Корбин потягивал пиво из маленького бокала. Это была его вторая ночь в Лондоне. Накануне он вместе с другими американскими студентами посетил инструктаж. Рекомендации в основном были посвящены тому, как найти квартиру в городе. Молодые американцы, схватив списки агентств недвижимости, сформировали маленькие группки и ринулись на поиски жилья. Корбин уже знал, где остановится, поэтому ему не нужно было никуда бежать. Отец устроил его в гостевой комнате на квартире у друзей. Крошечная квартирка на третьем этаже узкого кирпичного дома располагалась в жилом квартале к югу от реки. По размерам его спальня больше походила на чулан. Судя по скудной обстановке в других комнатах – стереосистеме, загруженному бару, кровати с атласными простынями в хозяйской спальне, – эта квартира, вероятно, использовалась коллегой отца в качестве секс-убежища.
– Он там никогда не бывает, – заверил отец. – У тебя будет своя холостяцкая берлога в Лондоне.
Корбин уже ненавидел свое жилье и пошел в «Три ягненка» в надежде встретить других студентов. Получив свое пиво, он облокотился на стойку бара и осмотрел помещение, наполовину заполненное студентами, которые в большинстве своем сидели группками по три-четыре человека. Он с ужасом заметил, что из маленьких стаканчиков пьют только девушки, мужская половина зала употребляет не меньше пинты. Внезапно он почувствовал глубокую ненависть к барменше. Зачем она вообще спрашивала, какой стакан он хочет? Очевидно же, что ему нужна пинта.
Он повернулся спиной к залу и в два глотка осушил свой стакан. Барменша обслуживала троих студентов – все заказали по пинте «Фостерс». Корбин решил последовать их примеру и терпеливо ждал, пока она их обслужит. Она смахивала пену и доливала стаканы до края. Управившись наконец с предыдущими клиентами, она обратила свой взор на Корбина. Он заказал «Фостерс», добавив, что ему большой стакан. Она улыбнулась в ответ, и Корбин почувствовал сильное желание вмазать ей по зубам.
Он взял свой «Фостерс» – напиток был гораздо вкуснее предыдущего – и сел возле стойки бара на высокий табурет у стены, обшитой панелями, стараясь выглядеть скучающим и безразличным. Он осмотрел комнату, но американцев не заметил. У стойки образовалось временное затишье, и барменша вышла собрать пустые стаканы, разбросанные по столам. Проходя мимо Корбина, она остановилась и поинтересовалась, не из Америки ли он.
– Да, я из приезжих студентов, – признался он.
– Не знаешь кого-нибудь, кому нужна комната? Моя подруга ищет жильцов.
– Где?
– В Кэмдене. Недалеко отсюда.
Корбин сказал, что, возможно, ему это может быть интересно. Признался, что у него уже есть жилье, но там противно. Поведал, что живет в квартире для сексуальных утех, предоставленной другом отца, добавив зачем-то, что она завалена фаллоимитаторами и ящиками презервативов. Барменша рассмеялась, откинув голову и обнажая свою молочно-белую шею.
– Значит, взглянешь на ту квартиру? – спросила она.
Корбин согласился, взял адрес и на второй день переехал примерно в такую же мутную квартиру, но она, по крайней мере, находилась ближе к факультету. Он делил ее с угрюмой ирландкой, главным преимуществом которой было то, что она всегда отсутствовала, а когда объявлялась, бесконечно плакалась кому-то по телефону в своей спальне. Другим ее преимуществом было знакомство с темноволосой голубоглазой барменшей по имени Клер Бреннан. После короткого разговора в «Трех ягнятах» первоначальная ненависть Корбина преобразовалась в страстное увлечение.
До поездки в Лондон Корбин сказал себе, что не станет заводить романтических отношений за границей. В прошлом семестре он встречался с первокурсницей по имени Сара Шарфенберг, которая жила в его общежитии на одном с ним этаже. Эта девушка со Среднего Запада была редким экземпляром и не пыталась в первую же неделю перетрахаться со всеми членами братства. Она говорила Корбину, что практически девственна и не хотела бы торопиться. Он нормально отнесся к этому. Он даже повез ее в выходные в Нью-Эссекс показывать дом своей матери, зная, что никого из семейства не будет. Она была впечатлена. Ему понравилось выражение ее лица, с которым она осматривала громадный дом с видом на океан и коллекцию картин его матери.
Когда они вернулись в общежитие, она достала презерватив и прошептала ему на ухо:
– Я хочу заняться с тобой любовью. Прямо сейчас. – Слова казались отрепетированными, а голос театральным, с придыханием. Они разделись догола, но Корбин почувствовал омерзение. При плохом освещении она неожиданно стала выглядеть дешевой и толстой, и Корбин увидел потемневший зуб, которого раньше не замечал. У него не встал, и он сообщил, что не в настроении. Она бесконечно повторяла, что все нормально, и даже пыталась помассировать ему шею, чем только усугубила ситуацию.
