– Я поругалась с ним из-за всего этого. И теперь он говорит, я на него напала, упала и ударилась головой. Когда я проснулась, уже была здесь. Лорен, ты представляешь, он говорит, что я все придумала, – заканчиваю я, понижая голос.
На ее лице отображается ужас. Жизнь Лорен запутана, но у меня все гораздо хуже.
– Придумала что?
– Его полигамию. Он убедил всех, что я сумасшедшая, даже мою маму, – с нажимом произношу я, теребя пальцами прядь волос, и резко останавливаюсь, испугавшись, что выгляжу сумасшедшей.
Но похоже, Лорен ничего не замечает. Ее взгляд задумчиво опускается вниз.
– Если все вокруг твердят одно и то же, тебе никто никогда не поверит, – говорит она. – Сама знаешь, как это работает.
Я знаю.
– А друзья? Может, я могу кому-нибудь позвонить, чтобы тебя прикрыли?
– Нет. Я никому ничего не рассказывала, кроме тебя. Даже моя сестра не в курсе.
– Не слишком дружная семья, да? Прямо как у меня.
– Мы близки, но не слишком, если ты понимаешь, о чем я. Часто видимся, но по сути ничего друг о друге не знаем.
Лорен кивает, словно прекрасно меня понимает. Возможно, все американские семьи изображают сплоченность – обсуждают спорт и едят запеканку, спорят о политике и делают вид, что у них близкие отношения, хотя на самом деле умирают от одиночества.
– Не знаю, в порядке ли она, – говорю я о Ханне. – Когда я видела ее в последний раз, она была не в себе. Позвонила мне на следующий день, но когда перезвонила я, она не взяла трубку.
– Может, я смогу с ней связаться? – предлагает Лорен. – Например, у нее есть Фейсбук?
Я рассказываю все, что знаю о Ханне. Я помню ее адрес, но не номер телефона.
– Ты, наверное, знаешь, где он с ней познакомился? – спрашивает Лорен, пока я провожаю ее к выходу.
Я качаю головой. В своей детективной работе я так и не спросила Ханну, где она познакомилась с мужем, хотя сомневаюсь, что она сказала бы мне правду.
– Есть одна фотография, – быстро говорю я. – В профиле Реджины на сайте знакомств. Думаю, Ханна и Реджина знакомы.
Лорен изумлена; сюжет усложняется.
– Погоди, – шепчет она. – Две другие жены Сета знакомы?
Я киваю.
– Если ты найдешь ту фотографию, у нас будет доказательство. Мы можем отвезти его к Реджине, заставить ее все рассказать…
Сомнительный план. Маловероятно, что Реджина пойдет мне навстречу. Маловероятно, что фотография может послужить доказательством полигамии Сета. Но больше у меня ничего нет. Можно попробовать их шантажировать.
Лорен обещает вернуться, как только что-нибудь узнает, и я чувствую такое грандиозное облегчение, что снова бросаюсь ее обнимать.
– Лорен, – говорю я ей перед ее уходом. – Ты не представляешь, как много это для меня значит! Я даже не спросила, как у тебя дела…
– Ну, если учесть твою ситуацию, тебе простительно.
Я благодарно улыбаюсь, она возвращает администратору пропуск и машет мне рукой.
– Скоро вернусь, – обещает она.
Иду в палату с возрожденной надеждой в груди. Я не одна. Хотя Сет и пытается убедить меня в обратном. Он забрал мою мать… Моего отца. Он хочет, чтобы я зависела только от него. Правда, мне не совсем понятно, зачем ему это. Проследив вопреки разрешению за его женами, я стала для него обузой. Я знаю вещи, которые могут разрушить его карьеру, его репутацию. Разумеется, он хочет запереть меня, заткнуть мне рот.
А если… если Ханна обо мне не знает? Вполне возможно. Все это время я думала, что мы трое были в сговоре, в секретном женском альянсе. Наш мужчина настолько великолепен, что захомутал трех женщин, и мы счастливы быть частью этой истории! Но Сет крайне старается держать меня взаперти, изолировать от остальных. Возможно, он скрывает меня от Ханны. Не хочет, чтобы она узнала. Вспоминаю фотографию в профиле Реджины, блондинку в углу, подозрительно похожу на Ханну. А если Сет использовал для Ханны ту же историю, что и для меня? Бесплодная жена, мечты о детях… Меня вообще можно убрать из этого уравнения… Чтобы Сет снова смог получить желаемое.
22
Лорен возвращается два дня спустя – с уставшим видом и в черном пуховике цвета мусорных пакетов поверх униформы. Пряча взгляд, она протягивает мне стакан из «Старбакса», прокручивая его между пальцами. У нее не покрашены ногти; сомневаюсь, что я вообще видела ее с ненакрашенными ногтями. Похоже, это отчаянный крик о помощи, Лорен очень плохо. Я слишком взволнованна, чтобы тратить время на обмен любезностями или светскую беседу.
– Я купила и тебе, но мне не разрешают пронести.
Купила что? А, латте! Она говорит про латте. Я отмахиваюсь от кофе.
– Нам запрещен кофеин.
Она кивает и делает глубокий вздох, надувая щеки. Я собираюсь с духом.
– Ее нет на Фейсбуке, Четверг. Вообще никакой информации. Я проверила все социальные сети – даже Пинтерест. Ее не существует. Господи, я даже пробовала менять имя – знаешь, некоторые любят использовать сокращения или прозвища.
Я киваю, вспомнив поиски Реджины.
