Уже почти семь часов десять минут. Кимберли всё пропустит.
Наконец я замечаю на парковке ее светлые волосы – Кимберли идет между машинами.
Отчаянно размахиваю руками, призывая ее идти быстрее – со стороны, наверное, выгляжу как буйнопомешанный.
Остаток пути Кимберли проделывает бегом, глядит на меня с веселым удивлением.
– Что? Что это за большой секрет?
Хватаю ее за руку, тяну за угол, и мы прячемся за одной из огромных каменных колонн возле входа в больницу.
– Кайл…
Прижимаю палец к губам и киваю на двери. Кимберли выглядывает из-за колонны, я, затаив дыхание, смотрю поверх ее плеча. Менее чем через минуту Марли и ее мама, медсестра Кэтрин, выходят из больницы и направляются к парковке.
– Что?…
– Тс-с-с.
Кэтрин оборачивается, проверяя, где Марли, – девушка отстала на несколько шагов.
– Марли? Поторопись, детка.
У Кимберли округляются глаза, она хватает меня за руку и крепко сжимает.
– О Боже! – восторженно шепчет она, только что не подпрыгивая на месте.
Улыбаюсь от уха до уха, как будто только что выиграл в лотерею.
– И давно ты знаешь? – спрашивает Кимберли, едва мы заходим в мою палату.
– Уже три дня. Хотел удостовериться. И еще… – Хватаю айпад, включаю и показываю Кимберли. – Всё, что я вам, ребята, рассказывал о Марли, – это правда. Смотри.
– Подожди… помедленнее… погоди… стой, – говорит Ким, пытаясь сохранять хотя бы видимость спокойствия.
– Помнишь, я рассказывал вам про несчастный случай? Он случился на самом деле. Сначала я не обратил на него внимая, потому что он произошел на другом конце страны, но вот он.
Я взмахиваю листком для записей, на котором написано: «1911 миль отсюда», и протягиваю Кимберли айпад, в котором открыта газетная статья, повествующая о гибели Лоры. Как только я узнал фамилию Марли, все недостающие кусочки мозаики встали на место. Я еще немного покопался в «Гугле» и даже нашел фотографию, на которой стояли улыбающиеся Лора и Марли: одна одета в розовое, другая – в желтое.
Ким, улыбаясь, пробегает статью глазами, но, дойдя до конца, становится серьезной. Молча закрывает айпад и кладет на мою кровать. Видно, что она напряженно о чем-то размышляет. Наконец она говорит:
– Почему ты рассказал мне, а не Сэму?
– Потому что ты была права, – отвечаю я, улыбаясь уголком рта. – Права во всём.
Встаю и хромаю к шкафу, копаюсь в сумке, которую привезла мама, наконец нащупываю синюю коробочку для украшений.
Сажусь на кровать и протягиваю коробочку Кимберли. Девушка открывает ее, и у нее округляются глаза при виде лежащего внутри браслета с подвесками: на прошлой неделе я заказал на «Этси» крошечную подвеску, изображающую Калифорнийский университет в Беркли и прикрепил ее к браслету вместо подвески, символизирующей Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.
– Кайл, я…
– Ким, ты по-прежнему моя лучшая подруга, – говорю я. – И теперь мне нужна твоя помощь, потому что… ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни был. Даже лучше, чем Сэм.
У Кимберли начинают дрожать губы, она надевает браслет и обнимает меня, подвески громко позвякивают одна о другую. Я смеюсь, обнимаю ее в ответ и добавляю:
– Кроме того, ты ведь знаешь, каким безумцем я становлюсь, когда дело доходит до любви. Ты нужна мне, чтобы я не потерял голову.
Кимберли фыркает и кивает:
– Да неужели?
Мы отстраняемся друг от друга, Ким утирает текущие по щекам слезы, смотрит мне в глаза и с решительным видом кивает.
– Тогда ладно. Какой у нас план?
На следующий день вечером, после того как мама уходит купить чего-нибудь перекусить, я направляюсь в магазинчик подарков, расположенный на первом этаже больницы, и останавливаюсь как вкопанный, увидев Марли. Девушка стоит ко мне спиной и разглядывает стойку с конфетами. Она стоит, сунув руки в карманы черной толстовки, и рассматривает конфеты с таким серьезным видом, словно решает вопрос вселенского масштаба, а не просто собирается взять «Кит Кат».
Колеблюсь, перевожу взгляд с Марли на готовые букеты, выставленные в витрине, и тут мне в голову приходит одна идея.
Беру несколько разных цветков, потом вдруг вижу на полке возле стенда с открытками мягкую игрушку, желтую утку, одетую в костюм Санта-Клауса. Точно такую утку Марли выиграла на Зимнем фестивале. Это утка из ее истории.
Хватаю игрушку и следом за Марли, которая всё-таки выбрала «Кит Кат», подхожу к кассе. Улыбаюсь. Я всё-таки ее знаю.
Осторожно кладу на прилавок перед Марли маргаритку. Плечи девушки напрягаются, она смотрит на цветок.
– Маргаритка. Надеюсь, ты помнишь, что она означает, – говорю я.
Марли не поворачивает головы, молчит, но ее взгляд прикован к цветку.
– Марли, твои слова дали мне новую жизнь, – продолжаю я, кладя на прилавок веточку вишневого дерева. Кладу рядом гортензию – в точности такой цветок Марли дарила мне во сне.
– Слова, которые ты написала для меня. Произнеси их вслух. Я очень благодарен тебе за эти слова.
