их островов и в ряде других проявлений. А на скалах начинаются образования новейшие: вырастают лишаи, белый олений мох, кое-где кустарники, но странного вида: можжевельник, сосна, береза, вереск и др. стелются здесь по самой поверхности скалы, как низкая трава, травянистые же растения необыкновенно низки. Все боятся подняться над скалою, очевидно из боязни ветров. На первозданных породах, древних, как мир, на этих скалистых поверхностях, не поддающихся ни молотку, ни кирке, ни зубилу, породах, о которые молотки плющатся как восковые, породах, устойчивых даже против погоды и ничуть не разрушающихся даже в течение тысячелетий, на них появляются новообразования: тонкий слой молодого торфа, признаки болот на плоских вершинах, застойные в скальных ямах лужи дождевой воды, какие-то зачатки ручейков, кое-где каплющих по отвесам.
Кузовские острова.
Фотография. 2002 г
Картина первого дня творения! Но жизнь сильнее всего: растения заводятся на кручах, неприступных и совершенно голых, начинают выглядывать из трещин, — корявые, прижатые, закрученные, голодные, и все же преодолевающие скудость и суровость условий, коренящиеся неизвестно на чем, питающиеся неизвестно чем. Нет ничего сильнее жизни, и она берет свое и завоевывает себе место везде и всегда. Нужно сказать, впрочем, что эта пустынно-величественная картина несколько нарушается южными, отвесными берегами некоторых из островов. Тут, под отвесом, среди нагромождений из валунов и скальных осыпей из обломков в 1, 2, 3 метра размерами, на песчанистых отмелях уже, притаившиеся от северных ветров, завелись группы деревьев, цветут яркие и нарядные цветы. Тут растения уже оставили свою убогость, выпрямились во весь рост, раскинулись и, неприкосновенные, невидимые человеку, пользуются целосуточным светом и сравнительно теплым и мягким воздухом. Но эти южные зеленые окаймления некоторых из островов только подчеркивают некоторую суровость пейзажа. Изумительные краски закатного и еле заходящего солнца придают морю розовые, пурпурные, нежно голубые тона и кажется, словно находишься не на земле, а в сказочной стране или видишь все во сне, так оно непохоже на привычное и общеизвестное. Порою все заволакивается туманом. Гремят грозы. Одна гроза была столь сильна, по здешним местам, что повредила, ударив в радиоантенну, приемник и прервала связь с Соловками. Порою, почти внезапно, начинают дуть ветры. Море покрывается барашками, плыть на моторной лодке становится невозможным, ее качает во все стороны, как ореховую скорлупку на воде. Но столь же внезапно ветер затихает, волна прекращается, начинает светить солнце своим жемчужным, призрачным светом. В море плещутся морские зайцы, которых ловят почти без труда. Довольно много птицы. На больших островах, где лесной покров уже развился несколько, бегают зайцы сухопутные. Один из островов, совсем голый, совсем безлесный, покрытый лишь сверху оленьим мхом да разноцветными лишаями — зеленоватыми, серыми, коричнево-черными, оранжевыми, с отвесными берегами оказался густо населенным птицей. Когда мы подъехали к нему, то уступы береговых отвесных скал были унизаны птичьем. Непуганное, оно долго не разлеталось, и только от слишком большого шума все эти гаги, гагары, чистики, утки снялись неохотно со своих мест. Тогда воздух наполнился (буквально!) птицами, как комариной стаей. Потом все они перелетели на море, уселись, сгрудившись, на воду, и обширная поверхность моря стала черной, словно посыпанная маком. В разселинах между скалами и в осыпях — безчисленные гнезда. Бывшие с нами птицеловы набрали несколько мешков птенцов разного возраста, кажется, для отправки куда-то, м.б. в Москву, как редкие виды северных птиц. Мне было очень жалко, что нарушается безмятежный покой птичьего базара, но охотники приехали со специальным поручением, и протестовать не приходилось. VII.23. По приезде начались обычные в таких случаях последствия: доклады, вычерчивание карт, писание записок, отчетов, калькуляция предполагаемой добычи; составляли коллекцию для отсылки в Управление, конечно, в ящике из полированного дерева. Иначе говоря, спешка, суетня и беготня. Первую стадию этих хлопот сбыли с рук. Теперь вступили в стадию более подробного анализа, черчения и т. д. для обстоятельного отчета. Мне помогает, между прочим, один студ<ент> Геол<ого>-Развед<ывательного> инст<итута>3, с которым мы путешествовали на архипелаг и с которым вспоминаем поездку на Тиман и разные бывшие там случаи. Студент этот из Александрополя, теперь Ленинакана. Водоросли идут своим чередом, т. е. и испытания, и малое производство, и подготовка к строительству агарного цеха и, затем, комплексного завода. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Очень ли хлопотно тебе? Постарайся распределить хлопоты по хозяйству на всех равномерно. Еще раз целую. Целую Васюшку и маленького, кланяюсь Наташе.
Новая Сосновка. Здесь находилась командировка по сбору водорослей.
Рисунок з/к Евневича А. А. и Казаринова П. К. 1934 г.
1. Действительно, внук о. Павла тяжело заболел (см. примеч. к письму от 18–19 августа 1936 г., с.194).
