Прикрыв рукой рот, с полными слез глазами она стояла возле кровати, все тревоги улетучились из желудка и головы. На подушке лежал дневник Лидии.
– Извините, опоздал, – сказал Том, входя в дом.
– Отлично! Теперь, когда Том здесь, хочу сообщить: у нас с Чарли есть для вас новости, – сказала Анна. – Я на пятой неделе беременности! Мы ждем двойняшек!
Объятия, поцелуи и поздравления, следом за ними вопросы и ответы, потом небольшая заминка и снова вопросы и ответы. Так как способность Элис уследить за тем, что говорят сразу несколько человек, становилась все слабее, ее восприимчивость к тому, что не произносилось вслух, понимание языка тела и не оформленных в слова эмоций усиливались. Пару недель назад она рассказала об этом феномене Лидии, и дочь сказала, что это завидный дар для актера. Лидия призналась, что она сама и другие актеры прилагают невероятные усилия, чтобы уйти от вербального языка и сосредоточиться на том, что делают и чувствуют их коллеги на сцене. Элис не совсем поняла, зачем им это надо, но была признательна Лидии за то, что та рассматривала ее недостаток как завидный дар.
Джон был возбужден и счастлив, но Элис видела, что это только часть того, что он на самом деле испытывал. Анна сказала, что еще рано загадывать, и, возможно, он старался с уважением отнестись к ее предостережению. Но и без предупреждений Анны он, как всякий биолог, был суеверен и не стал бы считать птенцов, которые еще не вылупились. Но Джон не мог дождаться, когда они появятся на свет. Он хотел стать дедушкой.
За счастьем и радостной возбужденностью Чарли Элис видела толстый слой нервозности, который скрывал толстый слой страха. Она думала, что все это видно каждому, но Анна, казалось, ничего не замечала, и другие тоже. Или перед ней был просто взволнованный мужчина, который готовится стать отцом впервые? Может, он нервничает из-за того, что ему предстоит кормить два рта сразу и оплачивать одновременно два обучения в колледже? Все это объясняло только первый слой нервозности. Бросало ли его в дрожь от перспективы иметь детей-двойняшек в колледже и жену, страдающую слабоумием?
Лидия и Том стояли рядом и разговаривали с Анной. Ее дети были прекрасны, они больше не были детьми. Лидия как будто светилась изнутри: помимо главной новости, она была счастлива оттого, что вся семья сможет увидеть ее на сцене.
Улыбка Тома была искренней, но Элис видела, что он чем-то обеспокоен. Том похудел, щеки и глаза слегка запали. Проблемы с учебой? Новая девушка? Том заметил, что она его изучает.
– Ма, как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– По большей части хорошо.
– Правда?
– Да, честно. Я прекрасно себя чувствую.
– Ты такая притихшая.
– Это из-за того, что мы говорим быстро и все сразу, – объяснила Лидия.
Том перестал улыбаться, казалось, он готов заплакать. В голубой сумке Элис завибрировал «блэкберри» – сигнал принять вечернюю дозу таблеток. Она решила подождать пару минут. Не хотелось принимать лекарства на глазах у Тома.
– Лидия, завтра твой спектакль в котором часу начнется? – спросила она с органайзером в руке.
– В восемь.
– Мама, тебе не стоит заносить это в свое расписание, мы все там будем. Мы же не забудем взять тебя с собой, – сказал Том.
– А какую пьесу мы будем смотреть? – поинтересовалась Анна.
– «Доказательство», – ответила Лидия.
– Ты нервничаешь? – спросил Том.
– Немного, потому что это премьера и вы все будете там. Но как только я окажусь на сцене, сразу забуду о вашем существовании.
– Лидия, в котором часу начинается твоя пьеса? – спросила Элис.
– Мам, ты только что спрашивала. Не волнуйся об этом, – попросил Том.
– В восемь, мам, – сказала Лидия. – Том, ты не помогаешь.
– Нет, это ты не помогаешь. Почему она должна волноваться, что забудет что-то, что ей не нужно запоминать?
– Она не будет об этом волноваться, если занесет нужную информацию в органайзер, – возразила Лидия.
– Послушай, в любом случае она не должна полагаться на «блэкберри». Ей следует тренировать память при каждом удобном случае, – сказала Анна.
– Так что из двух? Ей следует запомнить время начала моего спектакля или полностью положиться на нас? – уточнила Лидия.
– Ты должна подталкивать ее к тому, чтобы она старалась концентрироваться и была внимательна к тому, что происходит вокруг. Она должна сама пытаться вспомнить нужную информацию, а не лениться, – сказала Анна.
– Она не ленится, – возразила Лидия.
– Ты и этот органайзер ее расслабляете. Послушай, мам, в котором часу завтра спектакль Лидии? – спросила Анна.
– Я не знаю, поэтому и спросила, – ответила Элис.
– Она тебе дважды ответила, мам. Ты можешь постараться запомнить, что она тебе сказала?
– Анна, прекращай ее терзать своими вопросами, – сказал Том.
– Я собиралась внести время в свое расписание, но ты меня сбила.
– Я не прошу тебя подсмотреть время в твоем расписании, я прошу тебя его запомнить.