Марли упорно не оборачивается, поэтому я кладу на прилавок пион, и получается небольшая груда цветов.
– Было бы большой удачей, если бы ты произнесла это снова, Марли. Сейчас. Когда я не сплю. Пожалуйста?
Затем я кладу на прилавок последний цветок, желтую розу. Любимый цветок Марли.
– Пожалуйста, поговори со мной, как говорила раньше.
Она отворачивается, длинные каштановые волосы заслоняют лицо, разделяют нас густой завесой. И, поскольку мне уже нечего терять, я прибегаю к последнему аргументу.
Осторожно помещаю поверх груды цветов плюшевую утку – мой последний шанс на победу в этой игре.
– Уверен, она обожает попкорн.
Затаив дыхание, наблюдаю, как Марли протягивает руку к утке, чувствую себя так, будто в душе натянута тугая струна. Девушка рассматривает игрушку, а я жду и надеюсь, что она скажет что-нибудь.
Марли отдергивает руку, хватает свою шоколадку и, не говоря ни слова, уходит. Смотрю ей вслед, стеклянные двери закрываются за ней. Проклятие.
– Знаете, предполагается, что вы возьмете готовый букет. Дергать по одному цветку и составлять собственный букет нельзя, – мрачно замечает стоящий за прилавком продавец.
Хватаю пачку чипсов, кладу на прилавок два доллара. Хочется сказать продавцу, что каждый цветок имеет свое значение, но вместо этого я бормочу извинения, понимая, что единственный человек, для которого важно значение разных цветов, только что вышел за дверь.
– Ты не можешь всё контролировать, – говорит мне Кимберли на следующее утро во время нашего сеанса связи по «Скайпу». Она собирает вещи у себя в комнате, готовится к отъезду в Беркли, и на запястье у нее позвякивает браслет с подвесками. Кимберли понимающе глядит на меня с экрана. – Для нее всё по-другому, не так, как для тебя, Кайл.
Вздыхаю. Знаю, что Кимберли права. Для Марли всё по-другому. Она рассказывала историю парню, лежащему в коме. Она не думала, что я услышу эту историю.
И всё же, разве придумала бы Марли такую историю, если бы не хотела, чтобы на самом деле всё это стало правдой?
– Ты не можешь убедить Марли в том, что она пережила то, чего никогда не было. Сейчас у нее определенно трудные времена. Ты и сам прекрасно знаешь, каково это.
– Так что же мне делать? – Я совершенно не представляю, как подступиться к Марли.
Ким пожимает плечами.
– Придется тебе научиться общаться с этой новой Марли.
Я падаю обратно на подушку.
И как же это сделать, если эта новая Марли со мной даже не разговаривает?
Глава 38
Несколько дней спустя я хромаю по больничному двору и вижу Марли: она сидит в открытом кафе. Кимберли потратила большую часть утра, шныряя по больнице, чтобы разузнать подробнее, что и как. Когда она решила сделать перерыв и зашла в кафе, выпить кофе со льдом, то заметила там Марли и немедленно послала мне сообщение.
Однако теперь, когда я здесь, я понятия не имею, что делать.
Бросаю быстрый взгляд на Марли: она уткнулась в книгу, волосы заслоняют лицо. Наблюдаю за ней с минуту, и что-то в ее позе напоминает мне ее рассказы о Лоре. В такие моменты грустные истории, которые Марли отказывалась рассказывать, омрачали ее лицо серой тенью.
Просматриваю меню, замечаю, что тут подают чай со льдом, и мне в голову приходит другая идея. Момент для ее осуществления просто идеальный.
Вот способ поговорить с этой новой Марли: я могу написать ей послание.
Делаю свой в высшей степени необычный заказ, прошу у кассира ручку и пишу на обратной стороне чека: «Марли, ты думала, что я тебя не слышу, а я всё слышал. Слышал твои истории, твои сказки. Я жил в одной из них – вместе с тобой. Знаю, у тебя нет этих воспоминаний, но, пока я спал, ты была для меня целым миром. Я скучаю по звуку твоего голоса. Пожалуйста, поговори со мной еще раз, когда будешь готова. Я буду ждать».
Решительно направляюсь к столику Марли, ставлю перед ней стакан чая и кладу рядом записку. Она вскидывает на меня глаза.
– Зеленый чай со льдом, без сахара, со свежей мятой – твой любимый летний напиток.
Смотрю на стул рядом с Марли, но не сажусь. Я помню, что в мире снов она поначалу была очень нерешительной, так что нельзя на нее слишком сильно давить.
Хромаю к столику в нескольких футах от ее столика, опускаюсь на один из стульев, достаю мобильный и делаю вид, что смотрю в экран.
Сначала Марли не читает записку.
Она даже не поднимает головы от книги, ее пальцы вычерчивают круги на открытой странице.
Но потом краем глаза я замечаю, что ее рука замерла, а взгляд прикован к корявым строчкам моей записки.
Марли закрывает книгу, встает, и я поспешно делаю вид, будто просматриваю посты в «Инстаграме», но безуспешно. Ничего не могу с собой поделать.
Поднимаю голову и вижу, что Марли смотрит на меня. Впервые, с тех пор как я вышел из комы, она глядит прямо мне в глаза, в ее взгляде читаются сомнения и внутренняя борьба. Я жду, затаив дыхание, но, вместо того чтобы подойти ко мне, Марли поворачивается, выходит из кафе и шагает обратно к больнице, уткнувшись взглядом в землю.