– Как дела у Марли? – спрашивает Сэм как ни в чем не бывало, не отрывая взгляда от экрана телевизора.
Смотрю на него, ожидая какого-то язвительного замечания, которое заденет меня за живое.
Сэм молчит.
– У нее всё хорошо, – говорю я.
Впервые Сэм по собственному почину завел разговор о Марли, но я предпочитаю не вдаваться в подробности.
Он кивает, открывает бутылку пива и выпивает ее залпом.
Вот прямо так: в один присест.
– Чувак, – говорю я, глядя, как друг берет и открывает вторую бутылку. Выхватываю у него пиво.
– Слушай, Сэм, если ты злишься из-за того, что увидел нас с Марли на прошлой неделе, то…
– Я не злюсь, – перебивает меня Сэм. – В смысле, я хочу злиться. Я пытался сердиться на тебя, но… – Он умолкает и отводит глаза, его взгляд блуждает по комнате, скользит по экрану телевизора, по окну, по стоящему в углу книжному шкафу. Он смотрит куда угодно, только не на меня.
– Это новая лампа? – спрашивает он в конце концов.
Лампа, на которую указывает Сэм, стояла в этой комнате еще в те времена, когда мы с ним думали, что у всех девочек есть вши.
– Брось, Сэм.
Вздыхаю. А я-то надеялся, что нам не придется еще раз через это проходить. Поворачиваюсь к другу, и свет телевизора отражается от пивной бутылки в моих руках, бьет мне прямо в глаза, отчего мою голову будто сжимает раскаленным обручем.
Уже несколько недель меня не мучили мигрени, но сейчас боль не уходит, она сильна, как в первые дни после аварии. Со временем мое состояние должно было улучшиться, разве не так? Стискиваю зубы и, превозмогая боль, говорю:
– Просто выскажи всё, что хотел.
Сэм всё-таки смотрит на меня, его взгляд очень серьезен.
– Я уезжаю.
– В каком смысле? – спрашиваю я.
Он ерзает на месте, его нога нервно подергивается вверх-вниз. Пинаю его по ноге, как всегда делал в детстве, чтобы он прекратил.
Сэм недовольно фыркает, но перестает дрыгать ногой.
– Это из-за того… что ты видел?
Лучший друг пронзает меня осуждающим взглядом.
– Знаешь, не всё в этом мире вертится вокруг тебя.
Хлопаю глазами, осмысливая его слова. Вот черт. Но если дело не во мне, тогда почему?…
– Всё благодаря Ким, – поясняет он, грустно улыбаясь. – Благодаря ее помощи я всё-таки поступил в Калифорнийский университет. Уезжаю на следующей неделе.
На следующей неделе?
– Это… просто замечательно.
Вот только никакой радости я не испытываю.
Одергиваю себя: я снова это сделал, снова подумал сперва о себе любимом, хотя речь, вообще-то, о Сэме. Если Сэм готов уехать, нужно отпустить его на все четыре стороны.
Он ведь тоже меня отпустил, не мешает мне жить дальше – как я того и хотел. Но почему-то я не представлял, что всё будет вот так.
– Мне нужно уехать, старина, – продолжает Сэм, очевидно, уловив мое смущение. Мы дружим больше десяти лет, неудивительно, что он знает меня как облупленного. – Последние полтора года были… – Он осекается и тяжело сглатывает.
Полтора года? О чем он говорит?
– Проклятье! – Сэм запускает пятерню в свои густые темные волосы. – Ты ведь знаешь, что я не специально это сделал, правда?
– Что сделал? – озадаченно спрашиваю я. – Ты о чем?
– Тот случай во время матча, – убито произносит он. – Я отвлекся всего на секунду, и этот парень промчался мимо меня. Когда я услышал треск… – Он умолкает, глядя на меня округлившимися глазами. Сэм испуган. – Я думал, что никогда не смогу выкинуть из головы этот звук. – Он с силой трет лицо ладонями, качает головой. – Не только ты всего лишился, мы оба всё потеряли из-за той секунды, когда я всё прогадил.
– Сэм, это не из-за тебя, – говорю я. Мне хочется, чтобы он понял. – Знаю, ты не должен был дать тому парню прорваться… – Я умолкаю. Почему Сэм так себя винит? Вспоминаю тот роковой вечер, когда мы с Кимберли ехали в машине. Ее слова. – Но ведь я заставил вас заплатить за свое несчастье. Я взвалил всё на вас двоих.
Сэм издает хриплый горестный смешок.
– И опять ты свел разговор к себе.
А разве речь не обо мне?
– Да. – Он кивает. – Я сожалею о том случае. Мне чертовски жаль, что из-за моего промаха твоя карьера накрылась медным тазом. Будь у меня возможность вернуться в прошлое, я бы всё исправил, но… – Он вздыхает. – Только не по той причине, о которой ты думаешь.
Озадаченный, я откидываюсь на спинку дивана.
– Если бы я не упустил того парня, то сейчас не оказался бы у тебя в долгу. Всё это время я занимался только этим: пытался вернуть тебе долг…
Кусочки мозаики встают на место.
– Из-за этого я выбрал тебя, а не Кимберли. Выбрал друга, а не любимую, наступил себе на горло. – Он прикладывает руку к груди. – Я ставил твои чувства на первое место, потому что это я всё испортил. – Он сглатывает. – Каждый раз, когда Кимберли плакала, мне хотелось сказать, что я ее люблю. Каждый раз, когда вы ссорились, мне хотелось вмешаться и защитить ее.
