ли они от малокровия или от нервного истощения. Во всяком случае ей следовало бы давать фитин или другой какой-нибудь препарат фосфора. Мне писал Павел Николаевич. К сожалению, я не могу ответить ему по ограниченности числа писем. Объясни ему, что молчание мое — не от невнимания, и попроси писать мне, не дожидаясь моего ответа. — Да, я забыл написать, что мне приходится ограничить объем писем, так что не могу писать всем вам сразу, — Больно, что Мик просит «вкусненького», и ты не можешь удовлетворить его, а мне посылаешь; это нехорошо, Все — в вас, в тебе и в моих детях; больше всего мне хочется, чтобы вы жили бодро и спокойно, Крепко целую тебя, моя дорогая Аннуля.
1. Лаборатория на берегу бухты Благополучия — небольшое кирпичное строение, Сохранились его старые изображения, сейчас на его месте — лишь остатки фундамента,
2. Центральная лаборатория Иодпрома располагалась в бывшей Филипповой пустыни, называвшейся так по имени свт. Филиппа,
3. Эту же дорогу описал и Р,Н, Литвинов: «Идешь по сказочной еловой роще, по снежной дороге, снег совершенно не тронут (отойдя в сторону от дороги) — ни следа ни птицы, ни зверя, ни человека, Ходишь уже в темноте, но темнота такая, что все видно, Почему — не знаю точно» (письмо от 1934,XII,8).
З/к Браз О. Гавань Благополучия. Акварель. 1925 г. Небольшая избушка на берегу — будущая «маленькая» лаборатория Иодпрома.
13 декабря 1934 г., Кремль, быв. Наместнический корпус
Дорогая Аннуля, пишу тебе несколько слов, хочу непременно завтра отправить письмо, а то может выйти большая задержка, Постараюсь вскоре написать еще, Посылки я получил, но мне больно думать, что ты из-за них лишаешь нужного детей и себя,
Пожалуйста, не присылай мне дорогих угощений, Мама пишет о плодах хурмы, которые она (или ты?) посылает, но их я не получал, Вероятно это еще какая-нибудь посылка, Жду зимовки и отчасти радуюсь, что посылки станут невозможны, Я как-нибудь ведь проживу, да к тому же мое устройство понемногу улучшается, Между прочим, тут выдали нам селедки, совсем не такие, как в Москве, вероятно Мурманские, замечательного качества — таких я никогда не видывал еще. Старайся быть бодрой и веселой, ведь я вас всех очень люблю и душой всегда с вами и живу вами. Детям не отвечаю — и некогда и негде, но скажи, что напишу в ближайшем письме. Конечно, пусть Олечка пользуется выписками по теории искусства, я рад, что они кажутся ей полезными. Скажи Мику и Тике, чтобы они нашли на карте все места, где я проезжал и где нахожусь теперь и постараются что-нибудь узнать о географии этих мест. Я нарочно стараюсь писать разные подробности о природе, чтобы они понемногу знакомились с географией, возможно наглядно и жизненно; мне хочется наполнить географические названия живым содержанием, чтобы появилось представление о том, что же такое наш Север, что такое Белое море и другие места. М.б. от моего заключения буд