На следующее утро я сижу в приемной «Таймс», одетый в новую темно-серую куртку, и жду, когда из кабинета выйдет Скотт Миллер, дабы провести со мной собеседование.
Стараюсь не смотреть в глаза секретарше, оглядываю стены, рассматриваю вставленные в рамки журнальные обложки и газетные вырезки – они занимают всё пространство вокруг, нет ни одного свободного квадратного дюйма.
Замечаю пару заголовков: СТАРШАЯ ШКОЛА ЭМБРОУЗ ВЫИГРЫВАЕТ ЧЕМПИОНАТ ШТАТА, ГОРДОН РАМЗИ НЕ НАШЕЛ К ЧЕМУ ПРИДРАТЬСЯ В МЕСТНОМ РЕСТОРАНЕ, ГОРОДСКОЕ СОВЕЩАНИЕ ПО ВОПРОСАМ ТЕХНИКИ БЕЗОПАСНОСТИ ПРЕРВАНО ИЗ-ЗА НЕСЧАСТНОГО СЛУЧАЯ.
В конце коридора открывается дверь, и я поспешно вытираю ладони о брюки: обычно у меня не потеют ладони, но, очевидно, именно сейчас мое тело решило исправить это упущение.
В приемную заглядывает Скотт и озаряет меня белозубой улыбкой.
– Кайл! Как дела!
Встаю, пожимаю ему руку, а другой рукой удерживаю под мышкой папку со своими статьями и резюме. Скотт немного выше меня, ростом примерно с Сэма, седые волосы коротко подстрижены, на носу стильные черные очки.
– У меня всё хорошо, сэр. Большое спасибо, что встретились со мной сегодня, – говорю я, пока мы идем по длинному узкому коридору и заходим в отдел новостей. Помещение разделено перегородками на отдельные кабинки, все они заняты; тут и там кто-то переговаривается, отовсюду слышен перестук клавиш. Скотт приветственно кивает паре человек, ведет меня в угол зала, к своему столу, заваленному спортивными сувенирами; на стене над столом висит вымпел с эмблемой старшей школы Эмброуз.
Скотт садится на вращающееся кресло, а для меня пододвигает другое, от соседнего пустого стола.
Я протягиваю ему свою желтую папку и сажусь.
– М-м-м, вот мое резюме. Я принес пару своих статей…
Скотт указывает на свой компьютер и сдвигает очки на кончик носа.
– Я их прочел. У меня электронная подписка. Ваши краткие зарисовки с характеристиками игроков – это просто нечто.
Если бы мои ладони уже не вспотели, то сейчас всё равно бы взмокли. Что он думает о моих статьях?
– Вы присутствовали на матчах, проходивших в школе Эмброуз в этом году? – спрашивает он.
Колеблюсь, вспоминая, как случайно забрел на стадион и увидел там Кимберли в виде ожившего мертвеца.
– Посетил парочку.
– Ну, – продолжает Скотт, откидываясь на спинку кресла, и петли громко скрипят. – Мне бы хотелось, чтобы вы занимались характеристиками спортсменов-стершеклассников в этом году.
– Что… Вот прямо для «Таймс»?
Скотт со смехом кивает.
– Ага. Прямо для «Таймс».
– Да! – Я почти кричу. Успокойся, Кайл. Спокойно. Прочищаю горло, понижаю голос: – Да, сэр. С удовольствием этим займусь.
– Отлично, – говорит Скотт и вместе с креслом поворачивается к компьютеру. Он двигает мышку, и экран загорается. Скотт уменьшает открытый на экране документ и открывает календарь. – Я подумал, скажем, пятнадцать-двадцать часов в неделю, по двенадцать долларов за час. Разумеется, когда вы пишете краткие биографические очерки или мы выезжаем на матч, это оплачивается отдельно. Вас это устроит?
– Погодите, – лепечу я. Скотт смотрит на меня. – Значит… я принят? На стажировку?
Скотт улыбается от уха до уха.
– Я решил вас нанять в ту самую секунду, когда прочитал ваши очерки о спортсменах. Вам удалось оживить героев статей, так что читателю кажется, что он лично знаком с каждым. Я был очень впечатлен, – говорит он.
У меня такое чувство, будто меня снова приняли в команду, только на этот раз мне еще и платить будут.
Мы вместе составляем расписание, добавляем мою фамилию в некоторые незанятые графы, и я проверяю, смогу ли встречаться с Марли в обеденный перерыв или во второй половине дня после работы. Когда мы утрясаем все организационные вопросы, Скотт распечатывает мое расписание и вручает мне. Листок еще теплый. Приятно снова держать в руках какой-то план работы, знать, что люди на меня рассчитывают.
Чувствую, что сделал шаг вперед. Шаг к своему будущему.
Едва выйдя из здания, я звоню Марли, и мы договариваемся встретиться в парке через полчаса. Тяжело делать вид, что я совершенно спокоен, потому что меня буквально распирает от восторга.
До прихода Марли нужно как-то убить время, поэтому я прогуливаюсь по Мейн-стрит и рассматриваю витрины. В какой-то момент останавливаюсь, увидев в очередной витрине большого воздушного змея. Несколько минут спустя я уже несу его к машине моей мамы.
Доезжаю до парка за несколько минут, выхожу из автомобиля и пишу сообщения маме и Сэму, сообщаю хорошие новости.