– Она либо удалила профиль, либо поставила строгие настройки приватности. В Гугле я тоже искала… Ничего. Ты уверена, что это ее настоящее имя?
– Не знаю. Я увидела это имя на бумаге в кармане у Сета, – объясняю я и опускаю голову в руки.
– А фотография Реджины и Ханны? Ты нашла ее?
Лорен залезает в сумочку и достает сложенный листок бумаги. Побледнев, она подвигает его ко мне через стол. Беру дрожащими руками и разворачиваю. Это распечатка той самой фотографии Реджины и, по моим подозрениям, Ханны. Но на грубой распечатке что-то не так. Реджина такая же, как я ее помню, с широкой улыбкой. Но в углу, где я когда-то увидела Ханну, стоит девушка с темными волосами.
– Нет, – говорю я.
Нет, нет, нет…
– Это она? – спрашивает Лорен. Ее палец стучит по снимку там, где должна была быть Ханна. – Четверг, это Ханна?
Отталкиваю бумагу прочь. Мне становится холодно. Я слегка покачиваюсь, мотая головой. Я сошла с ума?
Если я думаю, что сошла с ума, возможно, так думает и Лорен. Резко поднимаю взгляд.
– Ты мне веришь?
– Да…
Но в ее голосе слышится сомнение. Взгляд бегает по комнате, словно она пытается найти в моем вопросе лазейку. Мое сердце сжимается.
Несколько минут мы сидим молча и смотрим в окно. Я замечаю, что Лорен ерзает на месте Это еще один знак, что не все в порядке. Не знаю, смущает ли ее моя ситуация или дело в ее личных обстоятельствах.
– Есть еще кое-что…
Она рассказала не сразу, молчала до последнего. Почему она не смотрит мне в глаза?
Буквально чувствую, как желудок завязывается узлом, начинаю качать под столом ногой. Скорее бы она уже сказала и ожидание прекратилось…
– Говори.
– Слушай, мне непросто это сказать. Я сделала несколько звонков, и… Ну… Дом, который находится по данному тобой адресу… Гм, Четверг! Он записан на твое имя.
Она закрывает глаза ладонями.
Мой разум отключается. Я не знаю, что ответить, и молча смотрю на Лорен, словно ее не расслышала, пока она не повторяет сказанное.
– Что?
Она смотрит уже иначе. Так, как смотрят на меня доктора и медсестры, с осторожной жалостью – бедная, сломанная девочка. Встаю и заставляю себя посмотреть ей в глаза.
– Это не мой дом. Я не знаю, что происходит, но он не мой. Мне даже не важно, веришь ли мне ты. Я не сумасшедшая.
Она поднимает обе руки, словно хочет отгородиться.
– Я и не говорила, что ты сумасшедшая. Я просто рассказываю, что нашла.
Облизываю губы и откидываюсь на спинку стула. Бальзамы для губ тут не раздают. Они заботятся о целостности разума, а тело может разваливаться на куски.
Я изо всех сил стараюсь на спешить, не убегать в свою палату не попрощавшись и не кричать – кричать плохо. Но это требует полного самоконтроля. Восприятие окружающих может очень плохо повлиять на разум. Если все против тебя, начинаешь сомневаться в собственном разуме, как сейчас.
– Спасибо, что приехала, – выдавливаю я. – В любом случае я очень ценю твою заботу.
И быстро ухожу прочь, хотя она зовет меня. Я не бегу, а просто торопливо скрываюсь, чтобы она не увидела моих истинных чувств.
Добравшись до палаты, сворачиваюсь на тонком матрасе, прижав колени к груди, и прижимаюсь щекой к жесткой простыне. Она пахнет отбеливателем и немного рвотой. На меня уставилась Сьюзан. Когда я заходила, в ее глазах без ресниц блеснула тревога, словно она забыла, что я тоже здесь обитаю.
Чувствую спиной ее пристальный взгляд. Обычно мы обе проводим это время в комнате, между сеансами групповой терапии и ужином. «Немного личного времени», – так они это называют. Большинство проводят это время, размышляя, насколько у них лично все плохо.
– Давно ты здесь, Сьюзан? – спрашиваю сдавленным голосом. Мне приходится даже повторить вопрос, прежде чем она по-мышиному пищит в ответ:
– Месяц.
Сажусь, прислоняюсь к стене и прижимаю к груди подушку.
– Ты когда-нибудь была раньше в подобном месте?
Она поднимает глаза, но, видя мой взгляд, снова отводит их.
– Лишь однажды… Я была гораздо моложе. У меня умер папа, и я плохо с этим справлялась.
Мне нравится, что Сьюзан дает краткие, исчерпывающие ответы, не подразумевающие дальнейших расспросов. Наверное, ее врач очень доволен.
– И когда они решили, что тебя можно выпустить?
Сьюзан смущается. На щеках вспыхивают два красных пятна, и она начинает переплетать пальцы.
– Когда я перестала думать о самоубийстве – или так сказала.
Логично. Я хотя бы на правильном пути. Я перестала обо всем этом говорить.
– Сьюзан, надеюсь, у тебя все наладится. Он тебя не заслуживал.
Я искренне так считаю. Последние дни я постоянно думала о женщинах вроде себя, Ло и Сьюзан. О женщинах, которые отдали все мужчинам, разрушившим их доверие.
Она поднимает на меня взгляд, но из-за отсутствия бровей непонятно, удивляется она или грустит. Кажется, постепенно она становится довольна моими словами. Словно вновь и вновь прокручивает их в голове.