– Что ж, я не собираюсь его запоминать, потому что хочу забить в органайзер.
– Мам, просто подумай секундочку. В котором часу завтра спектакль Лидии?
Она не знала ответа, но знала, что бедную Анну надо поставить на место.
– Лидия, в котором часу завтра твой спектакль?
– В восемь.
– В восемь, Анна.
Без пяти восемь они заняли свои места в середине второго ряда. Театр «Мономой» был очень небольшим, всего на сто мест, со сценой на уровне пола в нескольких футах от первого ряда.
Элис не могла дождаться, когда погаснет свет. Она читала пьесу и обсуждала ее с Лидией со всех сторон. Она даже помогала ей учить роль. Лидия играла Кэтрин, дочь гениального душевнобольного математика. Элис с нетерпением ждала, когда эти персонажи оживут перед ней.
С самой первой сцены игра актеров была тонкой и многоплановой, и Элис с головой погрузилась в созданный ими воображаемый мир. Кэтрин заявила, что сделала революционное открытие, но ни ее возлюбленный, ни проживающая в другом городе сестра ей не поверили, усомнившись в психическом здоровье героини. Кэтрин терзает страх, что она может сойти с ума, как и ее гениальный отец. Элис вместе с ней переживала эту боль, предательство близких людей и страх. С первой до последней минуты она смотрела пьесу как завороженная.
После спектакля актеры вышли к публике. Кэтрин сияла. Джон преподнес ей букет цветов и крепко обнял.
– Ты была великолепна, просто неподражаема! – с чувством сказал он.
– Спасибо огромное! Правда, это великая пьеса?
Другие тоже обнимали, целовали и поздравляли Кэтрин.
– Блестящая игра, глаз не оторвать, – сказала Элис.
– Спасибо.
– Мы увидим вас еще в какой-нибудь постановке этим летом? – вежливо поинтересовалась Элис.
Возникла неловкая пауза, а потом она наконец ответила:
– Нет, это моя единственная роль в этом театре.
– Вы приехали к нам только на летний сезон?
Казалось, вопрос Элис опечалил актрису, у нее на глазах выступили слезы.
– Да, в конце августа я возвращаюсь в Лос-Анджелес. Но я буду часто приезжать и навещать семью.
– Мам, это Лидия, твоя дочь, – сказала Анна.
Хорошее самочувствие нейрона зависит от его способности взаимодействовать с другими нейронами. Исследования показывают, что электрическая и химическая стимуляция как самого нейрона, так и его цели поддерживает жизнеспособность клеток. Нейроны не способны эффективно взаимодействовать с атрофированными нейронами. Бесполезные и покинутые нейроны умирают.
Сентябрь 2004 года
Несмотря на официальное открытие осеннего семестра, погода в Гарварде упорно придерживалась правил римского календаря. В это сентябрьское утро, когда Элис направлялась в Гарвард-Ярд, термометр показывал липкие восемьдесят градусов. Из года в год в дни вступительных экзаменов и после зачисления она забавлялась, наблюдая за первокурсниками, которые приехали из других штатов. Осень в Кембридже будила воспоминания о дрожащих на ветру листьях, сборе яблок, футбольных матчах, шерстяных свитерах и шарфах. Ничего особенного не было в том, если поздним сентябрьским утром вы увидели иней на тыкве, но дни, особенно в начале сентября, были заполнены гудением неутомимых кондиционеров и горячими, патологически оптимистическими обсуждениями игры «Ред сокс»[20]. И все же каждый год эти новые студенты-переселенцы были тут как тут. Они с неуверенностью непривычных к местному климату туристов передвигались по тротуарам вдоль Гарвард-сквер, всегда закутанные в несколько слоев шерсти и флиса, нагруженные избыточным количеством пакетов из «Купа» со всеми необходимыми письменными принадлежностями и толстовками с брендом «Гарвард». Бедные вспотевшие малыши.
На Элис была белая хлопчатобумажная футболка и черная юбка из искусственного шелка, но когда она добралась до кабинета Эрика Уэллмана, ей стало неуютно во влажной от пота футболке. Кабинет Эрика находился прямо над кабинетом Элис, те же габариты, та же обстановка, тот же вид на реку Чарльз и Бостонскую бухту, но по непонятной причине он выглядел респектабельнее. Элис всегда чувствовала себя студенткой в этих стенах, и это чувство было особенно гнетущим сегодня, когда он вызвал ее к себе «на минутку поговорить».
– Как прошло лето? – спросил Эрик.
– Отлично отдохнула. А ты?
– Хорошо, но время пролетело слишком быстро. Нам всем так не хватало тебя на конференции в июне.
– Я знаю, мне тоже хотелось там быть.
– Что ж, Элис, я собирался до начала занятий поговорить с тобой о твоих оценках за прошлый семестр.
– О, я даже еще на них не взглянула.
Перехваченная резинкой стопка оценок пригодности ее курса «Мотивации и эмоции» так и лежала нераспечатанной где-то в ее кабинете. Гарвардские студенты оценивали рейтинг преподавателей анонимно, к этим данным имели доступ только преподаватель курса и заведующий кафедрой. В прошлом Элис заглядывала в их оценки исключительно из тщеславия. Она была прекрасным педагогом и знала об