Теперь мне всё ясно. Букет синих тюльпанов на могиле. То, как Сэм смотрел на Ким во время вечеринки. Все те мелочи, которые я так долго не замечал лишь потому, что не давал себе труда посмотреть внимательнее.
– Я всё еще ее люблю. Не могу избавиться от этого чувства, и, если уж начистоту, не хочу забывать. – Сэм сжимает кулаки. – Я предпочел бы любить ее всю жизнь и молча страдать – только бы не отпускать ее ни на секунду. Возможно, однажды… возможно, однажды я смогу забыть, но пока не могу.
Некоторое время он молчит, потом смотрит на меня.
– Как только ты произнес имя Марли, я понял, что она для тебя не просто хорошая знакомая. Я это понял, потому что испытывал то же самое к Ким.
Я роняю голову на руки и прячу лицо в ладонях. Проклятие. Это слишком тяжело осмыслить.
– Боже. Прости, Сэм. Я…
Сэм кладет руку на мое травмированное плечо, заставляя меня умолкнуть.
– Это была моя вина, и все свои решения я впоследствии принимал сам, но… больше я не могу жить с чувством вины.
Я качаю головой, поднимаю на него глаза.
– Вам обоим давно следовало выбросить меня из своей жизни.
Сэм фыркает и возводит глаза к потолку.
– Заткнись. Можно подумать, от тебя так легко избавиться. Ты не бросаешь людей, поэтому и мы тебя не бросили. – Он печально улыбается. – Кроме того, Ким ведь пыталась. Семь. Раз.
Мы оба начинаем хохотать. Мне становится немного легче, чувствую, что с души упал тяжелый камень, но в то же время мне грустно.
– Итак, – говорю я, отсмеявшись. – Ты уезжаешь.
Сэм кивает: серьезно, но ободряюще.
– Ага. Сваливаю отсюда.
– Ты же знаешь, я буду приезжать в гости, да?
– Только попробуй не приехать.
Он улыбается, и одно долгое мгновение мы смотрим друг на друга. Сэм – клей, связывавший нашу троицу вместе, помогавший мне не развалиться на части, – занимает свое место в жизни.
– Полагаю, это и есть взросление, – мрачно произношу я.
– Честно говоря, мне уже тошно, – признается Сэм, словно прочитав мои мысли. Мы, не сговариваясь, пожимаем друг другу руки, стукаемся кулаками и улыбаемся.
– Всегда вперед, – говорю я и хлопаю друга по плечу.
Я знаю: в будущем наша дружба, возможно, будет не такой, как прежде, но раз уж она не закончилась даже после всего случившегося, то не закончится никогда.
Глава 23
Без Сэма жизнь кажется странной.
В течение всей зимы я каждое субботнее утро иду на могилу Кимберли, кладу на надгробие синие тюльпаны, потом звоню Сэму по «Скайпу», и мы разговариваем. Постепенно становится теплее, и вскоре я уже иду не по сугробам, а под апрельским дождем.
Мои дни расписаны по минутам: встречи с Марли, стажировка в «Таймс», занятия на курсах журналистики в местном колледже – я как будто моргнул, а когда открыл глаза, оказалось, что на дворе уже весна.
Вскоре на улице уже май и двадцать три градуса тепла, а парк заполняется бегунами в майках, шортах и солнечных очках – люди ведут себя так, будто уже наступило лето.
Я ставлю на место последний складной стул и потягиваюсь, плечо немного ноет после длительного перетаскивания мебели. В последний раз окидываю взглядом этот класс на свежем воздухе, который всё утро обустраивал, убеждаюсь, что ряды идеально ровные, и довольно киваю. Через несколько минут начинают приходить детишки, но учительница…
Как в воду канула.
Окидываю театр боевых действий пристальным взглядом, высматривая, не мелькнет ли где желтый цвет. Замечаю желтую юбку – ее владелица нервно расхаживает взад-вперед перед прудом, а за ней топает маленькая банда уток.
Выхватываю из сумки лежащую там желтую розу сорта «дорис дэй» и отправляюсь туда, по пути слегка поправив нарисованный от руки плакат «КАК РАССКАЗАТЬ ИСТОРИЮ» (никогда бы не подумал, что у меня получится такая аккуратная надпись). Когда я подхожу, утки дружно поворачивают головы и смотрят на меня. Бормочу извинения, утки расступаются передо мной, и вот я наконец добрался до Марли.
– Привет, – говорю я, беря ее за руку. Она глядит на меня огромными от ужаса глазами. – У тебя всё получится.
Марли испускает страдальческий вздох: очевидно, мне не удалось ее убедить.
– И как это ты подбил меня на такую авантюру?
– Ты – лучшая рассказчица из всех, кого я знаю, – искренне говорю я. – Ты справишься.
Марли смотрит на меня недоверчиво, но я совершенно уверен: всё пройдет отлично. Я лучше всех знаю, какая Марли замечательная. Каждый день она открывается мне всё больше и всё больше становится собой.
И вот сегодня она поделится своими талантами не только со мной, но и с другими людьми. Мы с ней говорили об этом с тех пор, как она позволила мне прочитать ее истории.
Протягиваю ей розу, которую до сего момента прятал за спиной, и наконец-то вижу на ее лице проблеск улыбки.
– Мой любимый цвет, – говорит она, принимая цветок. Потом добавляет: – Я так люблю…
Вспоминаю, как она точно так же осеклась в ночь на Хеллоуин.