Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг. — страница 17 из 51

Через два дня — 1935.IV.23 — Р. Н. Литвинов посвящает Флоренскому почти половину письма: «Работа двигается вперед. Тут мы ищем разрешения практической проблемы, а пока что пришлось наткнуться и справиться с теоретической задачей. Это было очень весело. Название задачи — потенциалы концентрационной цепи серебра, азотнокислое серебро, галоиды серебра и серебро в зависимости от температуры и концентрации. Зачеты идут, по здешнему масштабу великолепные, точно не помню какие, настолько по существу они незначительны… Мой сожитель, о котором я с тобой говорил в Нижнем, очень милый человек и относится к людям первого порядка. Образован чрезвычайно — от ассирийской клинописи до физикохимии — от метрики и ритмики до сверхвысшей математики. Крайне беспомощен в делах хозяйственных. До предела деликатен. Суждения и вкусы литературного порядка совпадают с моими на 100 %. В работе экспериментального порядка я сильнее, в работе теоретического порядка — он. Хотя, как нарочно, раньше он много работал именно экспериментально, но по рассеянности обязательно что-нибудь <…> перепутает. В общем, мы стали большими друзьями, хотя, вероятно, он доставляет мне больше интересных мыслей, чем я ему. Он с тобой заочно знаком и просил передать от него поклон. Что я и делаю. Очень любопытные вещи он рассказывал и о А. Белом, и о В. Брюсове. С первым из них он был в личной дружбе, а со вторым — совсем нет. Много говорит о Розанове и В. Иванове, которые были близкими его знакомыми. Вообще же говоря, тот подход к вопросам трансцендентного порядка, о котором мы с тобой когда-то говорили (если ты не забыла), совершенно неожиданно оказался очень реальным. В той мере, которую он применяет, многое совершенно для меня приемлемо. К сожалению, абсолютно мало времени для разговоров, которые не представляют интереса для других обитателей нашего скита. Нужно сказать, что по случаю отсутствия реальных помех этому делу, балуемся мы стихосложением. Возобновил я это занятие в подвальчике на М. Покровке (от нечего делать), а он на БАМе. Таким образом, он ночью читает мне отрывки из своей поэмы (о вечной мерзлоте), а я ему более сжатые вещи и хвалим друг друга. Как видишь, во всем есть утешение. Конечно было бы лучше, если бы не приходилось утешаться. Но приходится…»

Это письмо — яркий пример иносказания. Понятно, что собеседники говорили о религии, а говорить об этом было опасно: «абсолютно мало времени», «всюду помехи», а разговоры «не представляют интереса для других». Слова «подход к вопросам трансцендентного порядка, о котором мы с тобой когда-то говорили (если ты не забыла), совершенно неожиданно оказался очень реальным» можно понять как указание на то, что Флоренский мог тайно совершать богослужения. «Отрывки из поэмы о вечной мерзлоте» — фрагменты поэмы «Оро».

3. Так звали в семье сестру П. Флоренского Ольгу.

4. Гиацинтов Михаил Михайлович (?—1915) — брат А. М. Флоренской, священник.

5. Вифания — скит Троице-Сергиевой Лавры.

6. Цитата из книги немецкого поэта Ангелуса Силезиуса (псевдоним Иоганна Шефлера; 1624–1677) «Херувимский странник» (1674). См.: Silesiusdwgelus.Cherubinischer Wandersmann. Herausgegeben von Georg Ellinger.Halle, 1895.S.29; Силезиус A.

