ем. Журнал „Радио-Фронт“ иногда просматриваю, но с неудовольствием. Ничего интересного. Нужно добавить, что с газетами у нас туговато. Попадают сравнительно редко, и поэтому от них как бы отвыкаешь. Дня все прибывает и прибывает. В восьмом часу вечера солнце стоит высоко над замерзшим морем. Безоблачной погоды не бывает, а облака окрашены в самые великолепные и нежные тона. Стоит неуклонно мороз очень небольшой. Начинаются весенние холодные северо-восточные ветры. Был день, когда ходить было довольно затруднительно. По ветру идешь вприпрыжку, против ветра еле ползешь. В выпарном котле пар вместо того, чтобы идти в вытяжку, уходит в цех, так что в двух шагах нельзя узнать человека. Быт наш не изменился. Та же столовая, то же жилище, те же люди, та же баня. Но нужно отметить, что с каждым переездом я к ней придвигаюсь ближе и ближе. В прошлом году разстояние было около 3-х километров, осенью и зимой около 15 минут хода, а теперь дошло до трех минут пути…»
4. В воспоминаниях о. Павел пишет о своем детском ощущении тайны: «…наиболее достойным внимания и наиболее привлекательным было для меня явно иррациональное — то, чего я действительно не понимал и что вставало передо мною загадочным иероглифом таинственного мира» («Детям моим», с.83).
М. В. Юдиной. 19–20 апреля 1936 г., быв. Кожевенный завод
Дорогая М<ария> В<ениаминовна>1, радостно узнать, что Вы бываете у наших и хотелось бы, чтобы это было почаще. Но печально, что Вы все не обретаете себя и живете в ломаных ритмах. Вероятно, во мне, от старости, все ярче выступают состояния и настроения моего детства, т. е. быть с Моцартом и в Моцарте. Но это — не надуманная теория и не просто эстетический вкус, а самое внутреннее ощущение, что только в Моцарте, и буквально и иносказательно, т. е. в райском детстве, — защита от бурь. Да, это трудно иногда, но за это надо бороться. Трудно даже технически. Вот, пишу здесь стихи для Мика, и чувствую, как стихии мира сбивают с простого и ясного и простецкого на острое, ломаное и мутное. Гораздо легче написать такое, что всеми будет признано интересным и недурным, чем слабое и неинтересное, но правильное по существу. Но я не хочу допустить capriccio, не хочу Шумана, не хочу ПРОИЗВОЛА: в закономерности — свобода, в произволе — необходимость. Недавно по радио (даже по радио, мне ненавистное!) услышал отрывок концерта из Моцарта. И всякий раз с изумлением узнаю снова эту ясность, золотой, утерянный человечеством рай. Мир сходит с ума и неистовствует в поисках чего-то, тогда как ясность, которая только и нужна, у него в руках. Буржуазная культура распадается потому, что в ней нет ясного утверждения, четкого да миру. Она вся в как будто, как если бы, иллюзионизм — ее основной порок. Когда субъект оторвался от объекта и противопоставился ему, все становится условностью, все пустеет и предстоит иллюзией. Только в детском самосознании этого нет, и таков Моцарт. Очень радуюсь, что Ваши руки оправились и могут делать свое дело. Читали ли Вы беллетристику Леонтьева2? Если нет, почитайте. В ней — утверждение миру, а русская литература редко не страдает обратным. Всего хорошего, будьте здоровы и радуйтесь.
1. Юдина Мария Вениаминовна (1899–1970) — пианистка, профессор Московской консерватории, близкий друг семьи Флоренских. Она не прервала общение с семьей после ареста и ссылки о. Павла.
