Наклоняюсь и поправляю лежащее в камине полено, огонь охватывает его целиком. Снаружи снова громыхает гром, и в ту же секунду мою голову пронзает резкая боль. Кочерга выпадает из моей руки и с громким стуком падает на пол.
Ух ты. Вот дерьмо.
Подбираю кочергу и ставлю обратно в подставку, не сводя взгляда с огня. Это было…
Один уголек громко трещит, вспыхивает красным. На долю секунды я вижу красные всполохи аварийных световых сигналов на мокром асфальте, и голова кружится от боли.
Нет. Я не буду проходить через всё это снова. Встаю, заставляю себя встряхнуться, и комната вокруг меня снова обретает фокус.
Провожу пятерней по волосам, длинно выдыхаю. Прошло уже столько месяцев, а я всё еще не могу успокоиться в грозу. Не знаю, почему грозовые раскаты провоцируют у меня головную боль. Наверное, всё дело в том, что сегодня годовщина той трагедии.
– Ты тоже это чувствуешь, да?
Поворачиваюсь и вижу, что на диване сидит Марли, ее длинные волосы еще мокрые от дождя. Лицо девушки освещено пламенем, но глаза затуманены, взгляд устремлен на застекленные двери, по которым стекают дождевые струи. На коленях у Марли лежит завернутая в полотенце Джорджия.
Тоже сажусь на диван, рассматриваю лицо девушки. Она выглядит задумчивой, даже испуганной. Уже много месяцев я не видел у нее такого выражения лица.
Мне-то казалось, мы навсегда прогнали эту мрачную тень.
– Что я чувствую? – спрашиваю я.
– Что мы не должны быть так счастливы. Что однажды всё это исчезнет. Как будто… – Марли осекается, смотрит на Джорджию, потом на огонь в камине – ее взгляд блуждает по комнате, потом наконец останавливается на мне. – Что всё хорошее рано или поздно заканчивается.
Сжимаю ее лицо в ладонях, она пытается улыбнуться, но печаль притаилась в ее глазах, в уголках рта. Поэтому я целую каждый сантиметр ее лица. Одно веко, потом другое, губы, лоб. Она смотрит на меня, и я понимаю, что момент настал. Чувствую, что слова, которые я хотел произнести месяцами, рвутся наружу, и мое сердце колотится от страха. Нужно ей сказать.
Мне не просто хорошо с Марли, я ее люблю. Люблю больше всего на свете.
Мысленно я повторяю эти слова снова и снова, дыхание замирает в груди – я собираюсь с духом, чтобы произнести эти слова. Никогда бы не подумал, что скажу их еще кому-то. Никогда не думал, что эти слова будут так много для меня значить. Я носил их в себе с той ночи, когда светила полная луна.
Но стоит мне открыть рот, как снедавший меня страх испаряется, и слова срываются с губ естественно и легко.
– Я люблю тебя, Марли.
Она широко открывает глаза, чуть отодвигается и смотрит на меня.
– Никогда не думал, что смогу снова испытать это чувство, что оно прорастет глубоко в моей душе, что у меня в груди будут биться два сердца… – Беру руку Марли и прикладываю к своей груди. – Твое и мое. Марли, пока мы любим друг друга, наше счастье не закончится и ничто нам не помешает. Я буду любить тебя всегда, обещаю.
Мягко ее целую, так нежно, что наши губы едва соприкасаются.
– Так что, полагаю, всё зависит только от того, любишь ли ты меня или нет.
Глаза Марли наполняются слезами, она протягивает руку и отводит с моего лба непослушную прядь волос, на ее маленьких губах расцветает улыбка.
– Люблю, – говорит она и целует меня. – Люблю, люблю, люблю.
Марли прижимается ко мне, и я привлекаю ее ближе, ее желтое платье сминается мягкими складками под моими пальцами. Целую ее, и электричество между нами потрескивает громче, притяжение становится ощутимее с каждым новым раскатом грома снаружи.
Всё, через что мы прошли, проносится у меня перед глазами. Так многое изменилось с того первого дня на кладбище, с той аварии, случившейся год назад – девушка в моих объятиях полностью изменила мою жизнь, хотя я-то считал, что у меня не будет никакой жизни.
Мы сидим у огня, а Джорджия уютно свернулась на одеяле. Мы не обращаем внимания на хлещущий на улице дождь: остались только мы, тепло, потрескивающий огонь в камине. Мы прижимаемся друг к другу, и постепенно нами овладевает сонливость. Мои веки наливаются тяжестью, я сонно смотрю на Марли – щеки у нее порозовели от близости огня.
– Я люблю тебя, – тихо говорит она.
Эти слова срываются с ее губ впервые, и мои губы сами собой расплываются в широкой улыбке.
– Я тоже тебя люблю, – шепчу я, крепче прижимая Марли к груди.
Я тоже ее люблю и всегда буду любить.
Не знаю, как долго мы проспали, но громкий раскат грома вырывает меня из объятий сна. Мои руки пусты, в подвале темно, огонь погас, очень холодно. Сажусь, протираю глаза, щурюсь: возле застекленных дверей сидит Джорджия и тихо скулит. Собачка скребет лапой по стеклу.
Вскакиваю и подхожу к ней, выглядываю на улицу. Дождь поливает как из ведра.
– Марли? – зову я.
В ответ тишина. Джорджия снова скребется в застекленную дверь, и мне становится не по себе. Неужели Марли вышла из дома? В такой ливень?