2. Флоренский описывает самую дальнюю и самую запомнившуюся ему поездку — на Кузовские острова. Это небольшой Беломорский архипелаг Кузова, расположенный в 35 км к западу от Соловков. Члены экспедиции побывали на Русском и Немецком Кузовах, на островах Средний, Верхний, Варяжный, Жилой, Сетной и Лодейный.
3. Это Кароньян Корсон Акопович, 1903 г.р., расстрелян в 1937 г..
28–29 июля 1936 г., быв. Кожевенный завод
1936.VII.28–29. Соловки. № 70. Дорогая мамочка, вчера получил твое письмо от 15 июля, в котором ты сообщаешь, что дошло мое от 24 мая. Видишь, с какою затяжкою идут вести отсюда. Поэтому не думайте, что я пишу небрежно, да и по №№ моих писем можете судить, все ли доходит до вас. — Как я уже писал, мне очень утешительно думать, что ты живешь со всеми нашими, боюсь лишь, достаточно ли тебе спокойно. Один из моих знакомых сообщил мне, что ты бодра и молода; хорошо бы, если только это у него не поверхностное впечатление. Ты полуспрашиваешь, почему я возвращаюсь к впечатлениям детства. Прежде всего потому, что внутренний мир выкристаллизовывается около них и ими существенно определяется. А затем, думается, и тебе прошлое не должно быть чуждо, хоть ты и стараешься о нем забыть. Я не понимаю этого. Если жизнь вообще имеет смысл и ценность, то забывать прошлое — неблагодарность и неразумие, ибо все становится прошлым, и тогда вся жизнь в сумме должна оказаться чистым нулем. Память о прошлом есть и долг и содержание жизни, и нельзя ценить настоящее и пользоваться им, если оно не коренится в прошлом. И наконец, жизнь, смыкаясь, под старость возвращается к детству, таков закон, такова форма целостной жизни. Если у тебя этого еще нет, то свидетельствует это забвение лишь о твоей молодости: ты еще не дожила до близости с давнопрошедшим. Человеческую личность можно образно представить в виде горы, сложенной различными формациями: все эти формации сохраняются в личности, хотя ярко выступает в сознании лишь та, на которой стоит нога в данном возрасте, остальные же — в подсознании. Мы живем, подымаясь на гору жизни, затем доходя до вершины жизни и, наконец, спускаясь. Но восходя, мы проходим напластования своей личности в одном порядке, а нисходя — их же, но в порядке обратном. Каждому этапу роста соответствует этап старения, и тогда возвращаются те же интересы, те же мысли, та же настроенность, хотя все это и в иной тональности. VIII. 4–5. Поздравляю тебя, дорогая мамочка, с прошлым праздником 24 (11) июля.1 Живу я так отрешенно от времени, что никогда не знаю без надлежащей справки, какое в данный день число, только… (пришлось оборвать письмо, не помню, что хотел писать). VIII. 6–7. Один знакомый спрашивает меня, почему я ничего не пишу о Соловецких звуках, — только о цветах и формах. Потому что здесь все беззвучно, как во сне. Это царство безмолвия. Конечно не буквально, всякого досадного шума более, чем достаточно, и хочется скрыться куда-нибудь в тишину. Но не слышишь внутреннего звучания природы, не воспринимаешь внутреннего слова людей. Все скользит, как в театре теней, а звуки присоединяются извне, досадным придатком или шумом. Это очень трудно объяснить, почему ничто не звучит, почему нет музыки вещей и жизни, я и сам по-настоящему не пойму, но все же музыки нет. Лишь морской прибой (его приходится слышать очень редко) да завывания ветра не вполне вмещаются в такую характеристику Соловков.
Сад при доме Флоренских в Тифлисе.
Фотография. 1930-е гг.
Ну, а также и внешние причины усиливают это впечатление: не раздаются трамвайные звонки, не гудят автомобильные рожки, не стучат экипажи, не слышно стука поезда — изредка лишь раздается пароходный гудок, не вырывается ниоткуда песни или смеха. Радиопередача врывается чуждым началом, которое не оживляет, а лишь щекочет нервы. Поэтому мне и кажется, что отсутствие описания звуков само по себе описывает Соловки, и гораздо точнее, чем если бы начал говорить о звуках. Целую тебя, дорогая мамочка, береги себя, пользуйся летом, будь здорова.
1. Флоренский поздравляет маму с прошедшими именинами — днем памяти св. равноап. княгини Ольги, который празднуется 11 (24) июля.
13 августа 1936 г., быв. Кожевенный завод
Дорогая мамочка, воображаю, как жарко у вас, если и тут, при полярном круге, стоят жары и духота. Хорошо еще, что ты не в Москве и можешь сидеть на воздухе. Я часто радуюсь твоему пребыванию в Загорске, хотя и не уверен, что тебе там достаточно спокойно Но вероятно жара тебе полезна, ведь после Тифлиса ты оправилась. Жары жарами, а лето явно кончается. Уже выросли чайчата, чайки с криками безпокойно летают над Кремлем и над Святым озером, видимо готовятся к отлету. Но осень чувствуется по всему. Погода стала неустойчивой. Первую половину дня парит, душно, жарко, во вторую поднимается ветер и становится холодно, или наоборот. Сегодня всю ночь и с утра шторм и довольно холодно, совсем осень. Наверное дети не ходят в лес, не с кем, очень жаль. О тебе не говорю, ты конечно за пределы забора не показываешься, но сравнительно с Москвою и склон Пионерской — природа