21 июля 1935 г., быв. Филиппова пустынь

1935.VI.21. Соловки. № 22. Дорогая Аннуля, 18-го получил твое письмо № 17 от 7.VI (а также от мамы), а 19-го № 18 от VI.10. Надеюсь, Васюшка уже вернулся из поездки и поживет с вами, так что тебе будет веселее. Но прежде всего пишу о делах. Послать тебе доверенности письмом нельзя. Но завтра высылаю их тебе чрез учреждение, так что тебя, очевидно, вызовут для их получения. Доверенности эти можешь передоверить кому-нибудь, кому получить по ним проще, чем тебе. Писать доверенности на имя Б<ориса> В<асильевича>1 я не мог, т. к. не знаю его адреса, да и не хотел его безпокоить получением их. — За несколько дней, прошедших между прошлым письмом и этим, вся местность вокруг нас изменилась неузнаваемо, в связи с наступившими теплыми днями. При круглосуточном свете рост идет здесь у растений с неописуемой быстротой, буквально часами. Сейчас все одето пышной зеленью, нежной и богатой, все в цвету. Безконечные сплошные заросли черники и голубики покрывают здесь почти все пространство в лесах и вдоль дорог; к тому же в этом году цветение необыкновенно сильное. Много морошки, тоже в цвету. Цветы ее белые, крупные, вроде клубничных, а листья несколько напоминающие листья мальвы. Вылупились безчисленные майники, как у нас (двулистные), но еще не зацвели. Около нашей лаборатории посажены две черемухи, они в цвету сейчас. На дворе и в бывшем саду, поросшем травою, вокруг сгоревшего храма, множество незабудок и маргариток. Встречаются болотные лютики. Есть интересные лишаи, папоротники, плаун. Два растения без определителя я не мог определить, они новые для меня, но оба, очевидно, из вересковых. Встречаются багульник, собирающийся расцвесть. В промежутках между занятиями, минут на 5–10, я по несколько раз хожу по озу или на озеро, то и другое очень живописны. Мои сожители купаются в озере2, но я не решаюсь, так как берега топки и затянуты сапропелем, а с «пристани» — глубоко, говорят, 10 и более метров. Вода в озере чистая, но красного тона. Умом я понимаю, что тут очень красиво и что наша местность лучше хорошей дачи3. Но сердце все же не лежит к ней. Иногда хожу пройтись в 2 или 3 часа ночи; это ничем не отличается от дня, только несколько свежее. Но и днем здесь тепло, только тепло на солнце, а не жарко. Воздух очень мягкий и весьма чистый, курортный. Местность неровная — вся изрезана озами, высотою до 2030 метров, пожалуй. Всюду большие и малые валуны — «окаменелые волки», как гласит древнее карельское предание. И всюду, куда ни пойдешь, осаждают рои комаров, в лесу, на озере, по дорогам и во дворе; залетают и в комнаты. Чуть было не забыл сообщить: обе твои посылки получил, теперь у меня есть все решительно, пожалуйста, не присылай больше ничего, пока я сам не напишу вам. — До сих пор я так и не знаю, родился ли у Кати4 кто-нибудь; напиши. Присылаю тебе цветок морошки; вероятно никто из вас, разве кроме Васи, не знает, как она растет, так что будет интересно посмотреть. Тут встречается замечательно милое кустарниковое растение, карликовая береза, Betula nana. Сегодня сорвал для тебя веточку, пришлю, когда подсохнет. Она похожа на обыкновенную березу, то есть по листьям и по сережкам, но кукольную, с мелкими изящными листочками, тонко зазубренными. Сегодня узнал, что одно из растений, мне неизвестных, называется по местному чернуха. Вероятно, оно из вересковых, с тонкими узкими листочками, расположенными, как хвоя у ели — растение травянистое. На нем бывают черные ягоды, напоминающие чернику и держащиеся до конца весны. Ягоды эти считаются вредными, но, говорят, монахи в прежнее время варили из них квас. Пока писал это письмо, в природе опять изменение: распустилось множество вороньего глаза. Растение это очень изящно. Цветок его здесь не белый, как у нас, а слегка тронутый розовым тоном, особенно у концов лепестков. Вид кажется новый для меня — очень мелкие растения. Вышли листочки папоротника, но я забыл его название: лист на тонком, жестком, словно из конского волоса, стебле, по форме же лист перисто-разрезной, вроде как у орлеца. — Меня занимает вопрос, получили ли Вы письмо с зарисовкой с меня; было бы жаль, если бы она пропала, так как ее делал неплохой художник5. Мы с белыми ночами совсем потеряли суточный ритм. После обеда, то есть с 7 часов, обычно спим 1–11/2—2 часа, а затем снова принимаемся за работу и просиживаем всю ночь, под утро лишь ложимся спать. Впечатление, как если бы в сутках было два дня, а не один6 Хорошо бы круглый год иметь белые ночи, но к сожалению, уже скоро начнется поворот к обратному, то есть к черным дням. Надеюсь, ты напишешь, каким приехал Васюшка, так что и не спрашиваю тебя. Напиши непременно о здоровье всех вас, в особенности о своем собственном и об Олином. Окрепли ли Тика и Мик? Давала ли какие-нибудь советы по музыке М<ария> В<ениаминовна>? Продолжает ли Васюшка горбиться? Я так и не знаю, получила ли от П<авла> Н<иколаевича> мое белье и прочие пожитки? Очень скучаю по тебе, по всем вам. — Доверенности тебе (две) отправлены, но не знаю, скоро ли дойдут. Если будет случай, узнай, вышла ли в свет книга об изоляционных материалах, которую я когда-то давно редактировал. Было бы досадно, если бы пропал даром большой труд, на нее затраченный. О судьбе ее должен знать М<ихаил> В<ладимирович>.— В качестве кого поехал с Кирой Никита8? Пусть Кира напишет, что именно должен он делать для обследования условий развития уровской болезни9. Я писал ему кое-что на эту тему, то есть помимо намеченной программы, но по-видимому письмо мое не дошло. Очень рад его работе в Радиевском институте. По правде сказать, В<ладимир> И<ванович>10 единственный человек, с которым я мог разговаривать о натурфилософских вопросах не снисходительно, все прочие не охватывают мира в целом и знают только частности. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Заботься о своем здоровье.


Филиппова пустынь.

Гравюра. XIX в


1. Вероятно, это Борис Васильевич Максоров, сотрудник П. А. Флоренского по ВЭИ, в соавторстве с которым были написаны многие статьи по материаловедению. Доверенности на его имя Флоренский посылал еще из дальневосточной ссылки.

2. Об этом — Р. Н. Литвинов (1935.VI.21): «…Солнце почти что не заходит и круглые сутки поют птицы. Не знаю, установлено ли у них дежурство, но пение идет без перерыва. Ночь отличается от дня главным образом температурой. Днем — почти жарко, ночью — прохладней. Вода в озере согрелась настолько, что утром, вместо мытья, я в одном белье иду на озеро, с плота ныряю в глубину, плаваю, потом выхожу на плот, мылюсь и опять плыву, смывая с себя остатки мыла. Перед обедом, часов в пять, мы идем целой компанией — наша лаборатория, почти в полном составе, и тут уже идет основательное плавание и ныряние…»