Засовываю телефон обратно в карман и вздыхаю с облегчением; в холодном осеннем воздухе мое дыхание вырывается изо рта облачком пара. Когда облачко рассеивается, я вижу, что по дорожке ко мне идет Марли, держа в руке красновато-розовый цветок. Деревья вдоль аллеи уже почти голые, их коричневые и рыжие листья шуршат у девушки под ногами. Я приветственно взмахиваю воздушным змеем, и на лице Марли расцветает широкая улыбка. Она бегом сокращает оставшееся между нами расстояние, поправляет свою горчично-желтую шапочку, совершенно не обращая внимания на змея.
– Ну, что? Как всё прошло?
Я прислоняюсь к машине, стараясь напустить на себя равнодушный вид. Говорю небрежно:
– Ну, кажется, Скотту понравились мои статьи.
– И? – нетерпеливо понукает меня девушка.
– И… Теперь внимательно следи за спортивной колонкой в «Таймс», – выпаливаю я. Моя попытка сохранять напускную серьезность с треском провалилась. – Меня сразу наняли!
Марли радостно взвизгивает и бросается в мои объятия.
– Я же говорила! Я знала, что так и будет!
Смеюсь.
– Ты была права насчет моих биографических очерков – они понравились Скотту больше всего.
– Естественно, я была права. – Марли протягивает мне цветок, круглый, объемный, с десятками бледно-розовых лепестков, которые становятся тем меньше, чем ближе они к центру. – Это пион. Он означает удачу и везение, но, думаю, тебе всё это уже не нужно.
– Удачи никогда не бывает слишком много.
Марли улыбается и слегка отстраняется, чтобы лучше меня рассмотреть.
– Кстати, ты чудесно выглядишь.
Разглаживаю полы своей новой куртки и улыбаюсь. Прежде Марли никогда не говорила мне ничего подобного.
– Ух ты, спасибо. Хотя, пожалуй, в этой куртке не очень удобно будет запускать змея.
– Я уже несколько лет не запускала змея, – говорит Марли, поправляя отворот моей куртки.
– Мне показалось, это было бы весело. – Поднимаю змея повыше. – Ты упоминала, что в детстве обожала это развлечение. И… сегодня очень ветрено.
Тут как по заказу налетает порыв ветра, и волосы Марли развеваются во все стороны. Она дотрагивается до тонкой деревянной рамы змея и согласно кивает.
Нам приходится попотеть, чтобы заставить змея подняться в воздух. Мы разматываем леску в катушке и по очереди бежим по траве, пытаясь сделать так, чтобы змей поймал воздушные потоки, а потом отпускаем змея, но он всякий раз падает на землю.
Наконец, во время моего пятого по счету забега змей всё-таки плавно поднимается в воздух.
Я испускаю вопль ликования, леска скользит у меня между пальцами. Змей дергается вправо, влево, ветер заставляет его плясать в хмуром осеннем небе.
Когда змей наконец выравнивается, я передаю Марли деревянный брусок, на который намотана леска, и наблюдаю, как девушка смотрит вверх, на змея – ее лицо так прекрасно.
– У тебя есть планы на Хеллоуин? – спрашиваю я. – Это уже в субботу.
– Да нет, в общем-то, – отвечает Марли. Змей дергается, и она натягивает леску, выравнивая его. – Я… не люблю большое скопление людей.
– Что ж, – говорю я, ничуть не удивляясь. – Моя мама поедет в город, так что мне, возможно, понадобится помощь: боюсь, не смогу один раздать все сладости.
Марли глядит на меня скептически.
– Будет весело, – заверяю я ее. – Можно надеть карнавальные костюмы и всё такое. В смысле, как можно не любить Хеллоуин? Можно перевоплотиться в кого угодно.
На лице девушки отражается напряженная работа мысли.
– Хорошо, – говорит она в конце концов и прижимается ко мне, а я целую ее в лоб. – Но только потому, что тебе, похоже, очень нравятся переодевания. Не хотелось бы разрушать твои фантазии.
Ее хитрая, дразнящая улыбка меня добивает. Крепко ее обнимаю, мы оба смеемся, конец лески, закрепленный на деревянном бруске, разматывается, и змей уносится в облака, а я целую Марли. Губы у нее холодные, но всё остальное тело теплое. Она обнимает меня за шею.
– Мы упустили змея, – вздыхает она, глядя в небо.
Смеюсь.
– Уж лучше я буду держать тебя.
Мне на лоб падает дождевая капля, мы, хохоча, отскакиваем друг от друга и бежим по дорожке к моей машине, а дождь всё усиливается. До машины остается всего ничего, как вдруг Марли вырывает у меня руку.
– Подожди!
Она наклоняется и что-то подбирает с земли. Тоже нагибаюсь, чтобы получше разглядеть, и вижу на дорожке россыпь крошечных точек. Это новорожденные улитки: Марли собирает их одну за другой и уносит с дороги.
– Что ты делаешь? – спрашиваю, морщась от хлещущего мне в лицо дождя.
– Не хочу, чтобы их раздавили, – отвечает она.
Мы медленно продвигаемся к машине: я прошу бегунов и прохожих обойти нас, а Марли собирает улиток с дороги.
Для этой девушки важна каждая жизнь, даже жизнь улитки. Мое сердце переполняется нежностью, когда я смотрю на Марли, хотя мы оба промокли до нитки. Когда мы садимся в машину, девушка смотрит на меня, и я, не говоря ни слова, наклоняюсь и целую ее. Я еще никогда не встречал никого, подобного ей, и мне не нужны пионы, чтобы понять, что удача мне улыбнулась.
Глава 20
Я сижу на крыльце и держу корзинку с конфетами. Стоящая рядом со мной дым-машина выдыхает очередную порцию дыма, затуманивая мне взор. Машу рукой, разгоняя дым, а ко мне через двор уже несется очередная орда детишек, их родители стоят на тротуаре в свете фонарей.