То же — с растениями и т. д. И Тику обязательно вовлекать сюда же, сообщая ей то, что ей может быть интересно и доступно.
Крепко целую тебя, моя дорогая, не унывай.
1. Речь идет об очередном переезде, на этот раз в Никольский корпус Кремля, что связано с новым ужесточением режима.
2. Об этом же — Р. Н. Литвинов (1935.VI.4): «…Очень жалею, что взял с собой так много вещей. Во-первых — было тяжело, во-вторых, их разокрали, в-третьих, я ими, в сущности, и не пользуюсь. Самой существенной вещью оказалась книга, которую я использую на письма. Бумага тут остродефицитна, так что из книги снабжаю сожителя, который сидит без бумаги (действительно, письма П. А. Флоренского этого времени написаны на линованных листах из амбарной книги. — Ред.). При математических наклонностях можно было бы вычислить, на сколько времени ее хватит. Но существует столько непредвиденных возможностей, что расчеты, наверное, не оправдаются. Да, из других развлечений тут существует еще печатная газета (собственная типография). В ней я недавно поместил статью о возможностях организации химической промышленности на нашем острове. Кроме того, приезжало высокое начальство и нас с сожителем вызвали к 12 часам ночи (было совсем светло, и закатная заря переходила в рассветную), и мы беседовали с ними часа три о возможности создания новых производств. Личных выгод от этого ждать пока нельзя. А если придется в самом деле ставить эти производства, то мне придется солоно. Сравнительно спокойный образ жизни и мирную работу в лаборатории придется сменить на проэктирование? Стройку, монтаж, пуск в ход и эксплуатацию. А тут? К сожалению, лиц пригодных к этому <…> кроме меня нет. Но так как дело это требует довольно заметных капиталовложений, то можно пока что и не волноваться. Да ты знаешь, что я к волнениям не очень склонен…»
30 сентября 1935 г., Кремль, быв. Никольский корпус
1935.IX.30. Соловки. № 32. Дорогая Аннуля, вот я снова переменил место своего жительства. Сейчас обитаю в Кремле. В камере множество людей, что-то и счета им не знаю1. Конечно, при таких условиях не только занятия, но даже и письмо становится невозможностью, тем более, что писать не на чем, т. е. нет стола. Работаю в проектном Бюро, занятия дважды в день, так что возвращаюсь после вечерних занятий часов в 11 с чем-то. Хорошо хоть то, что люди в камере приличные, из Бюро. X.01. Пока писал это письмо, пришло время вновь переселяться, вероятно завтра. В камере нас будет пятеро, а может быть и четверо. Тут теперь явна уже близость зимы: хотя деревья стоят в золотом и бронзовом уборе, однако иногда идет снег, правда скоро тающий. Временами дуют холодные свирепые ветры, а потом сразу прекращаются. Ты интересовалась моей едой: обедаю и завтракаю в ИТР-овской столовой, готовят там хорошо и, на мое счастье, мясная еда, которую мне приходилось кому-нибудь отдавать, теперь бывает редко. Вообще я вполне сыт, и мне тяжело думать о том, что вы не обезпечены даже необходимым. На службу мне из Кремля ходу минут 8, дорога идет по набережной Святого озера, и за ним — красивый золотой лес. Озеро глубокое, уровень воды все время разный, так как воду то напускают через шлюзы из других озер, то спускают для нужд электрической станции. В ветер по озеру бегут настоящие волны, разбивающиеся о каменную облицовку набережной. Досадно мне, что я, почти закончив первую песнь «Оро», не могу из-за переселений доделать эту вещь. В неоконченном виде я читал ее одному знакомому, знатоку ДВ и Забайкалья и получил от него одобрение. Хотелось бы, чтобы она была прочитана вами, так как пишется только для вас. Недавно узнал о высокой технике здешних древних построек: в каменной стене, толщиною в 1–1 1/2 метра, устроена тепловая и противосыростная изоляция из слоя древесного угля. Здание начала XVI века. X.03. Сегодня получил письмо от мамы, но не знаю, получила ли она мое. Сообщает, что Кира все еще не приехал. Надеюсь, что ты сообщишь мне обратное. Вчера переселился в новую квартиру. Сейчас нас там четверо, но будет и пятый. Эта комната, размерами <…> для четверых, довольно свободная.2 Большинство зданий здесь старинные, с толстыми каменными стенами. У нас, с чердака, деревянные кровати; по вырезанным ножом надписям видно, что кровати сделаны в первых годах ХХ века, конечно домашней, самой простой работы, именные, т. е. с именами старых владельцев. Однако, не знаю почему, в Кремле и в Кремлевских помещениях ничуть не чувствуется старина, нет никакой поэзии древности — бездушно все и трупно. А казалось бы, должно быть иначе. Это впечатление у меня не только не проходит, но усиливается. Крепко целую тебя, дорогая.
Никольский корпус Кремля. Общая камера.
Кадр из фильма «Соловки» из фондов СГИАПМЗ 1928 г.
1. Флоренский описывает общую камеру на III этаже Никольского корпуса Кремля.
2. Очередной переезд из общей камеры на III этаже в камеру на 4–5 человек на II этаже Никольского корпуса.