После этого он прекратил с ней встречаться, хотя в последнюю ночь первого семестра напился и начал ломиться к ней в комнату. Он решил в конце концов дать девушке то, чего она хочет. Ее соседка по комнате сказала, что Сара, вероятно, ночует у своего бойфренда. По тому, как соседка посмотрела на него, сразу стало понятно, что она наслышана обо всей этой истории.
– Гребаная шлюха, – выругался Корбин и ушел в свою комнату.
А сейчас он в Лондоне. Решил избегать девушек и секса, а сам тут же запал на Клер Бреннан.
Ее легко было найти – по вечерам она в основном работала в «Трех ягнятах». Корбин мимоходом заскакивал туда, обычно один. Оказалось, что они с Клер в одном классе по дисциплине «Введение в макроэкономику». Иногда вечером он брал учебник, и они вместе обсуждали какую-то тему. Корбин попивал пиво, а Клер за барной стойкой – вино. Они были одного возраста – обоим едва стукнуло двадцать, – но, в отличие от американских девушек, она казалась зрелой и умудренной опытом. Она работала, чтобы оплатить образование, и презирала большинство американских студентов, которые каждый семестр приезжали в Лондон и все три месяца не вылезали из бара.
– К тебе, Корб, это не относится, – уверяла она. – Ты на одну ступеньку выше этих козлов, только на очень маленькую ступеньку. – Она показала пальцами размер ступеньки, и на лице появилась широкая улыбка.
Они редко виделись за пределами «Трех ягнят» и совместных занятий, но перед первым экзаменом закончили свое обучение в квартире Клер в Куинз-парке. Это была крошечная однокомнатная квартира, в которой хватало места только для кровати, стола и стула. Они готовились к сдаче на кровати.
– Оставайся здесь, – предложила она, когда они наконец решили оторваться от книжек. Было далеко за полночь, и метро уже не работало.
– Я могу взять такси, – отнекивался Корбин.
– Не будь иджиотом, – с нарочитым акцентом произнесла она. – Оставайся здесь.
– Я дал себе что-то вроде клятвы – не заводить интрижек в Лондоне.
Она засмеялась.
– Господи, никто тебе и не предлагает.
Они уснули, не прикасаясь друг к другу, но как только забрезжил рассвет, молча начали целоваться. Корбин не успел рассказать, насколько серьезны его намерения не заводить любовных связей, – они занялись сексом. Все случилось так быстро, что у Корбина не было времени даже подумать, не то что запаниковать. Потом они снова целовались, и Клер опять уснула. Корбин не признался, что он занимался этим в первый раз.
Возвращаясь домой холодным свежим утром, он чувствовал не просто ликование, а ощущение какого-то самоутверждения, что ли. Он не виноват. Это череда жалких неопытных подруг создала конкретную проблему. Ему просто нужно было найти настоящую женщину, и он наконец нашел ее.
Он провалил экзамен – здесь этим никого не удивишь – и продолжил встречаться с Клер, их отношения полностью отличались от прежних. В частности, они редко говорили о том, что произошло между ними. Не потому, что Корбин не хотел, – просто она пресекала подобные разговоры. Каждый раз, когда он затрагивал эту тему, она либо отшучивалась, либо называла его идиотом. Корбин стал сосредотачиваться на том, чтобы угадать, о чем она думает, начал зацикливаться на малейших подсказках, которые могли бы указать на ее настроение. Из-за этого он злился на себя, но в то же время понимал, что влюблен. Однажды, после алкокруиза по Темзе, организованного факультетом, он напился и признался ей в этом. По дороге домой их застал ливень, они шмыгнули под навес закрытой пекарни и начали целоваться.
– От тебя пивом несет, – сказала она.
– Я люблю тебя, – ответил он.
Она по-доброму рассмеялась и начала яростно целовать его.
– Ты мой любимый америкашка, – сказала она и снова рассмеялась.
– Спасибо, – нахмурился Корбин и решил больше никогда не говорить о своих чувствах.
Так он и сделал, а их отношения – по крайней мере он считал это отношениями – продолжались до последней недели семестра. Корбин беспокоился об их совместном будущем и собирался пригласить ее к себе в Америку на летние каникулы. Но пока он готовился начать важный разговор, все изменилось. Это был четверг. Корбин потягивал пиво из большого стакана в крупном безымянном пабе неподалеку от своего дома и перечитывал учебник. К столу подошел Генри Вуд – другой американский студент, который занимался по той же программе.
– Учишься? – спросил Генри.
– Ага. – Корбин продемонстрировал обложку книги.
– Без пол-литры не разберешься, правда?
– Вот именно, – согласился Корбин.
За время пребывания в Лондоне Корбин со многими студентами не успел даже познакомиться, но Генри он знал – Генри знали все. Он был одним из тех, кто легко шел на контакт, помнил все имена, всегда мог поддержать разговор. Вскоре после ознакомительной недели он устроил вечеринку на первом этаже своей квартиры в Хэмпстеде. Была холодная сырая ночь, но Генри зажег огни в общем саду и даже прикупил выпивку. На вечеринке присутствовали не только американцы, но и английские соседи – нежданные друзья на всю жизнь, приобретенные Генри за короткий период пребывания в Лондоне.