Рывком открываю дверь, и шквал ледяного ветра пронизывает меня насквозь, едва не отбрасывает обратно в комнату. С крыши льются дождевые струи, голые деревья гнутся под порывами ветра. Обегаю вокруг дома и моментально промокаю до нитки. Мороз продирает по коже, мне становится страшно. Мне знаком этот ужас, но я не хочу вспоминать, как…
– Марли! – кричу на бегу.
В воздухе шипит электрический разряд – грозная молния рассекает небо надвое. Обжигающая боль пронизывает мой шрам, но я стараюсь не думать о ней, выбросить из головы наплывающие воспоминания. Бреду всё вперед, снова и снова выкрикивая ее имя.
– Марли, где ты?
Спотыкаясь, выбегаю на улицу, озираюсь по сторонам: фонари ярко светят сквозь дождевую завесу, борются с наступающей темнотой, грозящей захлестнуть всё вокруг. Снова вспышка ослепительного света – молния бьет в трансформатор в дальнем конце улицы, и весь квартал озаряют фейерверки искр. Вглядываюсь в пелену дождя, но ветер швыряет мне в лицо потоки воды, а голова раскалывается от боли. Уличные фонари начинают гаснуть один за другим, темнота мчится ко мне, и вот уже вся улица погружается во мрак.
Тяв-тяв!
Джорджия.
Стремительно поворачиваюсь обратно к дому, и все огни разом загораются, осветив лужайку, крыльцо, дорожку к подвалу. Марли вернулась? В небе опять мелькает молния, и на миг я вижу прямо перед собой чей-то силуэт, а потом боль ударяет меня под дых, рикошетом бьет в голову, распространяется по всему телу. Боль настолько ослепительна, что я могу только кричать и падаю ничком. Ничто не останавливает мое падение. Ударяюсь головой о твердую землю.
Потом – темнота.
Глава 25
Яркий свет.
Пытаюсь вскинуть руку, но какая-то медсестра меня держит.
Разбитое стекло.
Лицо Кимберли.
Пронзительный крик.
Ремень безопасности перетягивает ее грудь.
– Вызовите доктора Бенефилд, немедленно!
Длинные каштановые волосы, окруженные нимбом света. Карие глаза.
Марли?
Марли. Где Марли?
Глава 26
Снова открываю глаза и вижу доктора Бенефилд: она пристально рассматривает мое лицо. Увидев, что я очнулся, женщина улыбается, снимает очки и надевает на голову.
– Добро пожаловать в мир живых, мистер, – громко говорит она. Ее слова звучат очень ясно и отчетливо, действуя на меня как удар обухом по голове. Болезненно морщусь. – Ну и напугали же вы нас. Вы слышите меня?
Открываю рот, но в горле саднит, как будто в него песку насыпали, во рту сухо.
– М… – хриплю я.
Такое чувство, будто мои голосовые связки пересыпаны мелкими осколками стекла.
– Не разговаривайте, – инструктирует меня доктор Бенефилд.
Но мне нужно говорить, нужно спросить, где Марли. Я помню только ослепительную вспышку молнии, вой ветра и то, что нигде не смог найти Марли.
– Мар… – хрипло выдыхаю я, морщась от боли. Доктор Бенефилд похлопывает меня по руке и с серьезным видом качает головой.
– Тс-с-с, – настаивает она. – Я позову ваших родных, они так обрадуются.
Смотрю, как она уходит, борюсь с желанием закрыть глаза, хотя свет слишком яркий, всё вокруг расплывается, как в тумане.
Сосредотачиваюсь на голосах, раздающихся за пределами комнаты, но у меня совершенно нет сил, тело отказывается двигаться. Рядом со мной громко пищит какой-то аппарат, фиксируя мой участившийся пульс.
– Кое-кто очень рад, что вы проснулись, – говорит доктор Бенефилд.
Марли.
Снова нахожу взглядом доктора Бенефилд – ее силуэт всё еще нечеткий, но я вижу, что рядом с врачом стоит девушка, ее рука зафиксирована перед грудью повязкой.
Она открывает дверь шире и…
Комната начинает вращаться. Я хватаюсь за поручень больничной койки, дышать трудно. Зажмуриваюсь, жду, пока пройдет головокружение, и всё вокруг станет нормальным. Наверное, я очень сильно ударился головой, иначе с чего бы такое? Почему я снова вижу галлюцинацию, да еще такую яркую?
Но, открыв глаза, я теряю способность дышать.
Потому что в палату входит вовсе не Марли.
Это Кимберли.
И на этот раз она не исчезает.
Зато я отключаюсь.
Глава 27
Проснувшись, я не открываю глаза, лежу, крепко зажмурившись: мне приснился кошмар про Кимберли. Слышу писк аппаратов рядом со мной, мне в нос ударяет стерильный запах больничных простыней, а еще кто-то легонько, ласково поглаживает меня по руке.
Должно быть, во время грозы я крепко приложился головой, так сильно травмировался, что меня снова пришлось везти в больницу. Так сильно, что у меня опять начались видения.
– Ох уж эти летние грозы! Дождь побил мои розы. Почему они…
– Мама, – хриплю я.
Открываю глаза и вздыхаю с облегчением: вместо призрака Кимберли у моей кровати сидит мама, и ее силуэт четкий, не расплывается. Обвожу взглядом палату; нет сил подняться и сесть, мысли тяжело ворочаются в голове, я воспринимаю происходящее вокруг меня как замедленное кино.