2. Леонтьев Константин Николаевич (в тайном постриге монах Климент; 1831–1891) — русский мыслитель, писатель, публицист. Отец Павел Флоренский, вероятнее всего, имеет в виду самые известные его беллетристические произведения — «восточные повести» и роман «Одиссей Полихрониадес», изданные в 1876 году в трехтомнике под названием «Из жизни христиан в Турции». В книге «Столп и утверждение истины» (1914) о. Павел упоминает Леонтьева. Уже в то время он был знаком со многими друзьями, учениками Леонтьева и его окружением в последние месяцы жизни в Сергиевом Посаде: о. Иосифом Фуделем, поэтом и филологом A. А. Александровым, писателем, философом и публицистом B. В. Розановым (другом Константина Николаевича по переписке в последний год жизни), будущими митрополитами Трифоном (Туркестановым), Антонием (Храповицким) (в год смерти Леонтьева он был ректором МДА) и другими. В близкий круг общения о. Павла входили почитатели и исследователи творчества Леонтьева, в частности С. Н. Дурылин, написавший в 1920–30 годах ряд работ о Леонтьеве, оставшихся неопубликованными, а в 1935 г. опубликовавший с подробными комментариями его записки «Моя литературная судьба». Письмо о. Павла жене от 10.02.1936 свидетельствует, что он был знаком с рукописями Леонтьева. Виздаваемом в МДА журнале «Богословский вестник» в 1910-е годы (в том числе в пору редакторства о. Павла) были впервые опубликованы многие письма и несколько произведений Леонтьева.
27–28 апреля 1936 г., быв. Кожевенный завод
Дорогая Тика, когда же ты ждешь себе новую куклу, живую1? Я тоже жду и безпокоюсь. Но сумеешь ли ты ухаживать за нею? Ведь у тебя не было младших тебя братьев и сестер, и потому ты не знаешь, как надо обращаться с малышами. Никак не могу исполнить твоей просьбы — прислать тебе портрет-миниатюру, т. к. некому написать ее; по крайней мере я не могу найти никого. Пожалуй, лучше всего попроси снять фотоснимок в соответственно уменьшенном виде и по нему м.б. кто-нибудь пройдется красками; фотоснимок с рисунка карандашом или красками. Мамочка пишет, что ты ходила к М<арии> В<ладимировне>2 позировать. Что же она теперь делает? Скажи мамочке, что у бабушки Сони находится моя книга Раффи, История 7 меликств3; пусть мама возьмет эту книгу. Понравилось ли тебе северное сияние? Тебе было бы интересно посмотреть на него не на рисунке, а на небе. Последнее время северное сияние не появляется: и небо не особенно чистое и слишком светло. Часов в 10 небо еще не темное, а в два — уже сумерки. Снег местами сошел, все готовятся к весенним работам, а по водорослям они уже начинаются. Морозов почти нет, лишь иногда бывают ночные заморозки и почву схватит. Впрочем, на Соловках вообще не бывает ни настоящей зимы, ни настоящего лета. Сейчас днем на воздухе немного холоднее, чем летом, а летом, в июне, может выпасть снег или случиться мороз. Как будто это не природа, что-то вроде теплицы с умеренной температурой круглый год. Возле кремлевских стен видел красные побеги, вылезшие из почвы. С весною и ты должна оправляться и розоветь, как побеги и почки, чтобы летом стать совсем крепкой и здоровой. Вероятно наш садик ко времени получения этого письма уже распустится. Напиши, прорастут ли посаженные мною лесные растения — ландыши, майники, орхидеи, папоротники? Не погибли ли в грунте зимою примулы? Когда будете ходить гулять, то старайтесь каждый раз приносить из лесу хоть немного растений с корнями, чтобы насадить их дома. Хотелось бы развести хорошую заросль папоротников и хвощей. Тут летом в лесу, и гл<авным> образом по долинкам, замечательные хвощи и папоротники. Хвощи высокие, крепкие и покрывают все, словно зеленый газ стелется по земле, а папоротники легкие, яркие, мне бывает жаль ходить среди них, думается — как бы не помять, не поломать. Кланяйся от меня бабушке и Ан<астасии> Ф<едоровне>4, а когда увидишь и С<офье> И<вановне>5. Старайся наблюдать, как выходят из земли растения, и как они растут, и как построены. Для наблюдений лучше всего делать зарисовки: разсмотри в увеличительное стекло и нарисуй, что увидишь в крупном размере. Вероятно с будущего года тебе придется и в школе заниматься естествознанием, вот ты и подготовишься. Узнавай названия растений, семейство, к которому принадлежит то или другое растение, особенности растения, куда оно применяется, вообще все, что придется услышать. Хорошо бы запоминать также различные легенды и разсказы о каждом растении — это может тебе сообщить мама. Крепко целую свою дорогую дочку и еще раз целую. Будь здоровой и веселой и не забывай своего папу.