Водорослевое производство тогда же перевели в поселок, в здание бывшего кожевенного завода. Об этих переездах пишет и Р. Н. Литвинов (1935.Х.7): «…ты уже знаешь, что мы покинули Био-сад, который вспоминается как приятный и нереальный сон. Потом мы жили вне Кремля в кузнечном корпусе. Внизу там была старинная монастырская кузница. Здание любимого мною стиля — громадные своды, как на картинах, изображающих средние века и алхимиков, а наверху монашеские келии, в которых жили монахи-кузнецы. В одной из них жил я с двумя инженерами. Все это стояло на берегу б. Святого озера, очень большого и красивого. На его берегу стоит и Кремль. Но в один печальный и дождливый вечер пришло распоряжение перебираться в Кремль. На следующий день после работы мы перетащились в камеру на 32 человека, мебелированную в стиле вагона III класса. Общество там было совершенно прилично. Исключительно работники проектного бюро, в котором я работаю. Впрочем, житье тут тоже не было длительным. Через дней пять я совершил переход в этаж пониже, уже в келию, где нас 4 человека. Первый из них — твой муж, которого бы ты не узнала, такая у него длинная борода, второй — мой сожитель по Био-саду, ученый-математик и философ. И еще два инженера. Один из них очень интересен. Долго жил в Америке — лет десять, жил в Австралии, плыл девяносто дней на парусном корабле, видел очень много и умеет об этом рассказывать. При этом нужно сказать, что, конечно, у нас оказались общие знакомые, очень давно потерянные мною из виду. Таким образом, я узнал много о судьбе людей, которых считал совсем ушедшими с моего горизонта. Поэтому с каждым новым знакомым стараешься договориться — нет ли общих знакомых.
Утром на работу нужно к 9 часам. Потом обед (забыл сказать, что утром перед работой завтрак из двух блюд). К 5 часам после обеда отдохнешь, а потом опять в бюро. Работа в бюро достаточно интересна. Мы сейчас проектируем кирпичный завод. Проект интересный, но трудный, так как очень мало материалов. Вобщем я доволен работой. Там я что-то вроде маленького начальства. Получаю в месяц около 40 рублей. Теперь можно даже расходовать эти деньги. В бюро есть буфет. В буфете выбор небольшой, но есть. Простокваша — 20 к. стакан. Круглая булка размером с кулак — 43 к., коврижка размером 6х12х4 сантиметра (приблизительно), прослоенная брусничным вареньем, — 30 к. В ларек привезено много дынь. Продаются они 75 к. кило. Мы купили и слопали 3 штуки. Очень хороши…» З/к, который жил в Америке и Австралии, вероятно, — Гендлин Евгений Исаакович (1890 —?), путешественник, член РСДРП с 1904 г., окончил Гарвардский университет США, после революции работал там в посольстве СССР, вернулся на родину и работал в Госиздате. В 1931 г. арестован и осужден по статье 58–7 (вредительство). Отбыв срок, в 1941 г. освобожден и работал в Карелии.
21–22 ноября 1935 г., Кремль, быв. Никольский корпус
№ 38. 1935.XI.21–22. Соловки. Дорогая Аннуля, наконец-то получил твое письмо, № 37, от 5 ноября. Начну с ответа на твои вопросы. Присылать журнала мне не надо: читать один журнал — все равно, что ничего не читать, да и держать его негде. Все равно за наукой следить мне не приходится, уже и сейчас я безнадежно отстал. Мне ясно, что моя научная работа закончена и что вернуться к ней я никогда не смогу. Ведь научная мысль требует непрестанной и упорной работы над собою, и плоды появляются лишь в итоге жизненного накопления. Мое же накопление все разсеяно, заниматься же наукою кое-как считаю недобросовестным и безцельным занятием.
Никольский корпус Кремля.
Фотография С. В. Веретенникова. 2002 г.
Спрашиваешь о посылке С<ергея> А<лексеевича>1. Я получил за последнее время 2 посылки, одну папиросную, другую — с консервами и т. п., а ранее получил яблоки (одна посылка) и лук с маслинами (другая). Которая из них С<ергея> А<лексеевича> — не знаю. Во всяком случае поблагодарил его за внимание и память. Впоследний раз в посылке содержались буковые орешки, напомнившие мне детство и Кавказ. Откуда они? А главное, зачем лишаешь детей последнего и присылаешь мне, то, что хотелось бы передать им. Еще раз прошу, если хочешь заботиться обо мне — заботься о детях и о себе, в этом мне гораздо больше радости и поддержки. — Если Е<лена> В<ладимировна>2 сообщит тебе о своем замужестве, поздравь ее от меня. Относительно чтения: мне не хотелось бы этого, т. к. там только отрывки, а у меня 1-ая песнь написана почти вся, и это гораздо больше и цельнее, чем то, что у тебя. Когда закончу совсем, то перепишу для тебя и, если будет возможно, пришлю.3 С Тикой, да и прочими также, старайся как можно чаще писать диктанты, каждый день, хотя бы по нескольку строк, и потом разбирай ошибки. В короткое время грамотность придет, если будешь делать так. Я уверен, что у Тики не неспособность и не безпамятство, а неуверенность в себе и отсутствие настоящей школы. Музыка, изобразительное искусство, архитектура могут стать прочными элементами образования, если произведения не просто воспринимать, но и активно продумывать. Для неподготовленных поэтому очень полезно обсуждать совместно (хотя бы даже делая ошибки), анализируя вещь, находя слова для охарактеризования тех или других моментов, усваивая терминологию и строя различные схемы произведения, как целого. Это относится ко всем отраслям: надо научиться охватывать целое, а для этого надо научиться характеризовать его, как целое, в первом приближении, затем во втором и т. д., детализируя и осложняя свое высказывание дополнительными моментами. Даже такие примитивные ответы, как «роман состоит из вступления, изложения и заключения», по-видимому пустые, уже дают нечто, ибо заставляют подумать о каком-то, хотя бы в самом первом приближении, расчленении. 1935.XI.22. Рад за тебя, что ты занимаешься насаждениями в саду или во дворе. С детства я страстно любил растения, разговаривал с ними и жил как с самыми близкими друзьями.