1. Имеется в виду ожидающийся ребенок Василия и Наталии Флоренских.
2. Фаворская М. В.
3. Вероятно, имеется в виду труд армянского писателя Раффи, о котором идет речь в письме Флоренскому инспектора Лазаревского института Восточных языков К. Костаньянца от 5 июня 1916 г.: «Есть на армянском языке труд арм<янского> писателя Раффи, так называемый „Хамсай Меликутюнисреп “, т. е. описание пяти Меликутюн родов…» («Детям моим», с.389). Это ответ на запрос о. Павла, которого книга интересовала как источник информации по истории рода его матери.
4. Хлебникова Анастасия Федоровна — зубной врач, знакомая семьи, жила в доме Флоренских.
5. Огнева С. И.
20–21 июля 1936 г., быв. Кожевенный завод
1936. VII.20–21. Соловки. № 68. Дорогая Аннуля, давно не получаю от тебя писем, и лишь на днях пришло Олино, с обезпокоившим меня известием о болезни маленького1. Сообщите поскорее об его состоянии. Издалека, при дальности и заторможенности сообщения, все представляется тревожным и тяжелым. Живу я ускоренным темпом, дел накопляется все больше и все, конечно, спешные, так что не знаешь, за какое именно схватиться. Так уж устроен, что не могу не двигаться вперед и, следовательно, не создавать новых вопросов. А старые, между тем, тоже остаются и тянутся длинным хвостом. Сейчас, вот, опять новая работа вклинилась в прежние дела. 18-го ночью вернулся из 5-дневной экспедиции на один из беломорских архипелагов2, куда ездил с целью геолого-минер<алогического> обследования. Удалось найти там ценные ископаемые: хороший облицовочный камень — розовые гнейсы, многочисленные пегматитовые жилы — поливошпатные и кварцевые, содержащие также слюду, магнетит и турмалин, недурной песок, а из растительного мира — большие запасы оленьего мха, ягеля. В настоящее время занят обработкою наблюдений, писанием докладных записок, анализами и проч., т. к. дело это промышленного масштаба. Поездка оставила сильные впечатления. Пришлось прикоснуться к коренным, первозданным породам, к дикой, безлюдной природе, лазать по скалам, плавать на моторной лодке с острова на остров, спать на скалах и на оленьем мхе. Пейзаж величественный и незабываемый. Из моря выходят грибообразные шапки, или словно караваи хлеба, голые, оглаженные, с крутыми, а местами совсем отвесными берегами, уходящими под большим наклоном в море. Верхняя часть этих караваев серая — от лишаев и мхов, окаймление же прекрасного розового цвета, словно освещено прощальным лучом закатного солнца. Но это — собственный тон гнейсовых пород, слагающих острова архипелага. Вблизи видишь, что они, эти породы, действительно, розовые, от бледно-серо-розового до темно-розового. Форма этих каменных шапок внушает невольное волнение всякому, кто соприкасался с геологией: типичные бараньи лбы, напрашивающиеся по совершенству в атлас или в курс лекций, но бараньи лбы гигантские, от 1 км до 2 км поперечником. Древнейшие образования мира (этим гнейсам следует считать между одни и двумя миллиардами лет) соприкасаются, непосредственно переходят в молодые ледниковые — выразившиеся в бараньелобной форме, в облизанности поверхности, с которой ледник содрал все позднейшие отложения, в многочисленных валунах, разсеянных по многим из эт